Перебравшись еще через несколько заборов, я вышел на улицу. Автомобиль Линча остался далеко позади. Если он все еще следит за воротами, то меня ему никак не заметить. Я повернулся и побежал.
Через двадцать пять минут, весь мокрый от пота, я. задыхаясь, рухнул на сиденье в машине Рен. Она засмеялась и поцеловала меня, а я прижал ее к себе и вдохнул ее запах, стараясь, чтобы это воспоминание стало самым ярким и перекрыло все остальные, фальшивые, которые я придумал для себя.
– А теперь что? – спросила она, когда мы выехали на шоссе и помчались к горам, на которые я все последние месяцы смотрел в окно. С каждой милей воздух становился все чище и свежее, с каждым опадающим с меня слоем лжи в груди делалось все легче и легче – мы уезжали из Хидден-Хиллз.
– А теперь, – сказал я, – я расскажу тебе, кто я.
Она улыбнулась, взяла меня за руку, и мы вместе помчались навстречу новой жизни и новой правде – нашим и больше ничьим.
Да.
Или нет. Но это же хороший конец истории, верно? По-моему, да.
Но, может быть, я вовсе не позвонил Рен и не позвал ее бежать вместе, а только представил себе это и подумал, как бы мне хотелось быть таким человеком, который мог бы ей позвонить. Таким, которому она сказала бы «да».
Когда я вошел в дом, он был пуст, и это меня обрадовало. Никогда не любил прощаться, да и духу бы не хватило смотреть каждому из Тейтов в лицо и делать вид, что все хорошо, когда сам собираюсь разрушить их мир. Я выдам Патрика, чтобы спасти свою задницу, потому что вот такой я человек. Таким был всегда и таким останусь, как бы ни ненавидел себя за это.
Я зашел в комнату Дэнни, взял свой ноутбук и сунул в рюкзак вместе со сменной одеждой и тайным запасом наличных. Отыскал в словаре свою бейсбольную карточку и долго смотрел в лицо мальчишке.
Жизнь его уже немало била, но он не терял надежды. Не разучился улыбаться, с нетерпением ждать бейсбольных тренировок и радоваться чистому, безоблачному небу над головой.
Может быть, я смогу снова стать этим мальчишкой. Пусть побитым, но не побежденным. У меня здесь уже были такие минуты, мимолетные проблески счастливой, честной жизни. Когда играл с Миа в Марко Поло, когда помогал Лекс на кухне резать овощи для ужина, когда смеялся с Патриком над своими неуклюжими маневрами на заброшенной парковке, где он учил меня водить. Когда говорил с Рен. С Рен вообще почти все время.
Может быть, настала пора хоть раз попробовать быть самим собой.
Я попрощался с комнатой Дэнни, с призраком Дэнни и закрыл дверь. Потом, по пути к лестнице, подержался ладонью за двери Николаса и Миа и попрощался с ними тоже. Зашел в комнату к Лекс и оставил ей бейсбольную карточку. Что бы там ни было, я любил Лекс и, наверное, она где-то в глубине души тоже любила меня. Я мог доверить ей мальчика со щербатой улыбкой – она о нем позаботится.
Я медленно спустился вниз. Хотелось задержаться и запомнить все это как следует. Все, что было со мной в этом доме, в этой семье – лучшей и худшей семье в моей жизни. О будущем я думать не мог – впереди меня ждала лишь черная пустота и непроглядный туман, – поэтому стал думать о прошлом. Этот дом и эти люди уже стали для меня прошлым.
Я зашел на кухню, где собиралась обычно вся семья, и постоял там. Сейчас там было холодно. Я уже почти забыл, каким холодным этот дом казался мне, когда я только приехал. Постепенно сам не заметил, как привык, но сейчас приложил ладони к мраморной столешнице и почувствовал, как холод просачивается в кровь, в вены.
Пора идти. Сейчас я сяду в машину к Линчу, отдам свои улики Моралес, а потом исчезну, покину этот дом и этих людей навсегда.
За спиной послышался скрип открывающейся входной двери и шаги в прихожей.
– Дэнни? – окликнул Патрик.
Я замер.
– Дэнни? – снова позвал Патрик. Было хорошо слышно, как он в своих дорогих кожаных туфлях ступает по мрамору – из прихожей к лестнице, и вот его голос донесся уже со второго этажа:
– Ты дома?
Сейчас или никогда. Так быстро и бесшумно, как только мог, я бросился к двери, надеясь выскочить из дома раньше, чем Патрик увидит, что меня нет в моей комнате.
Я уже взялся за дверную ручку, когда Патрик появился на лестничной площадке.
– Дэнни, – сказал он. – Вот ты где. Ты что, не слышал, что я тебя зову?
Я повернулся к нему и кое-как пожал плечами.
– Нет. Извини. Что случилось?
– Куда это ты собрался? – спросил он.
– В школу. Домашнюю работу забыл. – Это была беспомощная, совершенно очевидная ложь. Никаких домашних заданий мне не задавали. И к тому же как я рассчитывал добраться до школы? Ничья машина не ждала на дорожке, чтобы отвезти меня. Взгляд Патрик упал на мой рюкзак – не тот новый, кожаный, с которым я ходил в школу как Дэнни, а грязный, потрепанный «Дженспорт», который я таскал за собой годами из города в город, проворачивая свои мелкие делишки.
– Странно. А я слышал, что Моралес возила тебя на допрос, – сказал он, и голос у него вдруг стал совсем другой. Жесткий. Теперь он говорил уже не со своим младшим братишкой – он говорил со мной. – У меня есть друг в отделении ФБР, он держит меня в курсе таких дел. Так куда же ты собрался?
– Куда надо, – сказал я.
– В ФБР? Думаешь, узнал что-то?
– В ФБР уже знают всё то же, что и я, – сказал я. На этот раз у меня лучше получилось соврать – я понял это по мелькнувшей в его глазах панике. – Я просто ухожу. Пусти меня, Патрик.
Он покачал головой и сделал еще шаг ко мне. Я попятился назад, пока дверная ручка не уперлась мне в спину.
– Не могу, – сказал он.
– Ты все равно меня не остановишь, – сказал я спокойно, хотя внутренне спокойствия не чувствовал. – Все уже кончено, отпустишь ты меня или нет. Не делай себе хуже.
– Не знаю, что ты там разузнал, как тебе кажется…
– Что ты убил своего младшего брата? – Эти слова вырвались у меня сами собой. Я все время думал о мальчике с бейсбольной карточки, о том, что Дэнни был совсем немногим старше его. – И закопал его тело где-то в пустыне?
Патрик отступил назад, как будто я толкнул его.
– Я бы никогда не поднял руку на Дэнни.
Обманщик всегда распознает обман. Я должен был услышать фальшивые нотки в голосе, но Патрик говорил искренне. Должно быть, он умел врать лучше, чем я думал. Лучше, чем я сам.
– Он был еще ребенком, Патрик, – сказал я. – Может быть, не идеальным, но он заслуживал любящую семью. Не такую, где его убьют и будут заметать следы.
– Я его не убивал! – воскликнул он и вдруг схватил меня, но не так, будто хотел ударить, а так, будто хотел поговорить лицом к лицу, заставить понять. – Это был мой брат, я любил его. Я бы никогда его пальцем не тронул.
– Но ты внушил своей матери, будто это она его убила, – сказал я, вырываясь из его рук, – шантажировал ее, чтобы она все скрывала. Заставил ее мучиться виной и смотрел, как эта вина разрушает ее с каждым днем. Что ты об этом скажешь? А о Миа и Николасе? Они ведь все время надеялись, что Дэнни жив и когда-нибудь вернется домой, а ты знал, что он погиб? Знал, потому что сам убил его?
Вдруг дверь распахнулась, и вошла Лекс, нагруженная пакетами с продуктами.
– Эй, что это вы тут…
– Лекс, уйди отсюда, – рявкнул Патрик.
– А она знает? – спросил я. – Наверняка. Ты же заставил ее врать ради тебя, говорить, будто она видела Дэнни утром в тот день, как он пропал.
Лицо Лекс стало белым, безжизненным, и пакеты выпали из рук.
– Лекс, – тихо сказал Патрик. – Пожалуйста. Уйди.
Но я кипел от злости. На всю несправедливость того, что случилось с Дэнни, и того, что случилось с мальчиком с бейсбольной карточки. На то, что сделал Патрик с Николасом, Миа и Лекс. Коверкал и калечил эту замечательную семью, пока не сломал.
– Что ты еще заставил ее сделать? Как ты ей рассказал, что убил его?
Лекс закрыла рот руками.
– О господи, – проговорила она.
Патрик бросился к ней и обнял. Она плакала, уткнувшись ему в грудь, и бормотала что-то – я не мог разобрать.
– Пожалуйста, – сказал он ей. – Пожалуйста, уйди.
– Он убил Дэнни, Лекс! – выкрикнул я. – Неужели тебе все равно? Он же чудовище!
– Нет! – плакала Лекс. Она еще крепче прижалась к Патрику. – Прости меня. Прости.
Патрик встряхнул ее.
– Ни слова больше.
Я смотрел на них. Лекс всхлипывала, и это не были слезы горя или злости. Они сочились из какого-то другого источника, темного и глубокого. А как она цеплялась за Патрика, отчаянно ища утешения и…
Прощения.
Догадка приходила постепенно, волна за волной. Я старался оттолкнуть ее, а она накатывала вновь и с каждым разом все крепла и крепла, неумолимая, как прибой.
Я взглянул на Патрика – бледного, растерянного.
– Ты не убивал его, – сказал я. Повернулся к Лекс. – Это ты.
Патрик выпустил Лекс из объятий. Голова у меня шла кругом. Ну конечно, это Лекс. Джессика меня избегала, Патрик проводил со мной ровно столько времени, сколько необходимо, чтобы поддержать иллюзию, а Лекс все время была рядом. Может быть, чтобы следить за мной, потому что это ей в первую очередь было что терять, а может быть, пыталась каким-то извращенным способом успокоить совесть и заботилась обо мне вместо родного брата. Патрик помогал ее покрывать, потому что это Патрик: он ведь обожал ее больше всех на свете. Только ради нее он и мог придумать и разыграть такой сложный спектакль. Он помог убедить Джессику, что это она убила Дэнни, – чтобы защитить Лекс, он же наверняка сам похоронил тело – чтобы защитить Лекс, и принял на себя все подозрения ФБР – чтобы защитить Лекс.
– Зачем ты это сделала? – прошептал я.
– Это был несчастный случай, – сказал Патрик.
– Лажа. – Я отступил назад. – Если бы это был несчастный случай, вы не стали бы так заметать следы. Почему ты ее защищаешь?
Патрик бросился ко мне, но Лекс схватила его за руку.