Она только кивнула. Я вернул ей пачку фотографий. Рядом Патрик охнул и схватил меня за руку. Я вздрогнул.
– Боже мой, – проговорил он, разглядывая маленькое темное пятнышко на моей коже, на тыльной стороне ладони, между большим пальцем и указательным. Я чувствовал, как у него дрожит рука, и он смотрел то на пятнышко, то на меня широко распахнутыми глазами. – Господи Иисусе.
Я нахмурился. Что это еще за…
– Мистер Макконнелл?
Патрик оторвал взгляд от меня и поглядел на мисс Бринделл.
– Вам нужно доказательство? – проговорил он дрожащим голосом. – Посмотрите в своих документах. У Дэнни это родимое пятно с рождения.
Мисс Бринделл глянула на пятнышко на моей руке, а затем – в лежащие перед ней бумаги. Лекс тоже наклонилась посмотреть, и ее ладонь дернулась ко рту.
– Вы правы. Пятно светло-коричневого цвета над большим пальцем левой руки, – прочитала мисс Бринделл. Подняла глаза и улыбнулась. – Мне этого достаточно.
– Значит… вы одобрите срочную выдачу паспорта? – спросила Лекс, с трудом переводя дыхание.
Мисс Бринделл стала собирать свои вещи.
– Мы немедленно приступим к оформлению документов. Завтра ты полетишь домой, Дэнни.
Домой, домой, домой. Это слово стучало у меня в ушах, как сердце в груди, пока я собирал свои скудные пожитки.
Наутро, с твердым новеньким паспортом в кармане куртки, я прощался с Алисией у американского посольства. Она обняла меня и шепнула на ухо:
– Удачи, Дэнни.
Патрик уже махал мне рукой из лимузина, который он нанял, чтобы отвезти нас в аэропорт. В этот миг мне хотелось только одного: вернуться в приют № 8 вместе с Алисией, снова затеряться в толпе. Я вот-вот долен был получить то, о чем всегда мечтал, но, если бы не понимал, что не успею пробежать и пяти кварталов, как меня поймают, я бы бросился наутек.
Вместо этого я сел в машину и стал смотреть, как Алисия машет мне вслед, пока она не скрылась из виду.
Мы летели первым классом. Не успели еще даже взлететь, как стюардесса уже принесла Патрику и Лекс по бокалу шампанского, которое девушка выпила залпом, а мне – теплое печенье. А ведь еще какую-нибудь неделю назад я спал на автобусной остановке и пробавлялся пакетиками чипсов и конфетами, стянутыми в магазинах.
Я должен был чувствовать себя счастливым. Печенье не должно было застревать у меня в горле и казаться таким черствым и безвкусным. Но, может быть, счастье – одно из тех чувств, на которые я уже неспособен, а если и способен, то оно просто не могло пробиться ко мне сквозь страх, пульсировавший в венах, как прибой, набегавший волна за волной, поднимавшийся все выше и выше, пока дышать не стало почти невозможно.
Они будут встречать нас в аэропорту. Тейты. Они только посмотрят на меня, и все будет кончено, и при одной мысли об этом я обмирал от страха.
Потому что я, конечно же, не был Дэниелом Тейтом.
Ну да, я обещал говорить правду. Но я соврал. Я всегда вру. Серьезно, если вы поверили мне хоть на секунду, вам некого винить, кроме себя.
Но вот с этого момента уже начинается правда. Клянусь. Того, что было дальше, даже я бы не придумал.
Я попал. Патрика с Лекс я еще как-то сумел провести, но всю семью мне не одурачить. Это немыслимо.
Лекс перехватила мою руку, когда я поднес ее ко рту, чтобы начать грызть и так уже обкусанный ноготь.
– Не нервничай, – сказала она, хотя сама, судя по виду, волновалась не меньше моего. Опустила мою руку обратно на колени и сжала мне пальцы. – Все будут очень рады тебя видеть.
– А кто там будет? – спросил я.
– Только мама и дети. Мы не хотели сразу обрушивать на тебя слишком много.
Я кивнул. Значит, только Джессика, мать Дэниела, и его брат с сестрой – Николас и Миа. Вчера я узнал от Патрика и Лекс, что отец Дэниела уже два года сидит в тюрьме за уклонение от уплаты налогов и растрату, а Миа была еще совсем маленькой, когда Дэниел пропал, и даже не помнит его, значит, беспокоиться нужно только о двоих. Но тут уж хоть двое, хоть сто – я просто не мог себе представить, чтобы мать посмотрела в глаза незнакомца и поверила хоть на секунду, что это ее сын. Как бы ей ни хотелось, чтобы это была правда.
Стюардесса заметила, что содовой у меня почти не осталось, и принесла мне еще, плюс третье безвкусное печенье. Я летел на самолете первый раз в жизни и пытался себе представить, каким непохожим будет второй, когда меня разоблачат и депортируют в Канаду, а там отправят в тюрьму.
Все пошло совсем не по плану.
Лекс перегнулась через подлокотник кресла и поцеловала меня в висок. От нее пахло дорогим шампунем и стиральным порошком с лавандовой отдушкой, а я думал только об одном: как же надо хотеть поверить и какой быть тупицей, чтобы проглотить всю это смехотворную чушь, что я ей наговорил. Когда она смотрела на меня, глаза у нее сияли. С тех самых пор, как я впервые ее увидел, она или смотрела круглыми глазами, или дрожала, или плакала, иногда все вместе. Мне бы ее пожалеть или почувствовать вину за то, что делаю, но я на это был неспособен.
– Мы снова вместе, это главное, – сказала она. – Теперь все будет хорошо.
По трапу я шел, будто на эшафот. Еле волочил ноги, смотрел в пол – снова вошел в роль травмированного ребенка, которая столько раз помогала мне дурачить людей раньше. Бейсболку, как всегда, надвинул на глаза, а с утра тщательно побрился, хотя белесая щетина была почти незаметна. Обычно этих двух уловок хватало, чтобы скрыть мой настоящий возраст от равнодушных копов, но нельзя же было рассчитывать, что это надолго обманет семью Тейтов. Может быть, если повезет, эта игра поможет протянуть время, чтобы удрать от них и исчезнуть, что я и пытался безуспешно сделать с самого начала.
Патрик шел рядом, положив руку мне на плечо – одновременно успокаивая и подталкивая вперед. Вот он был совсем не похож на тупицу. Может быть, я, хоть и понимал толк в махинациях, до сих пор недооценивал способность людей обманывать самих себя, когда им выгодно.
Струя воздуха из компрессора, когда мы вышли в аэропорт, обдала меня резким и неожиданным холодом. За огромными окнами от пола до потолка тянулось бесконечное и безоблачное синее небо, а бетон полосы сверкал на солнце, как вода. А в Ванкувере сточные канавы еще забиты подтаявшим бурым снегом. Я вышел из самолета в другой мир.
Хотите знать, как это получилось?
План родился в ту самую ночь, когда Мартин поймал меня на автобусной остановке. Ни за что на свете я не дал бы запереть себя в психушку, но я почти все деньги даром просадил на автобусный билет, а персонал приюта № 8 следил за мной во все глаза, и даже код в системе поменяли. Нужна была какая-то хитрость, которая поможет отвлечь копов и выиграть время: тогда я успел бы придумать, как смыться отсюда, и вскоре уже разыгрывал бы травмированного ребенка, найденного случайным прохожим, в каком-нибудь другом городе.
Никто же не думал, что это зайдет так далеко.
Мартин отправил меня обратно в постель около часа ночи. Я лежал и обдумывал следующий ход. Каждые полчаса Алисия приоткрывала дверь и заглядывала в щелку, чтобы убедиться, что я на месте, а я прикидывался спящим. Через пять минут после очередной проверки в четыре утра, когда я был уверен, что она уже снова у себя в кабинете, я соскользнул с кровати и достал оставшиеся деньги из потайного кармана в рюкзаке. У меня была одна десятка, одна пятерка и немного мелочи. Не густо, но ничего, хватит.
Я на цыпочках вышел за дверь и прокрался в соседнюю комнату. Она была двухместная, и там жили два парня: двенадцатилетний Маркос, такой здоровенный, что иной футбольный полузащитник позавидует, и почти такой же неразговорчивый, как я сам, и Арон – тщедушный паренек, склонный к истерическим припадкам и легкой клептомании. Я потряс Арона за плечо, чтобы разбудить. Он растерянно заморгал.
– Хочешь десять долларов? – спросил я.
– А ты чего хочешь? – поинтересовался он.
– А я хочу, чтобы ты поорал.
Он недоверчиво смотрел на меня.
– Деньги покажи.
Я вытащил из кармана десятку.
– Что ты задумал? – спросил он.
– Не твое дело.
Он сел.
– Пятнадцать.
Я сжал зубы. Так я, считай, ни с чем останусь. Но торговаться с этим мелким засранцем было некогда.
Я протянул Арону пятнадцать долларов, объяснил, что ему надо делать, и вернулся в свою комнату. Через пару минут Арон начал орать. Такер выругался вполголоса и даже глаз не открыл, а Джейсон только перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой. Когда растешь в приютах, привыкаешь засыпать, какой бы шум вокруг ни стоял. Через несколько секунд в коридоре раздались шаги: тяжелые – Мартина и легкие – Алисии. Когда на Арона находило, он не только орал во всю силу легких, а еще и махал кулаками и брыкался. Справиться с ним можно было только вдвоем, по одному на каждую руку, чтобы держать его, пока он не успокоится. А на ночном дежурстве их всего-то двое и есть.
Как только я услышал, что Мартин с Алисией вбежали в комнату Арона, я снова вылез из кровати. Времени у меня было ровно столько, на сколько хватит Ароновых легких, так что надо было пошевеливаться. Я направился прямиком в кабинет, но дверь оказалась запертой. Я-то надеялся, что Алисия оставит ее так. Не повезло. Дверь запиралась автоматически. Значит, нужно было придумать, как открыть. Я осмотрел ручку. Стандартный замок: прекраснодушно и более чем наивно, учитывая то, какие детишки обитают в приемнике № 8. Взломать такой замок мне ничего не стоило.
Я прошел через коридор в комнату отдыха и пошарил в ящике с принадлежностями для рисования. На дне валялось несколько скрепок и булавок. Я взял большую скрепку, разогнул и вернулся к запертому кабинету. Арон пока что орал будь здоров.
С замком я провозился минуту или две, сгибая и разгибая скрепку по-всякому, и наконец дверь распахнулась. Я скользнул за старенький монитор и пошевелил мышкой, чтобы экран засветился. У Алисии была запущена игра «Солитер»: должно быть, ей было очень скучно. Я свернул окно и открыл браузер.