— Сам ты заступил! — огрызнулся рыжий.
— Нет, так дело не пойдет. Давай снова! — потребовал кто-то из ребят.
Митяю ничего не оставалось, как подчиниться, но в тот самый момент, когда он уже готов был повторить бросок, невдалеке послышался тревожащий душу тяжелый стук лошадиных копыт.
— Эй, ребята-а! Погодите! Мы вам сейчас такое расскажем!..
Это были братья Опарины на своих трофейных скакунках.
— Какие важные! — ухмыльнулся Еремка Сажин, толстый и неповоротливый парень. Он недавно отказался от затеи отбить у злодеев лошадей, сославшись на боль в ноге, и сейчас крайне завидовал имевшим трофейных коней.
— Уф! Как птицы прилетели! — останавливая коня, обрадовался Петр.
Мимо пробежала стайка девчонок с лукошками — за таежной малиной или по грибы. Они глянули на всадников, зарделись румянцем, и чтобы не выдать себя, тут же весело захихикали, прикрыв ладошками рты.
— Чего хотели сказать-то? — подбоченившись, небрежно спросил братьев Еремка.
— Мы не с тобой пришли говорить, трус ты паршивый! — брезгливо глянул на него Тимоха.
Такого Еремка не ожидал.
— Кто трус-то? Кто трус? — разгорячился не ожидавший такого обращения толстяк. — Если б с тобой не было брата, я б тебе сейчас морду-то разукрасил! — в бешенстве сжал он кулаки.
— Вот этого не хочешь? Врежу — вообще не встанешь! — поднял Тимоха нагайку.
Глаза Еремки налились кровью, и он проскрежетал:
— Да я… Да я… Вот возьму оглоблю и сшибу тебя с дохлой кобылы! Тоже мне, казак нашелся!
— Я-то казак, а вот кто ты у нас? — набычился Тимоха.
— Какой ты, к дьяволу, казак! — криво усмехнулся Еремка.
— Такой!.. Если хочешь знать, нас сейчас сам атаман в казаки произвел, — неожиданно заявил Тимоха.
— Не может быть! — не поверил своим ушам рыжий Митяй.
— Вот так!
— Может, еще скажете, вас сразу в десятники определили? — издевался Еремка.
— Не в десятники, а казаками мы и впрямь стали, — включился в разговор Петр.
— Обзавидуетесь! — глянув на Еремку, усмехнулся Тимоха.
— Скажите по-человечьи, а то все намеками да намеками! — с обидою в голосе проговорил Митяй.
— Верно! Что в прятки-то с нами играть? — поддержали его товарищи.
Тут Петр и рассказал, как все было.
— Выходит, нас тоже в казаки возьмут? — не скрывая радости, спросил Костка.
— Конечно! У тебя конь есть? Есть… Сабля тоже есть — значит, в строй, — важно ответил Тимоха.
— Атаман так прямо и сказал, чтобы мы завтра к нему прибыли? — засомневался вдруг Митяй.
— Так и сказал! — спокойно ответил Петр.
— Поклянись!
— Вот тебе крест!
— Смотри, Боженька накажет, если соврал, — предупредил его рыжий.
— Накажет, если будет за что, — ухмыльнулся Петр. — Так, ребята… — обвел он взглядом товарищей. — Завтра прямо с утра садитесь на коней и мигом езжайте к приказной избе. Кто опоздал — тот опоздал. Служба порядок любит. Чего же это за казак, который общему уставу не подчиняется?
— Слушай, Петь, а как с нами-то быть? — тут же поумерил свою прыть хитрец Еремка.
— То есть? — не понял тот.
— С теми, у кого коней нет…
— Тоже приходите, войску ведь и пешие казаки нужны. Когда же добудете себе лошадей — сразу в конные переведут. Старайтесь, — задумчиво произнес Петр.
— Значит, приходить? — переспросил Еремка.
— Да!
Весь остаток дня братья провели на пустыре. Оставив коней пастись, они присоединились к товарищам и стали играть в бабки. Когда же из леса вернулись девчонки с грибами, кто-то из парней предложил им сыграть в «казаки-разбойники». У молодых людей имелся свой интерес — где еще так потискаешь девок, как не в этой игре?
Разделились на две команды — девки стали «разбойниками», парни — «казаками». «Разбойники» загадали пароль и убежали, причем им дали время спрятаться. Пока те прятались, «казаки» отвели место для «темницы», обозначив ее на земле камешками. При «темнице» оставили одного «тюремщика» — охранять «пленных», отправились на поиски «злодеев». «Казаки» должны были их всех переловить, отвести в «темницу», а потом выведать пароль. Чтобы заставить «разбойника» говорить, его надо «пытать». Девки больше всего боялись щекоток или когда их пугали лягушками.
По уговору, «разбойники» должны были начертать на земле стрелки, чтобы «казаки» знали, в какой стороне тех искать. Стрелки-то были, но что толку? Правила не запрещали «разбойникам» хитрить, поэтому они могли оставить ложные метки для запутывания преследователей.
— Вы идите по стрелкам, а ты, Митяй и ты, Костка, давайте со мной, — приказал товарищам Петр.
— Про меня вы забыли? — обиженно спросил Тимоха, всегда чувствовавший себя увереннее, когда рядом присутствовало плечо брата.
— Ты давай вместе со всеми, — неожиданно для него распорядился Петр, не пожелавший на этот раз выделять Тимоху среди остальных парней. Мол, теперь ты казак, значит, живи собственной головой, а не жмись к брату.
Девки оказались хитрыми, так запутав следы, что парням стоило большого труда их отыскать. Где они только не прятались — в березовых и сосновых рощицах, в зарослях бузины, средь болотной кочки, в лещиннике по лесным опушкам… Казакам помогала сама природа. Вдруг в полной тишине с горелого пня сорвется глухарь, где-то выпорхнет из кустов потревоженный рябчик, а то и коза поднимется с лежки и рванет в сторону тайги… Иногда целые стайки пернатой мелочи взмывали ввысь, напуганные присутствием человека.
«Разбойников» ловили и отводили в «темницу», из которой нельзя было бежать, разве только товарищи, незаметно подкравшись, могли выкрасть пленного, стоило только дотронуться до него рукой. За пленным устраивалась погоня, и если он убежит — значит, снова окажется на свободе.
За одним таким пленным, Катькой, дочерью казака Пашки Шмакова, погнался и Петр. Быстрая и ловкая, девушка долго уворачивалась от парня, петляя средь осин и берез, ныряя в высокие травы, но разве от него убежишь? Петр поймал красавицу и хотел уже тащить ее за руку, а она вдруг возьми и повисни у него на шее.
— Петенька, любимый мой! — зашептала она ему в самое ухо. — Сколь же я ждала такой вот встречи! Ну, не гони меня, погоди… — стала умолять Катька, когда парень попытался освободиться от ее цепких рук. — Чего ты меня сторонишься? Или не замечаешь, как я в тебя влюблена?
То, что Катька неровно к нему дышит, Петр давно знал, только у самого даже мыслей не было о взаимности, а ведь девка-то была чудо как хороша: высокая, стройная, а ко всему прочему, уже в свои неполные восемнадцать с прекрасной фигурой. Какие у нее были глаза — черные, цыганские, ведь глянет — будто огнем обожжет! Среди скромниц-подруг Катька выделялась своим веселым нравом, а еще кажущейся неприступностью, поэтому местные парни боялись подойти к ней. Если прогонит, то это уже весомый удар по самолюбию…
— Прочь, девка, кому говорю… — нахмурив брови, потребовал Петр, а она его не слушается и все к траве клонит.
— Любимый мой, любимый… Отчего ж ты так меня боишься? Или я тебе не нравлюсь? Ты погоди немного, сам увидишь, все получится у нас, а тогда и сватов присылай. Я на крыльях полечу за тобой, мой хороший… — страстно шептали ее губы.
Услышав подобное, Петр растерялся, ведь девка сама под него стелилась, а он стоял, словно истукан, да еще артачился. Заиграла вдруг в парне молодая кровь, и прижал он Катьку крепко к себе, опрокинул в траву. С ее головы упала косынка, и черные как смоль волосы широко разметались.
— Любимый мой, любимый… Всю жизнь буду твоя, только люби меня… — шептала девка, легко поддаваясь неожиданному натиску.
Она вдруг задрожала всем телом и громко вскрикнула, а потом стала жадно целовать его лицо, шею, руки, приговаривая:
— Ой, любимый, любимый. Теперь ты навсегда мой… Правда?.. Правда?..
Петр молчал, и лишь порой из его мощной груди вырывался могучий стон, который тут же растворялся в коротком и частом дыхании Катьки. Пот лился с парня градом, застилая глаза, растекаясь по спине и покрывая пряди волос. В эту минуту молодой человек ни о чем не думал, а лишь жил звериными инстинктами. Так продолжалось до тех пор, пока он не насладил свою жадную ненасытную плоть, и только потом пришел в себя.
— Погоди, милый, не уходи. Дай мне еще чуть-чуть полежать с тобой рядышком, — попросила Катерина.
Парень опрокинулся на спину и, подложив руки под голову, примолк, так и лежа с закрытыми глазами — опустошенный, обессилевший. Катька продолжала жаться к нему, говорила ласковые слова, но мысли Петра уже были далеко отсюда. Он думал о Любаше. Вдруг она прознает про его подвиги? Уж, наверное, больше не захочет его видеть. Но чего бояться? Не станет же Катька на весь белый свет трезвонить о своем грехе. Кто хочет, чтоб люди дегтем твои ворота вымазали?..
— Ты меня любишь? — поцеловав его в губы, спросила Катька. Губы у нее пухлые, горячие, и от их прикосновения становится внутри жарко. Еще один такой поцелуй — и в нем снова пробудится зверь. Уж Петр-то знает себя, еще с той поры, как вдовая тридцатилетняя казачка Глашка Задойнова давала ему первые уроки любви. С ней он встречался долго, пока та вместе с малым сынком и двумя соседскими бабами не попала в руки маньчжур, которые и увели их за Амур. Они тогда в монастырь к старцу ходили, и по дороге им и встретился летучий отряд басурман.
— Что ж ты молчишь, дорогой?.. — не отставала Катька. — Или как, полюбились и хватит?
Петр вздохнул.
— Ты, Катюха, только не обижайся, но не нравишься ты мне… — сказал он, не открывая глаз.
Катька провела своей теплой ладошкой по его щеке:
— Ты сейчас так говоришь… Поверь, такой, как я, тебе больше не найти. Кто тебя еще будет так ласкать?..
— Ласкать-то ты умеешь, верно. Где только этому научилась? — подивился парень.
— Да вот научили…
— Я сразу понял… Кто ж был тот учитель? Ты вроде ни с кем из здешних не встречалась, — сказал Петр.
Катька усмехнулась:
— Это верно, здесь я ни с кем не гуляла, но ведь была ж и до Албазина жизнь…