в локте, левую положил на сгиб и показал получившуюся фигуру толпе демонов на берегу:
— Вот вам, абаасы! Нас хрен возьмешь!
За его спиной радостно захохотал Рогозин.
Какое‑то время они просто смотрели друг на друга и заливисто смеялись. Страх отпустил сразу и, казалось теперь, навсегда, едва лишь лагерь нечисти скрылся за изгибом русла.
— Как мы их, а? Можем ведь! — стучал себя по мокрым коленкам Юрик. — Я такой ору тебе «давай, давай, Витька!», а ты, ой ты дурень, Витька. Чего искал в лодке? Багор, что ли?
— Не знаю, — вторил ему Рогозин, заливаясь смешливыми слезами, — честное слово не знаю. Ты глаза выпучил, орешь что‑то, а я никак не могу втыкнуть: какого рожна тебе нужно?
И они снова хохотали, будто пара сбежавших из дурдома психов.
Лишь когда мотор зачихал и заглох, они спохватились.
Кое‑как сладив с веслами, добрались до берега, с трудом найдя подходящее для высадки место.
— Далеко мы ушли от пещеры? — спросил уже совершенно успокоившийся Рогозин, прикидывая, как много груза они смогут дотащить.
— Нет, — скривил лицо Юрик. — Река здесь извилистая. Мы сейчас даже ближе, чем если бы шли прямо от лагеря.
— В другую же сторону вроде бы плыли?
— Река извилистая, — снова объяснил якут. — Плывешь по реке назад, а приплываешь по суше почти вперед. Петля, понимаешь? А, не парься, — махнул Юрик рукой. — Доберемся быстро, если не наткнемся на… Давай лучше посмотрим, что ты натаскал?
Они с большим трудом, едва не сломав тесак, смогли отогнуть дверцу мобильного сейфа так, что язык замка выскочил из паза. Наградой за труды стали два дробовика «Байкал» с четырьмя коробками патронов к ним и дополнительный магазин к пистолету, который Юрик уверенно опознал как восемнадцатизарядный СПС.
— Хороший улов, — кивнул Юрик. — Давай ящики смотреть. — Сколько их?
— Четыре. С какого начнем?
— Давай с этого?
На ящике висел замок — не особо внушительного вида, но все‑таки замок. Рогозин отыскал на берегу подходящий увесистый булыжник и после нескольких ударов петли с ящика были сбиты вместе с замком, выдернуты «с мясом» из сухой доски.
— Что здесь у нас? — спросил неизвестно кого Юрик, поднял искуроченную крышку, несколько секунд заинтересованно смотрел внутрь, удивленно хлопая ресницами, потом откинул крышку прочь, едва не заехав Рогозину по многострадальной ноге, и заливисто рассмеялся.
— Что там? — Рогозин аккуратно отложил «отмычку» и заглянул внутрь.
Ровными рядами в ящике были уложены камни. Примерно такие, каким только что был сбит замок. Подписанные, пронумерованные белым маркером сколы со всех окрестных скал, те самые, что две недели не покладая рук собирали аспиранты Перепелкина.
Приятели переглянулись, и одновременно потянулись к следующему ящику. С ним оказалось еще проще: его запор состоял всего лишь из скрученной проволоки, которая в ту же секунду полетела прочь, в реку, жалобно дзинькнула о булыжник и, хлюпнув напоследок водой, навеки исчезла в стремнине.
И в этом ящике тоже лежали камни. Подписанные не так аккуратно, как в первом, другим почерком.
— Кирюхина работа, — задумчиво сообщил Юрик. — Пишет как курица лапой. Как таких людей в кандидаты наук берут?
— А по — твоему, все кандидаты должны быть каллиграфами? — Рогозин уже тащил на берег третий ящик и почему‑то сильно злился на якута. Будто от Юрика зависело содержимое злополучных ящиков. — В Китае одно время так чиновников выбирали — по почерку, и чем это для них закончилось?
— Не знаю, Витька, — развел руками Юрик. — Мне на Китай наплевать. Мне Улу Тойона победить нужно. А если в него этими камнями кидаться, победы точно не будет. Это я тебе как эксперт говорю. Что в третьем?
Через минуту выяснилось, что и в третьем ящике лежат образцы.
— Поспешишь — людей насмешишь, — проворчал Юрик.
Рогозин окончательно расстроился, опустился на землю и обеими руками взялся за голову:
— Что ж ты за дурак‑то такой, Виктор Данилыч? — сказал он сам себе. — Ничего без косяков делать не можешь.
Юрик чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся забычкованной сигаретой, выпустил несколько идеально круглых колец дыма, которые тотчас унес прочь легкий ветерок.
— Посмотри на это иначе, Витька, — сказал якут и Рогозин сообразил, что сейчас услышит какое‑то нравоучение. — Утром у нас не было ничего, а теперь? Целый арсенал оружия, продукты и, самое главное — мы научились выживать рядом с воплотившимися абаасами. Это немногим шаманам удается, паря. Плохо не то, что в этих ящиках камни, плохо, что абаасы нас с тобой видели, знают, что мы живы и теперь примутся искать нас вдесятеро усердней. Понимаешь? А если будут искать нас, то могут найти и других.
— Не — не — не, подожди‑ка дружище, — вдруг вспомнив его прежние откровения, воспротивился Рогозин. — Не ты ли говорил, что абаасы не смогут нас увидеть, пока мы под защитой твоего иччи?
— Они и не увидели, — усмехнулся Юрик.
— Они смотрели мне прямо в глаза!
— Это Атас и Железноногий показали им, куда смотреть. «Вия» у Гоголя читал? Ну вот та же механика: должен быть кто‑то, кто покажет чертям жертву. У Гоголя это был вий, а у слуг Улу — савельевский Атас и Железноногий. Он тебе никого не напомнил?
Виктор почесал пятерней затылок, вспоминая киборга, подобно статуе стоявшего на берегу реки. И внезапная догадка озарила его лицо!
— Савельев! Если бы нашему Стальевичу было сейчас лет тридцать — их было бы не отличить!
— Догадался Витька, — якут выпустил изо рта еще одно фигурное облако дыма. — А я думал, что ты совсем слепой. Есть и еще положительные моменты в том, что ты приволок в лодку камни, — неожиданно «вспомнил» Юрик. — Будь в ящиках что‑то ценное, нам пришлось бы топать к пещере и переть это все на себе, так что… не устанем хотя бы. А что в четвертом?
Рогозин нехотя поднялся и поплелся к лодке, но уже возвращаясь, догадался, что с четвертым ящиком что‑то не так: он и сделан был немножко иначе, и весил намного легче и замок на его боку висел солидный.
— Кажется, этот, последний, я упер у демонов не зря, — сказал Виктор, опуская груз перед Юриком.
— Вижу, Витька. Другой ящик. Я даже, кажется, знаю, что в нем. Сбивай замок!
Опять в ход пошел отложенный булыжник — отмычка. В этот раз Рогозин не торопился, боясь снова увидеть груду обломков, но где‑то в глубине души сознавая, что увидит что‑то вообще неожиданное.
И едва крышка открылась, едва свет проник внутрь, как Юрик выдохнул:
— Оно!
Посреди всякой мелочи лежал… лежала… — Рогозин долго не мог подобрать слова для описания этого чуда…
— Вот она, Монина мечта, — произнес маленький якут, поднимая на руки ружье пушечного калибра. — Карамультук!
Он беззаботно улыбался во все зубы, редкие его усы боевито топорщились, а в глазах блестело боевое безумие, какое, должно быть, не понаслышке знали всякие средневековые берсерки и ацтекские куачики.
— Что это такое? — Виктор смотрел во все глаза на чудовищное жерло ствола и думал, что попал в компьютерную игру. — Оно ядерными бомбами стреляет?
Толстый вороненый ствол имел диаметр такой же как у поллитровой пивной банки, ну, если и уступала ей, то совсем незначительно.
— Гочин карамультук, — уважительно произнес Юрик. — Селезень. Четвертый калибр. Точнее сказать — Монин карамультук, ведь спор‑то он выиграл? Посмотри, сколько там к нему патронов?
Рогозин откинул кусок порыжевшего брезента и услышал восхищенное цоканье Юрика:
— Вай — вай — вай, пятьдесят патронов, не меньше! Ой — бой! — на среднеазиатский манер запричитал якут, крутя в руках ружье, прикладывая его к плечу, заглядывая в ствол, едва не облизывая. — Даже если бы ты еще десять ящиков с камнями погрузил, и только один с этим «Селезнем», я бы тебя целовал как девочку!
— Да пошел ты! — Рогозин не понял радости якута и даже немного обиделся — на «девочку».
— Я пойду, Витька, теперь куда захочешь пойду! Только и ты со мной пойдешь.
— Почему это?
— Я маленький, если начну в абаасов из карамультука стрелять — меня просто снесет отдачей, а ты — большой, сильный богатырь, ты защитишь бедного Юрика от Улу! Почти пятьдесят патронов! Пятьдесят граммов крупной дроби в каждом! Четыре грамма пороха! Когда стая уток взлетает, то с тридцати шагов карамультук валит половину! Любого воплотившегося абааса просто в клочья разорвет — никакая регенерация не поможет! Плохо будет тебе, Улу!
Рогозин протянул руки и огромный «Селезень» плавно опустился в ладони. Весу в нем было килограммов пять; прохладный металл приятно холодил кожу, а деревянный приклад показался смутно знакомым. Виктор осторожно, кончиками пальцев погладил ствол и готов был поклясться, что почувствовал короткий разряд электричества. Как говорят в дешевых женских романах: «меж ними пробежала искра».
Новая игрушка выглядела убедительно и Рогозину, ни разу в жизни не стрелявшему ни из чего подобного, тотчас захотелось попробовать ее в деле.
— Заряди, а? — попросил он Юрика.
Якут не заставил себя долго ждать — выхватил из ящика патрон, матерясь на двух языках, зарядил оружие, протянул ружье Рогозину.
— Всем хорош карамультук, но заряжать — замаешься. Хорошо только, что магазин сразу на три патрона.
— Куда стрелять‑то? — глупо спросил Виктор.
— В дерево пальни, — разрешил Юрик и пальцем показал в какое.
До ствола толщиной в пару ладоней было метров пятнадцать, не больше. Рогозин приложил ружье к плечу и оглянулся на Юрика.
— С такого расстояния в черных и нужно бить, — кивнул тот. — Рот только открой и стреляй! Давай!
Рогозин тяжело вздохнул, задержал на секунду дыхание и нажал спуск. Бабахнуло — грохнуло в воздухе, стукнуло в уши, больно и сильно толкнуло в отощавшее плечо, заставив на шаг отступить назад и чуть в сторону, царапнуло по ключице. И стразу же послышался донесшийся как сквозь вату треск дерева — расщепленный ствол несчастного начал заваливаться, но зацепился ветвями за соседние деревья, да так и застрял — уже без малейшей надежды стать когда‑нибудь настоящим лесным великаном.