Окончив особую утреннюю молитву, Алексей Михайлович, следуя давней своей привычке, перед тем как отправиться к столовому кушанью, послал слугу к молодой царице Наталье Кирилловне спросить о ее здоровье и пригласить на завтрак. Наталья, как и прежняя супруга царя, имела отдельные от мужа хоромы. Так было в Кремлевском дворце, тот же порядок оставался и в Коломенском — загородной резиденции царя.
Здание дворца государя строилось в три яруса. Средний ярус занимали хоромы царя и царицы с отдельными спальнями, соединенными между собой коридором, и крестовыми; там же находились столовая и сами Комнаты, где государь с государыней занимались делами. Комнаты небольшого размера имели три окна наружу. В самих помещениях глаз не мог выхватить ничего лишнего: лавки у стен, посередине находился стол с креслом.
Особые хоромы ставились и для государевых детей, которые соединялись сенями с хоромами царицы.
В нижних комнатах находились палаты, где царь мог принимать гостей. Палаты, украшенные иконами, в отличие от скромных царских хоромов, блистали яркими красками и позолотой. В пристроенных к дворцу комнатах обитали приближенные царя и челядь.
Верхний ярус дворца занимали терема — светлые комнаты для летнего пребывания.
…Тишь царила в Коломенском дворце. Другое дело — дворец Кремлевский. Там уже с самого утра толпились бояре, думные и ближние люди, готовые ударить лбом государю и присутствовать в Царской Думе. Они собирались обычно в передней, где терпеливо ожидали царского выхода из внутреннего покоя или из Комнаты.
Поздоровавшись с боярами и поговорив с ними о делах, государь в сопровождении свиты шествовал к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если тот день именовался праздничным, то выход делался в собор или в монастырь, построенный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники набожный Алексей Михайлович, как и его покойный отец, Михаил Федорович, присутствовал при всех обрядах и церемониях, поэтому и выходы в такие дни выглядели торжественнее.
В Коломенском же царь завел иные порядки. Теперь никто ему не докучал по утрам, и Алексей Михайлович делал все, что захочет. Годы брали свое, поэтому государю хотелось покоя. Особенно он стал уединяться после женитьбы на Наталье Нарышкиной, но та, в силу своего молодого возраста, любила выезжать в свет. Пока не придумали своего домашнего театра, она ездила к Матвееву поглядеть на игру его актеров. Артамон Сергеевич не так давно построил себе большие палаты у Никиты на Столпах, украсив их картинами иностранных мастеров и мебелью в европейском стиле. Наталья чувствовала себя здесь легко и вольготно, так как, в отличие от многих людей боярского рода, царский окольничий не был деспотом. Он не держал взаперти ни свою жену, ни родственников, ни воспитанников. В его доме постоянно царило веселье — звучала музыка, слышался многоязыкий разговор наезжавших сюда со всей Европы людей.
Алексей Михайлович смотрел на все происходившее сквозь пальцы, даже на царицу, позволявшую себе ездить в открытой карете. Набожные родственники считали нарушение вековых устоев происками дьявола, советуя царю приструнить молодую жену, но тот, напротив, с каждым днем все больше и больше попадал под влияние этой по-европейски утонченной и ясноликой молодой женщины. Государь даже время молитвы стал ограничивать, а ведь еще недавно едва ли кто из его близких мог сравниться с Алексеем Михайловичем набожностью и рвением в исполнении церковных обрядов, служб, молитв. Бывало, в пост он мог простоять на коленях в церкви по пять, а то и по шесть часов сряду, где клал иногда по тысяче земных поклонов, а по большим праздникам — иногда и больше.
Сейчас государь надумал посвятить день молодой жене. Та давно просила свозить ее на прогулку в Троице-Сергиеву слободу, к лавре. Жена с детства любила это необычное место, с множеством церквей и соборов, красивее которых, считала она, не найти на всем белом свете. Если где-то гудели колокола, то их слышала вся Русь-матушка. Там супруга, по натуре живая и веселая, вдруг становилась иной — задумчивой и умиротворенной.
Впрочем, привычка взяла свое, и царь, сославшись на дела, после обедни решил-таки ехать в Москву.
— А вели-ка, Федор Михайлов, лошадей закладывать! — приказал он Ртищеву.
Царю подали карету, и шестерка лошадей, запряженных попарно в легкую упряжь, в сопровождении конной охраны пустилась в путь. Уж больно растревожил душу Алексея Михайловича приезд иностранных посланников, а находиться один на один со своими думами он не мог. Царю требовалось участие мудрых советников.
Алексей Михайлович любил ежедневные походы. От Коломенского до Кремля, как говорится, рукой подать, но уж столько всего насмотришься, пока доберешься до дворца. Бывало, приспустит государь слюдяное окно кареты и смотрит, смотрит… Больше всего его привлекали мелькавшие за окном пейзажи. Природа русская, несмотря на свою традиционную скромность, довольно живая. Здесь все радует глаз — и лиственные леса с перелесками, и разметавшиеся по гривкам холмов крестьянские пашни, и луговые травы, и небольшие озерца, обрамленные осокой да камышом… Даже торфяные болота не могут испортить всю эту чудную картину. Сказка!
— Ну, наподдай, соколики! — взмахнув длинным бичом, подгонял тройку упряжных лошадей сидящий на оглобле возница. Резво бежали кони, поднимая пыль до небес.
Хотя и ранний час, но людей на дороге много. В большинстве своем — крестьяне из близлежащих деревень с возками. Те встают рано, чтобы поспеть занять место на московском торжке. Идут гуськом, переговариваются, а завидев царскую карету, останавливаются и кланяются до земли, государя приветствуют. Чем ближе Москва, тем больше людей да возков.
Вот и Белокаменная, причем обновленная и украшенная Великим Иоанном. Успенский собор, церковь Благовещения, Грановитая палата, Теремной дворец, Кремль со стрельницами, множество каменных церквей и домов, разбросанных по городу, — все было построено искусными зодчими при великом князе Московском Иване Васильевиче. До этого сплошь деревянная, бедная и ничтожная Москва походила на большое село, огороженное Кремлем. Аналогичным образом скоро и вся Русь поднялась на ноги. Города, не ломавшие ни перед кем шапки, сняли их перед Иваном Васильевичем, а потом, сплавив уделы в единый железный кулак, избавил он Московию и от ханского ярма.
Великий человек! — восхищенно думал о нем Алексей Михайлович, с привычным для царя любопытством глядя на приходящую в утреннее движение Москву. Люди, лошади, обозы с товаром, спешащие куда-то кареты и верхоконные — все радовало государя и заставляло еще больше любить жизнь.
Каким же запомнят его эти люди, которым он оставит в наследство свое царство? Будут ли они помнить о нем? Ничего особенного Алексей Михайлович в своей жизни не совершал. Да, переживал за свою державу, воевал с ее врагами, а в целом старался жить по законам Божьим. Хватит ли подобного, чтобы тебя помнили в веках? Народ ведь больше запоминает плохое, чем доброе. Кто же теперь помнит Ивана-объединителя, который избавил Русь от Золотой Орды, а вот другого Ивана, прозванного в народе Грозным, до сих пор вспоминают!
Может, и ему, Алексею Михайловичу, нужно с народом вести себя построже? Странно, но народ чаще всего ненавидит именно добрых правителей, а злых потом веками вспоминает с благоговением. Отчего так? Кто знает! Скорей всего, виной тому татарская плеть, к которой за два с лишним века привык русский человек, да так, что до сей поры предпочитает ее любой ласке…
…Возле дворцовых палат царя уже поджидала толпа думных чинов — бояре, окольничие, думные дворяне, дьяки, а также и слободские старосты, пришедшие ударить лбом царю.
Поздоровавшись с подданными, Алексей Михайлович в сопровождении бояр отправился в государеву Комнату, где он обычно занимался текущими делами, слушал доклады и челобитные. Первыми с докладами к нему стали поочередно входить начальники Приказов. Царь выслушивал их и отправлял с миром. Когда закончились доклады, думный дьяк Иван Якимов, сменивший в этой должности покойного Алмаза Иванова, принялся докладывать челобитные, которые вносили в Комнату, и помечать решения. Бояре во время слушания дел не смели садиться. Если уставали стоять, то выходили посидеть в Переднюю, находившуюся по соседству. Когда же по пятницам царь открывал «сидение с боярами» (заседание Думы), боярам, окольничим и думным дворянам разрешалось сидеть на лавках поодаль от царя. Думные дьяки обыкновенно стояли, а порой, когда «сидение» затягивалось, государь и им разрешал садиться.
На сей раз заседание и слушание дел в Комнате закончилось около двенадцати часов утра. Бояре, ударив лбами царю, стали разъезжаться по домам.
— Ты, Артамон Сергеев, не торопись… — спокойно попросил государь Матвеева, своего первого помощника и советчика.
Когда они остались одни, Алексей Михайлович сообщил тому о приезде китайских посланников и высказал свою тревогу по поводу притязаний маньчжур.
— Как, Артамон, сможем ли мы побить этих злодеев, если они нападут на нас? — спросил царь.
Матвеев пожал плечами и высказал свое мнение:
— Сложно сразу сказать. До Москвы-то они точно не дойдут — увязнут в наших лесах и болотах, а вот восточную Русь они, глядишь, постепенно и захватят. Страна у них большая, и людей в ней намного больше нашего. Для содержания всей орды нужно послать на Восток целую армию. Ратников набрать можно, но где нам взять деньги на их вооружение? Казна почти пуста. Сам знаешь, батюшка, сколько золота да серебра мы потратили на то, чтобы выиграть прежние сражения. В данном случае точно не потянем.
— Тогда на поклон к верховному придется идти? — нахмурился царь. — Да не быть этому никогда! — горячился он. — Если нападут, встретим их, как подобает. Или зря мы столько людей погубили, отправляя их воевать на дальние земли?.. Если гости-маньчжуры приехали уговорить меня наши восточные земли им отдать, — велю гнать их в три шеи!
Алексей Михайлович давно осознал некоторые тонкости в поведении с иностранцами. Так, прежде чем толковать с иноземными посланниками, им нужно создать хорошее настроение. От этого посланцы становятся более сговорчивыми и податливыми. Хотя посол — как мех: что в него вложишь, то и несет. Вот и прибывшие в Москву маньчжуры не свои речи станут говорить, а исполнять волю хана. Все же их надо уважать, создавать впечатление дружелюбия, поэтому-то государь решил пригласить китайских посланников на царскую охоту. Азарт в соединении с обязательным застольем часто сближает людей, заставляя их раскрепощаться и едва ли не откровенничать.