Но отвечает всегда о другом,
Отец считает свои дела
И считает меня врагом.
И в доме твоем слишком мало дверей,
И все зеркала кривы —
Так не плачь обо мне, когда я уйду
Стучаться в двери травы.
Я видел в небе тысячу птиц,
Но они улетели давно.
Я видел тысячу зорких глаз,
Что смотрят ко мне в окно.
И ты прекрасна, как день, но мне надоело
Обращаться к тебе на «Вы» —
Так не плачь обо мне, когда я уйду
Стучаться в двери травы.
Боб пошел стучаться в двери травы. Лег на землю, на зеленый газон, травку гладит и поет: «И снится нам трава, трава у дома…». Душевно поет!
Боб любил крестить рокеров у себя в ванной. Разденет кого-нибудь, осенит водичку крестным знамением — и в ванну. Поэтому к нему даже друзья боялись приходить. Он мог и по третьему, и по четвертому разу окрестить. Затянет: «Вода, очисти нас еще один раз» и дрожит, как брачная простыня на ветру. Божественно-гнусное зрелище!
ЖАЖДА
Я просыпаюсь. Я боюсь открыть веки.
Я спрашиваю: «Кто здесь? Кто здесь?»
Они отвечают, но как-то крайне невнятно.
Все часы ушли в сторону — это новое время.
Трубы, я слышу трубы — кто зовет нас?
Я въехал в дом, но в нем снова нет места.
Я говорю: «Нет», но это условный рефлекс.
Наверное, слишком поздно. Слишком поздно…
Ты можешь спросить себя:
где мой новый красивый дом?
Ты можешь даже цитировать Брайана Ино
вместе с Дэвидом Бирном.
Но в любой коммунальной квартире
есть свой собственный цирк —
Шаги в сапогах в Абсолютно Пустом коридоре.
Ты вел их все дальше и дальше,
Но чем дальше в лес, тем легче целиться в спину,
И ты приходил домой с сердцем, полным любви,
И мы распивали его вместе —
Каждый последний раз — вместе.
Наши руки привыкли к пластмассе,
Наши руки боятся держать серебро,
Но кто сказал нам, что мы не можем стать чище?
Кто сказал, что мы не можем стать чище?
Закрыв глаза, я прошу воду:
«Вода, очисти нас еще один раз!»
БГ: — «Аквариум» никогда не был рок-группой в привычном смысле слова. Это была такая… компания людей, общающихся друг с другом и связанных, кроме того, с музыкальными инструментами. А поскольку один слушает одно, другой — другое, то и получается, что постоянно приходит что-нибудь новенькое.
— Но что-то ведь больше другого по душе?
БГ: — Да мне всё по душе! Всё хорошее, естественно. Я с одинаковым удовольствием могу слушать и электронщиков. Вот недавно прекрасную пластинку привезли — «Китайская народная музыка».
НАБЛЮДАТЕЛЬ
Здесь, между двух рек,
Ночь на древних холмах.
Лежа в холодном песке,
Ждет наблюдатель — он знает, что прав,
Он неподвижен и прям.
Скрыт в кустах его силуэт.
Ветер качает над ним ветви,
Хотя ветра сегодня нет.
Ночь кружится в такт плеску волн, блеску звезды.
И наблюдатель уснул, убаюканный плеском воды.
Ночь пахнет костром. Там, за холмом, — отблеск огня.
Четверо смотрят на пламя.
Неужели, один из них — я?
Может быть, это был сон, может быть, — нет.
Не нам это знать.
Где-нибудь ближе к утру наблюдатель проснется,
Чтобы отправиться спать.
ИВАН БОДХИДХАРМА
Иван Бодхидхарма движется с юга на крыльях Весны,
Он пьет из реки, в которой был лед.
Он держит в руках географию
всех наших комнат, квартир и страстей,
И Белый Тигр молчит. И Синий Дракон поет.
Он вылечит тех, кто слышит,
И, может быть, тех, кто умен;
И он расскажет тем, кто хочет все знать,
Истории светлых времен.
Он движется мимо строений, в которых
Стремятся избегнуть судьбы.
Он легче, чем дым — сквозь пластмассу и жесть
Иван Бодхидхарма склонен видеть деревья
Там, где мы склонны видеть столбы,
И если стало светлей, то, видимо, он уже здесь.
Он вылечит тех, кто слышит,
И, может быть, тех, кто умен;
И он расскажет тем, кто хочет все знать,
Истории светлых времен.
ДЕЛО МАСТЕРА БО
Она открывает окно. Под снегом не видно крыш.
Она говорит: «Ты помнишь, ты думал,
Что снег состоит из молекул?»
Дракон приземлился на поле,
Поздно считать, что ты спишь,
Хотя сон был свойственным этому веку.
Но время сомнений прошло — уже раздвинут камыш,
Благоприятен брод через великую реку.
А вода продолжает течь под мостом Мирабо.
Но что нам с того? Это — дело мастера Бо.
У тебя есть большие друзья — они снимут тебя в кино.
Ты лежишь в своей ванной,
Как среднее между Маратом и Архимедом.
Они звонят тебе в дверь, однако входят в окно.
И кто-то чужой рвется за ними следом.
Они съедят твою плоть, как хлеб,
И выпьют кровь, как вино;
И, взяв три рубля на такси,
Они отправятся к новым победам…
А вода продолжает течь под мостом Мирабо.
Но что нам с того? Это — дело мастера Бо.
И вот Рождество опять застало тебя врасплох,
А любовь для тебя — иностранный язык,
И в воздухе запах газа.
Естественный шок — это с нервов спадает мох.
И вопрос: отчего мы не жили так сразу?
Но кто мог знать, что он провод,
Пока не включили ток, —
Наступает эпоха интернационального джаза.
А вода продолжает течь под мостом Мирабо.
Теперь ты узнал, что ты всегда был мастером Бо.
А любовь — как метод вернуться домой,
…Любовь — это дело мастера Бо.
— Вы и Восток — когда, почему, для чего?
БГ: — Сначала — Харрисон, потом — один небезразличный мне человек указал на «Дао Де Цзин». Но я продолжал врубаться в Индию. Постепенно вошел в «дзен» и потом прямо вышел вновь к «Дао Де Цзин».
Это жизненно необходимая для меня и бесконечно радостная вещь. Мое взаимодействие и понимание окружающей среды полностью выражены в этих терминах.
Для чего? Потому что верно, то есть не единственно верно, но меньше половины. Фрипп хорошо сказал: «Рок-музыкант имеет дело с энергиями огромнейшей мощности и интенсивности. Раньше или позже он начинает интересоваться, откуда они берутся».
Вот моя кровь. Вот то, что я пою.
Что я могу еще? Что я могу еще?
Чуть-чуть крыши, хлеб, и вино, и чай…
Когда я с тобой, ты — мой Единственный Дом.
Что я могу еще? Что я могу еще?..
Джа даст нам все. У нас больше нет проблем.
Когда я с тобой, ты — мой Единственный Дом.
Что я могу еще? Что я могу еще?..
Джа даст нам все…
Сидит БГ дома и внушает себе: «Джа даст нам все». Глядь, а Джа рядом стоит и кукиш огромный показывает. Это случилось как раз после принятия закона о нетрудовых доходах.
БГ: — Рок-н-ролл своим мощным воздействием вернул нам желание постичь многое из других культур и других времен. Причем процесс этот носит всеобщий характер. И Западная Европа, и Америка, и мы бросились почти одновременно открывать для себя Индию, Китай, Японию, Персию, Африку, древнюю русскую культуру, культуру индейцев. А ведь было время, когда большинство воспринимало эти древние культуры как курьез. Сегодня ребята, будущие моряки, читают мне стихи и спрашивают: «А правда, что в ваших песнях есть из Чжуан Цзы?» Я отвечаю: «Да, правда», — и внутренне радуюсь. Сейчас я открываю для себя древнюю кельтскую культуру. То есть идут поиски во всех направлениях. Люди вдруг ощутили духовную жажду, для которой нет государственных и национальных границ. Африканцы стали активно постигать европейскую культуру, а китайцы и японцы потянулись к року.
Зуд телефонов, связки ключей…
Ты выйдешь за дверь, и вот ты снова ничей.
Желчь поражений, похмелье побед,
Но чем ты заплатишь за воду ничьей?
Я хотел бы опираться о платан,
Я так хотел бы опираться о платан,
А так мне кажется, что все это зря.
Свои законы у деревьев и трав.
Один из нас весел, другой из нас прав.
Прекрасное братство, о достойный монах
С коростелем, зашитым в штанах.
Но я хотел бы опираться о платан,
Я так хотел бы опираться о платан,
А так мне кажется, что все это зря.
С мешком кефира — до Великой Стены —
Идешь за ним, но ты не видишь спины.
Встретишь его — не видишь лица;
Забудь начало, и ты лишишься конца.
Я хотел бы опираться о платан,
Я так хотел бы опираться о платан,
А так мне кажется, что все это зря.
Торжественны клятвы — до лучших времен.
Я пью за верность всем богам без имен,
Я пью за вас, моя любовь, мои друзья;
Завидую вашему знанью, что я — это я.
Но будет время — и я обопрусь о платан,
Наступит время — я обопрусь о платан,
А так пока что мне кажется, что все это зря.
Танцуем всю ночь, танцуем весь день;
В эфире опять одна дребедень, —
И это не зря; хотя, может быть, невзначай,
Гармония мира не знает границ —