– Как звали твою учительницу в третьем классе? С какой девочкой ты в первый раз поцеловался?
– У меня многое не сохранилось в памяти из того, что было до похищения. Травма…
– Какая у тебя любимая книга? Какого цвета обои в доме твоего дедушки? Где отмечали твой день рождения, когда тебе исполнилось девять лет? – продолжала Моралес. – Ты не можешь ответить ни на один из этих вопросов, потому что ты не Дэниел Тейт. Могу поспорить, ты понятия не имел, кто такой Дэниел Тейт, пока не решил назваться его именем, иначе бы ты хоть подготовился получше.
– Это не…
– Хочешь, кое-что покажу? – Она достала из своей папки лист бумаги и положила передо мной. Вверху стояло название какой-то лаборатории, а дальше шел длинный ряд непонятных цифр. Моралес указала на строчку внизу:
«Вероятность родства: < 0,0067 %».
– Это тест ДНК, для которого мы взяли образцы у тебя и Николаса Тейта, – сказала она.
Шар, надувавшийся у меня в животе, болезненно сжался, стал тугим и горячим, и рот наполнился какой-то горечью.
– Мы не давали вам образцы, – сказал я.
– Нет, но вы оба пили воду за обедом в тот день, когда я заезжала к тебе в школу, – сказала она с этой своей жуткой невозмутимой улыбкой. Ей все это доставляло удовольствие.
– Вы не имели права…
– Ты оставил образец ДНК в свободном доступе. Все совершенно законно.
– Значит, вы перепутали бутылки в мусорном ведре.
– Возможно, – согласилась она. – Возможно, все это какая-то ужасная ошибка. Может быть, мы с Линчем несправедливы к тебе, и ты на самом деле то чудесное явление, каким тебя считают. Неопровержимых улик у нас нет.
– Вот именно, – сказал я. – Так что я, пожалуй, пойду.
– Ладно, – сказала она.
– Ладно?
– Конечно, но только после того, как скажешь мне, – она достала из папки еще один лист бумаги, – кто это такой?
Она придвинула ко мне фотокопию. Изображение было маленькое, помещалось в уголке страницы. На фото был мальчик со щербатой улыбкой, с детской бейсбольной битой, а внизу жирным шрифтом было напечатано его имя.
Все было кончено.
Моралес, даже не заметив, что мир только что рухнул, продолжала:
– Это нашли в твоем шкафчике, когда в школе проводили рейд по поиску наркотиков, а мы по чистой случайности оказались там именно в этот день. – Всего за несколько часов до того, как я, напуганный ее визитом, забрал эту фотографию домой, решив, что хранить ее в школе стало небезопасно. – Что ж, фамилия довольно распространенная, придется повозиться, пока я проверю всех ребят в Канаде, которых так зовут, но хочешь, поспорим, что я это сделаю и в конце концов его найду?
Я еле держался, чтобы не опускать голову, и мой голос даже мне самому показался тихим и слабым.
– Чего вы хотите?
Она улыбнулась.
– Посадить тебя в тюрьму.
– У вас на меня ничего нет, – сказал я. – Какая-то фотография и бутылка с водой, тем более что вы даже не докажете, что она моя.
– Это верно, – сказала она. – Пока что у меня нет ничего. Но минут через десять будет официальный ордер на проведение теста ДНК.
Может быть, она и блефовала, но вряд ли. Как только они получат мою ДНК, игре конец.
У меня осталась всего одна карта. Если я сумею ее разыграть.
Моралес нужен не я – подумаешь, какой-то мелкий жулик. Ей нужен триумф в этом деле, которое висит на ней уже шесть лет. Она меня отпустит, если я сдам ей крупную рыбу, за которой она охотится: убийцу Дэнни. Патрика. Я не мог привести ей бронебойных доказательств того, что Патрик убил Дэнни, но мог навести ее на след. До сих пор она не раскрыла это дело по единственной причине: все эти годы она отслеживала события не того дня, когда это произошло. Как только она узнает, что Дэнни умер в пятницу днем, а не в субботу вечером, она найдет и улики – распечатки звонков, записи камер наблюдения у ворот в Хидден-Хиллз, еще что-нибудь, – которые помогут выяснить, что же случилось на самом деле.
Нужно просто сказать правду.
Я старался убедить себя, что так будет правильно. Что Дэнни заслуживает, чтобы о его судьбе узнали и привлекли убийцу к ответственности.
Но я понимал: если я это сделаю, то сделаю вовсе не потому, что меня волнует Дэниел Тейт, а только чтобы спасти собственную шкуру. Если я все расскажу агенту Моралес, то снова окажусь тем, кем меня давно приучили себя считать.
– Вам не я нужен, – сказал я, с каждым словом ненавидя себя все больше. – Вы хотите знать то, что я знаю.
Моралес вскинула голову.
– А именно?
– Вы предоставляете мне неограниченный иммунитет от преследования и отпускаете, – сказал я, – а я сдаю вам убийцу Дэнни.
– Каким образом? У тебя есть доказательства?
– Железных нет, – сказал я. – Но кое-что мне известно. Где искать, кого расспрашивать. В конце концов вы прищучите Патрика.
– Изволь поконкретнее, – сказала она.
Я до боли стиснул зубы. Но выговорил:
– У меня есть одна аудиозапись. Кое-кто рассказал, как помогал Патрику обеспечить фальшивое алиби на то время, когда пропал Дэнни. Она у меня дома, в компьютере.
– Принеси мне ее, – сказала она, – и тогда получишь свой иммунитет.
Линч повез меня домой за доказательствами, а Моралес осталось – ей нужно было начинать оформлять документы. Линч остановил машину за одну улицу до дома Тейтов, так, чтобы ему были видны ворота и подъездная дорожка, а его самого при этом никто не заметил. Он не хотел давать Патрику знак, что кольцо вокруг него сжимается.
– У тебя десять минут, – сказал он.
– Могу не успеть, – сказал я, – особенно если мать или сестра дома.
Линч брезгливо скривился, и я не сразу сообразил, в чем дело. Я назвал их «мать и сестра», даже не задумываясь.
– Гляди, без фокусов, – сказал он. – Я буду следить отсюда, так что бежать тебе некуда.
– Можете мне поверить, – сказал я. – Я хочу только получить свой иммунитет и убраться отсюда к чертовой матери. Я не стану сам себе портить дело.
Он поглядел в зеркала заднего вида, чтобы убедиться, что вокруг никого, а затем сделал мне знак вылезать из машины. Я зашагал к дому неторопливо, спокойно, опустив голову и сунув руки в карманы. Дошел до ворот, ввел код, чтобы открыть. Как только ворота закрылись и отрезали меня от взгляда Линча, я бросился бежать.
– Привет, любимый, – отозвалась Рен на мой звонок. – Ты где?
– Можно у тебя кое-что спросить?
– Ты что, бежишь? – спросила она. – Дышишь как-то странно.
– Да, – сказал я. – Хочешь бежать со мной?
– Что?
– Рен, слушай. – Я старался говорить спокойно. – Я должен уехать из Хидден-Хиллз, из Штатов, вообще уехать. Сегодня. Сейчас. Но я не хочу тебя бросать. В первый раз в жизни я что-то не хочу бросать, и это ты, поэтому я прошу тебя поехать со мной.
– Что случилось, Дэнни?
Голос у нее был встревоженный.
– Просто скажи, что поедешь со мной. Хотя бы ненадолго. Я тебе все расскажу.
Несколько секунд она молчала, а потом прошептала:
– Ладно.
Я остановился.
– Что?
– Ладно, поеду, – сказала она. – Школьный год практически закончился, и я должна была ехать в Дубаи, к родителям, но они попросили меня отложить поездку, так что мне мешает? Я еду с тобой.
– Правда?
– Когда мы уезжаем?
Я засмеялся, тяжело дыша.
– Можешь подъехать к кинотеатру, где мы с тобой встретились? Я буду там через полчаса.
– Уже еду, – сказала она.
– Ты лучше всех на свете.
– Еще бы.
Я не стану никого выдавать. Может быть, это было неправильно, но я не мог так поступить с Патриком, Лекс и Джессикой. Просто убегу, как всегда. Но на этот раз я собирался бежать не один, и это все меняло.
Дом был пуст, и это меня обрадовало. Я не хотел смотреть никому из них в лицо, зная, что вижу их в последний раз, и врать. Я раскопал уже собранный рюкзак, который давным-давно, несколько недель назад, спрятал у Дэнни в шкафу, и надел на плечи. Взял ноутбук, отыскал бейсбольную карточку с улыбающимся мальчишкой. Она лежала в словаре на книжной полке, куда я ее перепрятал, когда решил (слишком поздно, правда), что в школьной кабинке ее оставлять опасно.
В последний раз я оглядел эту темно-синюю комнату. Она никогда не была моей, но все равно я буду по ней скучать.
– Пока, Дэнни, – сказал я и закрыл дверь. Я надеялся, что он бы меня простил.
Я зашел в комнату Николаса и поставил ноутбук на его письменный стол. Если захочет найти аудиозапись Кая, найдет. Николас умный парень, он сумеет сложить эти детали в ту же картину, что и я. Сам я выдать Тейтов не мог, но если он захочет – его право.
Я взял из принтера лист бумаги и коротко написал внизу: «Прости. Спасибо». Этого было все равно что ничего, но я не мог подобрать слова, чтобы сказать то, что хотел. Я сложил лист вдвое и положил под ноутбук.
Мимо комнаты Миа я прошел, не заглядывая внутрь. О Миа я думать не мог, не говоря о том, чтобы хоть как-то попрощаться. Слишком тяжело.
А вот к Лекс зашел. Пускай Лекс врала мне, использовала меня – мне было все равно. Я делал то же самое по отношению к ней, и мне казалось, что, несмотря на это, она была все-таки по-настоящему привязана ко мне. Так, как, пожалуй, никто другой за всю мою жизнь. Что бы там ни было, Лекс была мне сестрой, и я хотел, чтобы она знала, кто я. Я поглядел в последний раз на бейсбольную карточку – кусочек моей души, единственное свидетельство, что когда-то я все-таки был счастливым, – и положил на подушку, туда, где она была еще примята после того, как Лекс на ней спала. Я надеялся, она поймет, что это значит.
С рюкзаком за плечами я спустился вниз и посмотрел на часы. Рен будет ждать меня через двадцать минут. Оставалось только выбраться из Хидден-Хиллз. Я вышел на задний двор, подтащил шезлонг к высокой стене, отделявшей нас от соседей, и перелез.