Ради самого Джемми следует попытаться добавить к его взбалмошности и гордости немного дисциплины и спокойного здравого смысла, чтобы он смог понимать нрав народа, которым так надеется править.
– Ступай теперь в свои апартаменты, – заключил он.
– Отец, я побуду с вами. Я заставлю вас сказать, что вы уверены в том, что я ваш сын.
– То было повеление, милорд, – твердо сказал Карл.
Какое-то время Монмут, весьма капризный мальчишка, стоял в нерешительности, затем решительно подошел к Карлу и взял его за руку. Карл стоял, не шелохнувшись, грустно и пристально глядя в окно.
– Папа, – обратился к нему Монмут, – это я, Джемми…
То было старое, детское обращение, так забавлявшее Карла в те давние времена, когда он приходил навещать Люси, мать этого мальчика, а малыш, тревожась, что не получит от короля своей доли внимания, старался привлечь его к себе.
Карл оставался неподвижным, как статуя.
– В свои апартаменты, – сухо сказал он. – Оставайся там, пока тебе не дадут знать, что будет дальше.
Карл высвободил свою руку и отошел от него. Монмуту ничего больше не оставалось, как покинуть покои короля.
Когда он ушел, Карл продолжал пристально глядеть в окно. Он смотрел вниз, на реку за низкой стеной с ее полукружьями бастионов. Но он не видел проплывающих судов. Что делать? Как избавить глупого мальчишку от последствий этой безумной выходки? Неужели он не знает, что из-за таких поступков начинают шататься троны! Народ будет недоволен. К тому же еще не улеглись страсти после скандала с Ковентри.
Если бы у него был более сильный характер, эти трое понесли бы справедливое наказание за убийство. Но как можно говорить о сильном характере, когда дело касается человека, к которому испытываешь самые нежные чувства, на какие только способен?..
Он должен предпринять отчаянный шаг. Но сделает он это, чтобы спасти мальчишку. Чего бы он только не сделал ради этого в сущности ребенка! Но он должен всеми силами устоять против искушения дать ему то, чего он так страстно желает, – корону. Этого он не сделает ни при каких обстоятельствах. При всей своей любви к нему он скорее предпримет меры для его наказания через повешение. Джемми должен получить хороший урок, ему следует научиться быть скромным. Бедный Джемми, неужели это из-за боязни выглядеть слишком скромным позволил он эту выходку? Если бы он был законным сыном… он мог бы быть совершенно другим человеком. Если бы его воспитывали с определенной целью, как будущего монарха, – как в свое время воспитывали его, Карла, – у него не было бы необходимости доказывать всем и каждому, что он сын короля.
Я ищу извинений для него не потому, что он их заслуживает, а потому, что я его люблю, подумал Карл. Плохая привычка.
Потом он сделал то, что намеревался сделать. Это было слабостью, но как мог он, любящий отец, поступить иначе?
Он предал гласности свое помилование «Нашему дорогому сыну Иакову, герцогу Монмуту, в связи со всеми преднамеренными или непреднамеренными убийствами или другими тяжкими преступлениями, совершенными когда бы то ни было им одним или вместе с другой личностью или личностями…»
Так-то вот! Дело было сделано…
Но в будущем Джемми должен исправить свое поведение.
Пока король грустно размышлял о безумствах Монмута, его известили, что жена его брата, Анна Гайд, заболела. Ей так плохо, говорилось в известии, и она так страдает, что ни один из врачей не может помочь ей ничем.
Карл поторопился в апартаменты брата. Он нашел Джеймса обезумевшим от горя, тот сидел, закрыв лицо руками, Анна и Мария, ничего не понимая, стояли по обе стороны от него.
– Джеймс, что за ужасная неожиданность? – спросил король.
Джеймс опустил руки, поднял лицо и посмотрел на брата, печально качая головой.
– Я опасаюсь, – начал он, – я очень опасаюсь…
И задохнулся от рыданий. Увидев своего любимого отца в таком состоянии, обе маленькие девочки разразились громким плачем.
Карл прошел в комнату, где лежала Анна Гайд. Лицо ее было так искажено от боли, что ее трудно было узнать.
Карл опустился на колени у постели и взял ее за руку. Ее губы пытались улыбнуться.
– Ваше Величество… – начала было она.
– Ничего не говорите, – нежно сказал Карл. – Я вижу, насколько это трудно для вас.
Она крепко сжала его руку.
– Мой… мой добрый друг, – прошептала она. – Прежде всего добрый друг… Потом уже король.
– Анна, моя дорогая Анна, – сказал Карл. – Мне тяжело видеть вас в таком состоянии. – Он повернулся к врачам, стоявшим у постели. – Все ли необходимое сделано?
– Все, Ваше Величество. Боли начались так внезапно, что мы опасаемся внутреннего воспаления. Мы перепробовали все лечебные средства. Мы пускали ее светлости кровь… Мы давали ей слабительное. Мы прикладывали пластыри на болезненную область и горячие утюги к голове. И пробовали все средства. Боль не стихает.
Джеймс пришел постоять у постели больной жены. Малышки были с ним вместе: Мария держала его за руку, Анна цеплялась за камзол. Слезы текли из глаз Джеймса, так как Анна была почти без сознания от боли. Всем, кто находился в спальне, было ясно, что жизнь покидает ее.
Джеймс вспомнил о своих изменах в течение их супружеской жизни. Сама Анна тоже не всегда была верной женой. Он с горечью вспоминал, как пренебрегал ею в первое время после женитьбы, и думал, не его ли вина в том, что они отдалились друг от друга.
Сейчас ему бы хотелось, чтобы их супружество было более удачным. Может быть, думал он, если бы я вел себя иначе, настойчивее, когда моя мать возражала против моей женитьбы на ней, если бы я протестовал, действовал решительно, Анна не потеряла бы ко мне уважения и мы были бы счастливее вдвоем.
Но прошлое не вернешь. Анна умирала, и их супружеской жизни пришел конец. Он смятенно думал, что теперь будет без нее делать, так как на протяжении их совместной жизни он привык уважать ее ум и полагаться на ее советы.
Оставались две его маленькие дочери, нуждающиеся в материнской заботе. Если у короля не появится законный наследник, старшая из этих малышек может взойти на трон.
– Анна!.. – неуверенно позвал он.
Но Анна смотрела на Карла; казалось, что присутствие короля действует на нее благотворно. Она, конечно, постоянно помнила, что он всегда был ей другом.
– Карл… – прошептала она. – Дети…
Тогда Карл подозвал малышек к себе и, опустившись на колени, обнял их обеих.
– Не тревожьтесь, Анна, – сказал он. – Я буду заботиться о них, как о своих собственных.
Это обрадовало ее. Она кивнула и закрыла глаза. Джеймс, горько плача, опустился на колени.
– Анна, – повторял он без конца, – Анна… Я молюсь за тебя. Ты должна поправиться… ты должна…
Она, казалось, не слышала его.
Бедный Джеймс! – думал Карл. Теперь он любит жену. Ей осталось жить всего-то час, а он вдруг понял, что любит ее. Хотя был равнодушен к ней так долго. Бедный неудачник Джеймс! Вечно у него так…
Карл сказал:
– Приведите ее духовника.
По ее затрудненному дыханию он заключил, что конец близок.
Священник вошел и опустился на колени у постели, но герцогиня взглянула на него и отрицательно покачала головой.
– Миледи… – начал священник.
Джеймс сказал:
– Герцогиня не хочет, чтобы вы молились за нее.
Все те, кто пришел засвидетельствовать смерть герцогини Йоркской, обменялись многочисленными взглядами.
Анна привстала и произнесла с нотой волнения в голосе.
– Я не хочу с ним говорить. Я умираю… в истинной вере… Джеймс колебался. Карл встретился с его взглядом. Слова, которые Джеймс готов был произнести, замерли у него на губах. Взгляд Карла предупреждал: «Не здесь… Не при таком количестве свидетелей!» Он повернулся к постели. Анна снова лежала на подушках, веки ее были плотно сомкнуты.
– Слишком поздно, – сказал король. – Она уже потеряла сознание.
Он был прав. Через несколько минут герцогиня умерла.
Но в покоях, где умерла герцогиня, было слишком много людей, которые обратили внимание на ее последние слова. Они говорили друг другу, что перед смертью герцогиня была готова поменять веру. Было ясно, что, если герцог и не говорил о своей приверженности к католицизму открыто, втайне он его все-таки исповедовал.
Монмут должен был какое-то время не привлекать к себе внимание. Он был вынужден прекратить свои бесчинства на улицах; это, впрочем, не мешало ему распространять слухи, что герцог – предлагаемый наследник престола – был настоящим католиком. А разве англичане еще во времена правления Кровавой Марии не поклялись, что не допустят, чтобы не троне был монарх-католик?!
Наконец-то Нелл наслаждалась каждой минутой своего существования. Теперь она стала по-настоящему благородной дамой.
У нее в доме на Пелл Мелл было восемь слуг, и все они, от помощницы горничной, получавшей шиллинг в неделю, до надменного дворецкого, обожали ее. Их отношения были не похожи на обычные отношения хозяйки и слуг. Нелл ясно давала им понять, что всегда готова пошутить с ними, никогда не пыталась скрыть от них того обстоятельства, что вышла из общественной среды ниже той, из которой происходило большинство из них.
Ей нравилось появляться на улицах в своем портшезе, по пути окликая друзей. И придворных, и скромных горожан она приветствовала одинаково. Она могла задорно окликать нищего на углу улицы, который всегда мог рассчитывать на щедрую милостыню от мисс Нелл, и так же шаловливо перекликаться с королем со стены своего сада. Ее никогда не заботило, кем были его компаньоны по прогулке – хоть члены его правительства или церковные иерархи. Каждый раз она одинаково громко и весело обращалась к нему: «Добрый день, Карл. Надеюсь, вы доставите мне удовольствие и навестите меня сегодня вечером!» И если сопровождающие короля бывали шокированы ее неуместной веселостью, то его самого это, казалось, лишь забавляло. Это выглядело так, будто он и Нелл втайне подшучивали над его напыщенными компаньонами.