– Не очень. Хотя тебе, наверное, стоит уволиться до того, как придет время платить налоги. Это будет стоить лишнюю сотню.
К тому времени, как я возвращаюсь от банкомата, Диего заполняет обе карточки. Он передает их Эстебану, который передает их мне. Я прячу их в свой бумажник, затем бросаю еще один шоколадный батончик на колени Диего.
– Считай это чаевыми, – говорю я ему.
Той ночью, через несколько часов после спектакля, я принимаю предпоследнюю маленькую зеленую таблетку, и на этот раз мне снится знакомый актерам сон, который я лучше всего помню. Поначалу это так прекрасно, что я чуть не просыпаюсь от рыданий. Потому что я снова на сцене, согретая светом, поворачиваю голову то в одну, то в другую сторону, так что гель на моих волосах светится золотистым оттенком. Но потом я узнаю декорации из пьесы Хросвиты и обнаруживаю, что одета так же, как актрисы, в хитон цвета слоновой кости и пару римских сандалий. Свет становится ярче, и я вглядываюсь в него. Именно тогда я понимаю: я не знаю свои реплики. Я не знаю сцену. Я не вижу зрителей, но слышу, как они проявляют нетерпение, шаркают ногами, шуршат программками.
Мой рот – пустыня, желудок скручен в узел. Я смотрю по сторонам, надеясь, что коллега подаст мне знак. Но никто не выходит из-за кулис, и когда я пытаюсь сказать реплику, слова превращаются в пепел у меня в горле. Я собираюсь уйти за сцену, но мои ноги замирают. Глядя на них, я вижу кровь, алые брызги на своем костюме. Конечно, это всего лишь эффект, лопнувший пакет с кровью, спрятанный под моей одеждой, но красный цвет продолжает распространяться, покрывая каждую складку. Ни один пакет не мог бы вместить столько крови.
Вот тогда-то и начинаются крики. Я вздрагиваю, просыпаясь, продолжая кричать, а затем кричу сильнее, когда замечаю красные капли на простыне. Я прикусила язык. Шатаясь, подхожу к раковине и набираю в рот воды из крана, прополаскиваю и сплевываю, пока вода из красной не становится розовой, а потом прозрачной. Пытаюсь снова заснуть, но, когда закрываю глаза, все, что я вижу, все, что я чувствую на вкус, – это кровь. Я принимаю последнюю таблетку.
Глава 11Конфиденциальность
Ближе к утру меня преследуют другие сны, и, хотя я не могу вспомнить их в деталях, они делают меня нервной и затуманенной настолько, что даже крепкий кофе не помогает. Я вытряхиваю из банки лоразепам и ломаю таблетку большим пальцем, проглатывая большую половину. У кого-то ноготь для порошка, а у меня бензо-большой-палец.
Успокоенная препаратом, я сочиняю свои пятьсот слов о пьесе Хросвиты, начиная с сути рецензии, лишь затем приступаю к вступлению. Я отправляю файл по электронной почте вместе с предложенным заголовком «Грудь как намерение», который, я знаю, будет часто выскакивать в Интернете. Нажимая кнопку «отправить», я вспоминаю, как Роджер время от времени подталкивал меня к тому, чтобы я активнее вела социальные сети – зарегистрировалась в Instagram, приберегла свои остроты для Twitter. До сих пор я сопротивлялась. Однако Нора гораздо менее упрямая. Если Luck Be A Lady будет искать ее, разве они не ожидают, увидеть онлайн-след 46-го размера?
Я не общительный человек, ни в Сети, ни вне ее, и по большей части не знаю, что нужно для создания заслуживающего доверия профиля. Неудивительно, что Жюстин преуспевает в социальных сетях. У нее почти сто тысяч подписчиков в Instagram, и она монетизировала тихий уголок YouTube, пока какой-то кайфоломщик не назвал ее видео со скороговорками непристойным. Справедливости ради, абсолютно по делу. Но я не могу просить Жюстин о помощи. Даже подготовленное мной алиби – эта фальшивая статья о журналисте, внедренном в актерскую среду, – заставило бы ее насторожиться. Она знает, что происходит, когда я веду себя не как я.
Поэтому, понимая, что это то, чего я не должна делать, и наслаждаясь острым, болезненным чувством того, что я все равно это делаю, я набираю номер Чарли. Я дала ему свой номер, как и обещала, но за неделю, прошедшую с тех пор, как мы переспали, я отвечала на его сообщения минимальным количеством символов. Услышав мой голос, он отвечает с щенячьим рвением. Я благодарна, что невозможно лизнуть меня через телефон.
– Привет! – восклицает он. – Это же мой старый приятель Номер Скрыт.
– Это дешевый способ сохранить ореол таинственности. – Я откидываюсь на спинку на подушку. – Как погода в помещении?
– Неплохо. Коринн тестировала эффект града. Я не думаю, что мы когда-нибудь получим разрешение. Одна из фишек попала Даррену в глаз и наполовину ослепила его, поэтому он носит повязку и отпускает кучу пиратских шуток. Но все хорошо. Как дела? Театральный сезон для тебя еще не завершился?
– Вообще-то, я свободна сегодня вечером…
– Отлично! Не хочешь поужинать? Или, может, сходить на концерт? У меня есть друг, который дает концерт Ред Хуке…
– Поужинать можно. – Я улыбаюсь, чтобы смягчить свой голос. – Но сначала мне нужна услуга. Ты сказал, что ведешь инсту Джека Фроста?
– Да. Конечно. Тебе что-то нужно?
– Ничего сложного. В основном социальные сети. Я объясню позже. Во сколько ты заканчиваешь работу?
– Около пяти. Тогда почему бы тебе не зайти на склад? И, может быть…
– Конечно, Чарли. Так и сделаю, – говорю я, уже занося палец над кнопкой завершения. – Увидимся вечером.
Я проверяю свою электронную почту. Роджер ответил, дополнив мой черновик несколькими просьбами о разъяснениях и своими обычными замечаниями о наречиях. Он также удалил большую часть моей наиболее вопиющей игры слов, но поскольку я пишу эти каламбуры только для него, я не возражаю. Перерабатывая статью, я обдумываю предстоящую неделю. Я надеялась придерживаться сокращенного расписания театров, но, если повезет, и казино наймет Нору, обязанности секретаря в приемной не оставят много времени на правки и фоторепортажи, даже если предположить, что у нее будет щедрый обеденный перерыв. Так что возьму отпуск. Проблем возникнуть не должно. У меня в запасе много отпускных дней.
Честно говоря, я не могла выбрать лучшего времени, чтобы уйти. К середине декабря почти все значимые шоу уже давно открылись. Остаются только сезонные постановки, которые редко предлагают что-то похожее на катарсис. Так что, хотя я скорее съем старые ботинки своих персонажей, чем уступлю Калебу еще несколько дюймов в колонке, он может справиться с рождественскими кабаре. Кроме того, когда я, наконец, рассказала Роджеру, как Дэвид Адлер солгал о работе в группе критиков, его это не смутило. И он не упоминал должность главного критика, разве что под давлением. Может быть, мое краткое отсутствие заставит его сердце полюбить меня больше, если его забитые артерии позволят это. Или, может быть, мне следует признать, что ничто из того, что я делала, – ни рейв, ни слэм, ни яркие обороты речи, – ни на йоту не приблизили меня к работе.
Отправив свои правки, я набираю номер Роджера и слышу, как он жует, приветствуя меня.
– Роджер, ты же знаешь, что я не хожу в отпуск?
– Конечно, – отвечает он со звуком чего-то, что может быть салфеткой или, возможно, рулетом из лаваша, бьющему по динамику. – У тебя где-то припрятано несколько месяцев. И личные дни тоже.
– Ну, я бы хотела воспользоваться частью. Всего на неделю. На следующей неделе, если можно.
– Конечно можно. Молодец, Вив. Собираешься в хорошее место?
Я быстро придумываю пункт назначения.
– Не особо. И прежде, чем ты спросишь, бикини не предусмотрено. Моя незамужняя тетя чувствует себя брошенной, поэтому я направляюсь в Нью-Гэмпшир, чтобы подкрепиться вкусняшками и на удивление крепким гоголем-моголем. Я уезжаю в понедельник и возвращаюсь поздно вечером в пятницу, так что я все еще могу посетить выставку эльфов, если нужно. Пойдет? – Я не говорила Роджеру, что моя тетя умерла, даже Жюстин не в курсе. Это забавно – почти забавно – что после смерти она предоставляет мне то, чего никогда не могла при жизни: помощь, поддержку, предполагаемое место убежища.
– Конечно. Но ты уверена, что тебе нужна только неделя? Не лучше ли тебе остаться на Рождество?
– Если бы ты познакомился с этой женщиной, ты бы понял, что праздничное настроение – не ее формат, – говорю я, поправляя несколько афиш, пока мы болтаем. – Ее представление о безбашенном веселье предполагает включение центрального отопления. Я вернусь в Нью-Йорк задолго до того, как Санта откроет все вентиляционные отверстия.
– Так ты зайдешь к нам? Шерил было бы приятно. Придите все неверующие и так далее.
– Я скажу Санте, чтобы он отправил мои подарки на Верхнюю Западную.
Я провожу день, разбираясь с предысторией Норы, и вскоре я бегу к автобусу, который мчит меня по Первой авеню, а затем на запад по Четырнадцатой. Через поцарапанные окна я вижу город, окутанный серой дымкой, сквозь которую не проникают рождественские огни. Небо, здания и тротуар – все сливается в один и тот же вялый оттенок, который подчеркивают только слишком яркие баннеры, рекламирующие магазины New dollar и закусочные Slice. Я выхожу из автобуса в туман и чувствую, что сама становлюсь все более туманной, все более серой – я ни Нора, ни Вивиан, ни кто-либо другой.
К тому времени, как я добираюсь до склада, уже совсем темно. Когда Чарли открывает дверь, я обнаруживаю, что внутри светло и душно. Он улыбается мне, и я отражаю улыбку, поднимая бутылку шираз, которую купила по дороге.
– Подумала, тебе пойдет этот цвет, – говорю я.
– Привет! Спасибо. – Он подходит, чтобы поцеловать меня в щеку, бутылка неловко застревает между нами, словно неодобряющий компаньон. – Заходи и рассказывай, что тебе нужно.
Чарли усаживает меня за один из рабочих столов и открывает свой ноутбук, я рассказываю историю, которую приготовила.
– Я пишу статью о жизни работающего актера. Партисипативная журналистика. План состоит в том, чтобы вооружиться фальшивым именем, фальшивыми документами, фальшивым резюме и посмотреть, смогу ли я найти работу. Затем я напишу о своем опыте, о том, насколько индустрия бесчеловечна, удобна ли постель, через которую получают роли и тому подобное. – Я жду его ответной улыбки. Без результата. Я продолжаю. – Мне нужно создать базовое присутствие в Интернете. Просто на случай, если какой-нибудь продюсер или режиссер решит разыскать меня в Сети.