— Полномочия — значит, официально предоставленное право на ведение дел, — пояснил полковник. — У меня нужная бумага с печатью имеется.
— Хорошо, — сказал воевода. — Только где людей-то найти? Все, кто есть, на виду, а других нету.
— Отыщем! — решительно произнес полковник. — Пусть для этого придется прочесать всю тайгу. Туземцев тоже в строй поставим, или они не подданные царя? Вот пусть и защищают свою землю.
Раннее июльское утро. Воздух прозрачен и свеж, и весь он наполнен ароматами припойменных лугов. Толбузин и Бейтон сидят на высоком бережку, покрытом ярким ковром из желтых и красных цветов, и неторопливо ведут беседу. Нынче Алексей Ларионович по привычке проснулся рано. В чужом доме грохотать сапогами не хотел, потому вышел на свежий воздух. Тут появился и Бейтон.
— Ты куда это, полковник? — попыхивая трубкой, спросил его Толбузин.
— На реку, — ответил тот. — Хочу искупаться. Не хочешь, боярин, пойти со мной?
— Я не прочь, — ответил тот. — В детстве я уж больно любил это дело, а сейчас все недосуг…
Чтобы выйти к Нерчи, требовалось миновать крепостные ворота. Завидев людей, сидевший в смотровой башне казак удивился. «Ранние птахи! Чего им не спится?» — удивился он.
На берегу было тихо, и лишь слышалось, как на ближних и дальних отмелях плескалась рыба. Раздевшись донага, мужчины бросились в воду.
— Хорошо-то как! — окунувшись в реку, радостно воскликнул Алексей Ларионович. — Так бы и жил сто лет…
— Живи, кто тебе не дает? — пытаясь двигаться саженками против течения, шумел Бейтон. — Живи, боярин!
— Раз приказываешь, — засмеялся тот, подставляя грудь под светлые речные струи.
Искупавшись, они вышли на берег.
— Как ты, боярин? — пытаясь вытряхнуть попавшую ему в ухо воду, спросил полковник.
У Бейтона еще восторг не прошел в глазах.
— Ух! Точно заново родился! — переводя дыхание, ответил тот.
— Еще полезешь в реку?
— Да уж хватит, наверное. Хорошего, как говорится, понемногу, — промолвил Толбузин.
— Тогда поговорим? — натягивая на себя татарские шаровары, спросил Бейтон.
Облачившись в одежды, они сели на берегу и разговорились. До этого случая подходящего не было. Оба знали, что им вместе предстоит идти на Амур. Если так, они должны получше узнать друг друга, а главное — обговорить в деталях план дальнейших своих действий. Больше не на кого надеяться. Сами должны думать, как им вернуть амурские земли в лоно державы. Это трудная задача, если учесть, что у маньчжур ожидается перевес в силе. Если те решатся, они вновь приведут с собой несметное войско.
Вдруг мои казачки, завидев орды, дадут деру? — с тревогой думал Бейтон. Люди они балмошные, о дисциплине понятие смутное — собирали со всего белого свету. Можно ли на них надеяться? Ему рассказывали, что те вытворяли, когда под предводительством боярских сынов шли сплавом из Тобольска в Енисейск! Напивались и мутузили друг друга, а то и бунтовать начнут. Когда начальство попыталось утихомирить казаков, они связали их по рукам и ногам и даже в воду хотели бросить. За это енисейский воевода князь Константин Щербатов даже грозился всех провинившихся на виселицу отправить. Наверное, так бы и сделал, но Бейтон, принявший в Енисейске полк, поручился за них. За это казаки до сих пор Афанасию Ивановичу благодарны.
Им нравилось в нем, кажется, все — солдатская прямота, исключительная честность, сдержанность. Да, он суров, но и справедлив. В обиду никому не даст. Об отцовской заботливости и говорить не стоило! Короче говоря, пришелся Бейтон ко двору казачьему люду, только сам полковник находился постоянно с ними настороже. Вдруг возьмут и в самый неподходящий момент чего выкинут? Пускай тобольские казаки и проявляли хорошее отношение к своему новому начальнику, но продолжали озорничать. На пути они грабили поселения, после чего, никого не опасаясь, громко хвалились своими подвигами.
В Удинске, когда казаки перепились после удачной вылазки, селенгинские буряты отогнали их лошадей. Бейтону с отрядом пришлось отправиться по их следам в Монголию, где те собирались сбыть краденое. У Гусиного озера они нагнали грабителей и отобрали у них своих лошадок, самих же прогнали в Монголию.
Все это как раз задержало Бейтона в пути. Успей они прийти на помощь албазинцам, глядишь, и отстояли б сообща крепость, но о «подвигах» своих молодчиков полковник в разговоре с Власовым, конечно, смолчал, да и Толбузину ничего не сказал. Тому и без того сейчас тяжко. Узнай он, что за люди пришли под его начало, и вовсе б закручинился. Ему нужны силы начать новую кампанию. Без этого войсковому голове никак нельзя, ведь его неуверенность в себе может передаться другим. Тогда стоит ли надеяться на победу?
Бейтон с присущим ему упорством рьяно взялся за дело. Он разослал своих казаков по всей Даурии, велев им искать для войска новых людей. Брали всех — промышленников, торговцев, пашенных, оседлых и кочующих тунгусов. Кто сопротивлялся, того силой забирали с собой, предварительно всыпав ему хороших плетей. Благодаря их усердиям уже к началу августа 1685 года численность здешнего войска увеличилась почти наполовину. Теперь в нем насчитывалась без малого тысяча человек. К тому же ожидалось прибытие еще ста двадцати шести казаков Бейтона, задержавшихся где-то в пути.
— Так, Ляксей Ларионыч, теперь уже можно и на Амур возвращаться, — как-то в разговоре с Толбузиным заявил Власов. — Только перед этим нужно разведку к Албазину послать. Пусть посмотрят, что там да как. Нельзя идти, не зная обстановки.
«Свершилось!» — с легким сердцем подумал Толбузин и тут же призвал к себе полковника.
— Давай-ка, Афанасий Иваныч, готовь людей, — вкратце передав ему разговор с Власовым, сказал Алексей Ларионович. — Ребята у тебя ушлые — пусть сходят на Амур и поглядят, там ли маньчжур.
Бейтон опешил. Он по-прежнему не очень-то доверял своим людям. Другое дело — албазинцы. Конечно, и те не без вольностей, но все ж не настолько. Выпьют, подерутся, а иной раз огрызнутся начальству, хотя их понять можно. Говорят, все последние годы они живут лишь посланным Богом. Разве порядок? Почему цари забыли про них? Или им не нужен Амур? Тогда так бы и сказали.
— Ты лучше моих не трогай, — неожиданно произнес полковник.
— Да? — удивленно посмотрел на него воевода. — Не доверяешь им?
— Не в том дело, — соврал полковник. — Твои хорошо знают те места, знают все подходы к крепости, а что мои? Будут слепыми котятами тыкаться и мыкаться, а время-то идет.
Толбузин с досады даже крякнул.
— Я хотел дать моим казачкам немножко отдохнуть и набраться сил, — произнес он. — Сколько лиха хватили! Не приведи Господи кому. — Мужчина вдруг замолчал и призадумался. — Ладно, раз просишь, так и сделаю. Эй, Васька! Подойди сюда! — позвал он своего холопа. — Давай, дуй за Федором Петровым. Пусть ко мне идет…
…На следующий день Федор Петрович с семьюдесятью разведчиками на пяти суднах отправились вниз по Шилке до устья Аргуни и дальше по Амуру. Боясь попасть в маньчжурскую засаду, казаки постоянно были настороже, но на пути им попадались одни только утлые лодчонки азиатских рыбаков, проверявших свои снасти.
Маньчжуры покинули и Албазин, хотя то, что они оставили после себя, мало походило на крепость. Албазин и все вокруг сожгли и разрушили, не тронули только хлеб на полях. Видно, враги уже не думали о возможном возвращении русских.
«Куда эти маньчжуры подевались? — никак не мог понять Федор. — Им не нужен оказался Амур? Тогда зачем они воевали, зачем сгубили своих и чужих людей?»
Позже выяснилось, что маньчжуры, оставив пятьсот своих воинов с четырьмя пушками в Айгуни, ушли на реку Нонни. Об этом, вернувшись через три недели в Нерчинск, Опарин и доложил воеводам.
— Говоришь, хлеб остался на полях? — призвав Федора в приказную избу и выслушав его, произнес Власов. — Много?
— Полагаю, с тысячу десятин наберется, — ответил казак. — Прибавь к этому еще огороды.
— Хорошо! — довольно ухмыльнулся нерчинский воевода. — Слыхал, Ляксей Ларионыч? — обратился он к бывшему здесь же Толбузину. — Готовься в путь. Хлеб, поди, уже в поре — знать, убирать его надо. Там и до холодов недалеко, поэтому надо еще успеть жилье построить. Не в прикопах же зимовать.
Вскоре для сбора хлеба в Албазин на легких суднах послали Бейтона с двумя казачьими сотнями и пушкой. В разных числах августа 1685 года на Амур отправились остальные казаки под начальством Толбузина, с ними ушли албазинские пашенные и промышленные люди. Баб с детишками решили не брать, но те вдруг заартачились. Как, мол, так! Кто вас кормить да поить будет? Нет, так дело не пойдет. Пришлось и тех взять с собой. Ладно, мол, уж если возвращаться, то всем миром. Чай, не в гости идем — к себе домой.
Петр еще не успел оправиться после ранения, и Наталья решила уговорить его остаться в Нерчинске. Вот, мол, поправишься маленько и вернешься. Он сначала взбрыкнул, но когда узнал, что вместе с ним останется Дашка, успокоился.
Ах, Дашка!.. За эти несколько недель Петр привык к ней, и когда не видел Дашку, начинал тосковать. Лежит, бывало, на примосте в заднем углу хозяйской избы и злится.
— Ты где была? — обычно с упреком спрашивал он ее. — Больше не ходи так долго.
Та смеялась:
— Разве я тебе жена? Если нет, так и не говори. Лучше вот молочка парного попей.
Чувства девушка не могла скрывать. Ее выдавали глаза. При виде казака они лучились, точно утреннее солнышко. Только в свои шестнадцать лет она еще не могла толково судить о любви. Да, ее влекло к Петру, но она даже в мыслях боялась признаться себе в этом, считая, что ей еще рано заглядываться на взрослых мужиков. Петр же все видел.
— Ты б пошла за меня? — однажды, когда Дашка в ответ на Петровы упреки вновь повторила свое привычное «Или я тебе жена?», не выдержал он.
Она не ответила, но щеки девушки зарделись румянцем.
«Вот возьму и зашлю к ней сватов, — подумал казак. — Только не пойдет она за меня. Я ей едва ль не в отцы гожусь».