Какая-то часть из этой истории явно выпадала, но через столько лет ее уже трудно было восстановить.
– Это невозможно, – сказал Николас. – Если уж ФБР не может в этом разобраться, с чего мы взяли, что мы сможем?
– Гордыня? – сказал я – Хюбрис, как говорили греки.
Николас рассмеялся по-своему – не по-настоящему, а так, фыркнул. Это можно было принять и за насмешку, и за веселое удивление.
– Нахватался от мистера Вона.
– Он умеет вдохновлять, – серьезно подтвердил я, и Николас улыбнулся, на этот раз по-настоящему.
Вдруг внизу послышались сердитые крики. Мы переглянулись, вскочили, Николас запихал бумаги под кровать, и мы выскочили из комнаты. Остановились на лестничной площадке и выглянули сверху в прихожую. Должно быть, пока мы работали, Лекс успела вернуться домой. Теперь они с Джессикой стояли где-то внизу и ругались.
– …мне, что делать. Я все-таки мать, Алексис!
– Ну так веди себя как мать хоть раз в жизни! Ты нам нужна. Подумай о Миа, она же еще маленькая совсем. А если кто-нибудь заметит, что ты без конца туда ездишь, что тогда будет с нами со всеми?
Голос Джессики стал тише – не настолько, чтобы его нельзя было расслышать, но слов мы не разбирали. Ответ Лекс тоже был неразборчивым. Потом Джессика прошла по коридору к двери.
– Нужно ехать за ней, – сказал Николас.
– Прямо сейчас? – Это было в наших планах, но что-то они стали реализоваться слишком быстро на мой вкус.
– Конечно, сейчас, – ответил он. – Ты же слышал, что сказала Лекс. Может быть, это что-то важное.
Николас сбегал к себе, взял ключи, и мы спустились вниз. Выскользнули за дверь так, чтобы Лекс не услышала, потом, пригибаясь под окнами, откуда нас могли увидеть, пробежали вдоль всего дома до гаража, где Николас оставил машину. Отъехав от дома, Николас сразу дал газ, и, когда мы подъехали к воротам, отделявшим Хидден-Хиллз от остального мира, то увидели впереди внедорожник Джессики. На безопасном расстоянии Николас двинулся за ней до автострады, где она свернула в восточном направлении.
Так мы ехали целый час, и в зеркале заднего вида уже было видно, как солнце садится.
Николас с досадой откинулся назад, стукнувшись затылком о подголовник кресла.
– Что за черт? Что она делает?
– А она не заметила, что мы за ней едем? – спросил я.
– Как она заметит? Мы от нее за сто метров, а черных BMW в Южной Калифорнии девять миллиардов. Может быть, она послушалась Лекс и не поехала туда, куда собиралась. Может, просто любит кататься, как тебе говорила.
– По автостраде?
У Николаса зазвонил телефон, и на компьютерной панели автомобиля высветилось: «Ашер». Николас нахмурился, но ответил:
– Привет, знаешь, я сейчас не могу…
Но Ашер его опередил.
– Может, заедешь? – спросил он. Его голос было слышно на весь салон. – Я тут как раз самый страшный ужастик нашел на Нетфликсе.
– Не могу, – сказал Николас.
– Свидание?
– У нас с Дэнни кое-какие дела.
– Опять? Что это за дела такие у вас завелись?
Николас оглянулся на меня.
– Аш…
– Пару недель назад вы друг с другом почти не разговаривали, а теперь на пару школу прогуливаете и вообще не разлей вода. Это здорово, я ничего не говорю, но что случилось-то?
Николас вздохнул.
– Просто решил, что пора постараться.
– Врешь! Господи, ты же врать-то совсем не умеешь!
Я усмехнулся, и Николас обжег меня сердитым взглядом.
– Я тебе перезвоню, ладно? – сказал он и уже занес палец над красной кнопкой.
– Ладно-ладно, брехун! Я тебя люблю!
Николас нажал на кнопку, и в машине стало тихо. Он снова сердито посмотрел на меня, и я постарался подавить улыбку.
– Ничего смешного, – сказал Николас. – Терпеть не могу что-то от него скрывать.
– Так зачем скрываешь?
– Просто… Ни к чему вмешивать его в семейные дела, – ответил Николас. – Он понимает.
– Давно вы встречаетесь? – спросил я.
– Два с половиной года.
Я заморгал.
– Вот это да.
Угол рта у него дрогнул в улыбке.
– Да, это обычная реакция.
– Это что же, выходит, с пятнадцати лет? И с тех пор не расставались?
Он кивнул.
– Он видел во мне все самое худшее, и это его пока не оттолкнуло.
Эти слова затронули у меня что-то глубоко в душе, и я знал, что это чувство теперь нескоро пройдет.
– Это… здорово, должно быть.
– Во всяком случае, делается не так страшно жить в этом мире.
Я отвернулся и стал смотреть в окно. Как повернулась бы моя жизнь, если бы у меня было что-то такое в мои пятнадцать? В школе я был изгоем, почти ни с кем даже не разговаривал. Чаще всего просто сидел за школой, смотрел, как листья падают с деревьев, и ждал звонка. Что изменилось бы, если бы мне было с кем ходить вместе на переменах, было к кому прибежать, когда страшно дома? Может, тогда я не бросил бы школу в шестнадцать лет, не убежал бы из дома и не очутился бы здесь – без имени и без собственного прошлого.
Я стал представлять себе лицо этого воображаемого кого-то, и это было лицо Рен.
Николас ткнул меня в плечо:
– Эй, гляди.
Я повернул голову и увидел, что он показывает вперед. Джессика свернула с автострады.
Она стала петлять по каким-то узким дорогам, за ее машиной вилась оранжевая пыль. Наконец она остановилась на парковке, где стояло несколько столиков для пикников и знак: «Смотровая площадка». Издалека мы видели, как она сидела в припаркованном автомобиле и смотрела на бескрайнюю пустыню.
В окно били горячие косые лучи заходящего солнца, а меня вдруг пробрала дрожь. Я сам не понимал, почему. Тело почувствовало, что это значит, раньше, чем это дошло до сознания.
Николас вдруг завел машину и резко развернулся в обратном направлении.
Только тут я понял, зачем Джессика совершает эти паломничества в самый пустынный уголок пустыни, зачем сидит там и смотрит неотрывно на бесконечное море бесплодного оранжевого песка.
Она знает, что лежит где-то там, под этим песком.
До самого дома мы с Николасом молчали. Даже когда по пути он остановился у обочины, и его вырвало. Мы оба понимали, что видели только что, и оба не хотели говорить об этом вслух.
Мы только что были вместе с Джессикой у могилы Дэнни.
Николас высадил меня возле дома и тут же уехал снова – к Ашеру. Наверное, если бы у меня был кто-то, рядом с кем мне делалось бы не так страшно жить в этом мире, я бы тоже хотел сейчас быть с ним. Я вошел в дом, ничего не видя перед собой, погруженный в лихорадочные мысли, и столкнулся с выходящей Лекс.
– Ой, Дэнни, а я как раз… – Она осеклась, провела мне ладонью по щеке, повернула голову, чтобы заглянуть в глаза. – Эй, с тобой все в порядке?
От этой заботы мне вдруг захотелось плакать. Или разбить что-нибудь.
– Да, – сказал я. – Просто устал.
– А я собиралась уходить, – сказала она. – Миа ночует у Элеоноры, я и решила встретиться с подружками. Побудешь один, ничего? Я могу остаться, если хочешь.
– Все нормально. Развлекайся.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Точно?
Мне вдруг очень захотелось, чтобы она осталась. Больше всего на свете захотелось. Мы бы сидели в игровой, смотрели сериалы, ели попкорн, и все было бы как раньше. Стоило мне только попросить.
– Нет, – сказал я. – Поезжай.
– Ну ладно, если что-то нужно будет, звони! – Она поцеловала меня в лоб и ушла.
Весь вечер я бесцельно слонялся по дому. Не мог сосредоточиться ни на чем дольше чем на минуту-другую. Тело мертвого мальчика – теперь уже, наверное, один скелет в лохмотьях ткани – то и дело вставало перед глазами.
Брошенное в наспех вырытую могилу в песке, где его, может быть, раскопали какие-нибудь хищники, растерзали в драке койоты и птицы-падальщики. Все это сделалось теперь чудовищно реальным. Игра закончилась – от ужаса перед тем, что я здесь делаю, мутилось в голове. Это была жизнь настоящего, живого мальчика. Смерть настоящего, живого мальчика. Я вспомнил улыбающегося мальчишку с бейсбольной карточки, спрятанной в наволочке наверху, и представил, как он лежит, холодный, неподвижный, и не дышит, как его тело выбрасывают, словно мусор какой-нибудь. Если рассуждать логически, это должно было случиться с ним, а не с Дэнни.
Я не мог больше оставаться в этом доме.
Машина в гараже стояла только одна – драгоценный «Ягуар» Роберта. Ключ Патрик держал на кухне, в ящике со всякой мелочевкой. Прав у меня не было, но Патрик несколько раз учил меня водить на этом самом «Ягуаре». Я был более или менее уверен, что сумею добраться живым до дома Рен, или до аэропорта, или до канадской границы, а если и не сумею – что ж, может быть, так даже лучше.
Я был на кухне, рылся в ящике в поисках ключа, когда открылась входная дверь. Надо было не обращать внимания. Идти прямиком в гараж, садиться в машину и уезжать.
– Эй? – окликнул кто-то. Голос незнакомый. – Есть тут кто-нибудь?
Я вышел в прихожую и увидел Джессику – она безжизненно сидела у двери, в одном из роскошных кресел, в которые при мне вообще никто никогда не садился. Какой-то мужчина средних лет, с беспроводной гарнитурой в ушах, в мятой рубашке-поло, стоял в дверях.
– Чем могу помочь? – спросил я.
– Можешь со мной расплатиться, – сказал он. Я выглянул за дверь, за его спину, и увидел на дорожке такси. – А то она бумажник не нашла.
– Ничего себе. – Я взял сумочку, лежавшую у Джессики на коленях. Джессика смотрела на меня мутными глазами, и от нее нестерпимо несло спиртом. – Где вы ее подобрали?
– В Шерман-Оукс. На парковке возле винного магазина.
Я нашел ее бумажник, достал оттуда одну сотенную и протянул водителю.
– Хорошо хоть за руль не села.
– У нее бензин кончился.
Ну конечно. Я поблагодарил водителя, он ушел, и я повернулся к Джессике.
– Идти можешь? – спросил я ее.
Она попыталась встать, зашаталась, и я подхватил ее за талию.