ебольшого острого укола сожаления, возвращаюсь к себе. Сойдя с поезда, я направляюсь по авеню А в Джиггер, заведение, где раньше работал Винни Мендоса, – закусочную за старым магазином трав. Пока что я спрятала Нору, но рабочий день еще не окончен. Пока нет. Увидев фотографию на столе Раджа, я должна дать еще одно небольшое выступление, на бис.
Пройдя мимо магазина и двери, усиленной сталью, я сажусь за барную стойку. Чернокожая женщина с волосами в стиле 1920-х годов, одетая в стандартный галстук-бабочку и фартук, ставит передо мной меню и миску с орехами, покрытыми васаби. Она на мгновение встречается со мной взглядом. Ей не нравится то, что она видит. Одинокие девушки не склонны давать хорошие чаевые. Я надеваю другую маску, менее нарочитую, чем та, что я надеваю для Норы, но более доступную, чем мое обычное выражение лица.
– Водку с мартини, пожалуйста, – заказываю я. – Взболтать и смешать.
Если она и уловила шутку, то не подала виду, помешивая мартини в течение тридцати секунд, прежде чем бесшумно поставить его на подставку.
Я делаю резкий глоток.
– Совершенство, – говорю я и протягиваю двадцатку – между прочим, значительную часть дневного оклада Норы, – через стойку бара. – Без сдачи. Здесь работает мой друг. Я его давно не видела. Его зовут Винни. Ты его знаешь? Он работает сегодня вечером?
Ее высокомерие испаряется, и она смотрит на меня с неподдельной тревогой.
– О боже, – почти стонет она. – Винни, ты имеешь в виду, Винни Мендосу?
Я выжидающе киваю.
– О боже мой. Мне так жаль. Но он, эм-м… Он умер.
– Он что?! – Я изображаю шок.
– Ты знала, что у него проблемы с наркотиками, верно? – говорит она, протирая стойку бара там, где нет пятен. – Я имею в виду, я начала работать здесь только в конце лета. Но мы отработали несколько смен вместе, и мне стало совершенно очевидно, что у него зависимость.
– Да, конечно. Но я не думала, что все так плохо.
– Оказывается, так плохо. У него случилась передозировка сразу после Дня благодарения. Они нашли его в парке. – Она вздергивает подбородок в восточном направлении. – На Томпкинс-сквер. Один из других барменов сказал мне, что крысы уже… Забудь об этом. Ты сказала, что знала его?
– Еще с тех времен, когда он был работником сцены, – отвечаю я, проглатывая очередной кусок. – Я актриса. Была, по крайней мере. Мы потеряли связь на некоторое время, но я слышала, что он работал здесь, и вроде бы еще в каком-то онлайн-стартапе? Он упоминал об этом?
– Стартапе? – спрашивает она. – Может быть. У каждого, кто здесь работает, еще минимум миллион разных делишек. Но ты же знаешь Винни, он не болтун.
– Разве? Не знаю, что сказать. Он всегда казался таким… – Ничего не зная о Винни Мендосе, я с трудом пытаюсь закончить предложение. – Живым. Таким живым. Тут есть кто-нибудь, с кем он мог сблизиться, кто знал бы, что с ним происходило?
– Вряд ли, – говорит она. – Он держался особняком по большей части. Колол лед. Носил стаканы. Я не очень хорошо его знала. Как и все остальные, думаю. Даже похорон не было. Оказывается, большая часть его семьи все еще живет на Филиппинах.
– И никто из его друзей не планировал ничего типа… – Я делаю резкий жест запястьем, который повторяет лимонный твист. – Поминки или чего-то в этом роде?
– Насколько мне известно, нет. Но если я что-нибудь узнаю, я дам вам знать. Дадите мне свой номер?
Я даю ей телефон Норы, и она записывает его в свой блокнот для заказов. Затем она протягивает мне двадцать долларов обратно и говорит, что напиток за счет заведения. Я накрываю купюру, прежде чем она успеет передумать. Возможно, я натолкнулась на стену в своих попытках связать Винни Мендосу с Дэвидом Адлером, но кто сказал, что я должна делать это трезвой? И все же, даже после того, как водка распространилась по моей крови, мое сердце колотится, как боксерская груша на тренировке. Поэтому по дороге домой я звоню Дестайну. Сразу после того, как я избавляюсь от признаков Норы, он поднимается по последнему пролету и входит в мою квартиру.
Он толкает меня на кровать. Я позволяю себе упасть.
Я сплю одна и плохо, а утром у меня в голове стучит как в мелодраме, где домовладелец требует арендную плату. Когда я, пошатываясь, поднимаюсь с кровати, моя нога натыкается на бутылку виски, которую мы с Дестайном опустошили прошлой ночью, так что по крайней мере одна тайна разгадана. Полторы таблетки давно припасенного викодина снимают боль, но от опиата кожа зудит и становится слишком стянутой. Надевание наряда Норы, слегка измененной вчерашней версии, приносит своего рода облегчение. Неподходящие мужчины не приходят к Норе посреди ночи. Никто никогда не подкладывал ей под дверь ни единой угрозы. Так что есть некое удовольствие приближаться к офису ее походкой, с более пустой головой. Ощущение чужих глаз, раздевающих меня? Да, я его чувствую. Но эти глаза восхищаются плавной походкой Норы, ее светло-медовой прической.
В LBAL я обнаруживаю, что дверь не заперта, а главная комната пуста. Зимний солнечный свет, просачивающийся сквозь грязные окна, высвечивает каждую пылинку и пятно на ковре. Постепенно прибывают коллеги Норы. Сначала Джей, затем Радж, который входит в свой кабинет и почти хлопает дверью, прежде чем я успеваю поприветствовать его. Если кто и заметил, что Нора надела то же платье, с несколько иными аксессуарами, они слишком вежливы, чтобы сказать об этом. Телефон молчит. Никто не выходит приготовить кофе, а это значит, что у меня мало возможностей задать наводящие вопросы о финансовых показателях фирмы. Что еще хуже: я лишена аудитории. Столкновение актера и зрителя – вот что создает театр. Исполнение роли Норы в этом вакууме офисного помещения вообще не похоже на представление. Никакой кульминации. Никаких острых ощущений. Зуд начинается снова, но теперь сильнее.
Около половины двенадцатого, когда я всерьез подумываю о том, чтобы выпить тонер для принтера, просто чтобы день закончился, и так же серьезно размышляю, есть ли у нас вообще принтер, я возвращаюсь к своей роли и стучу в дверь Раджа, входя без всяких на то оснований. Он отворачивает монитор от меня, но не раньше, чем я успеваю поймать несколько кадров чего-то, что выглядит как видеоигра про Средневековье, и персонажа, держащего что-то похожее на арбалет. Сегодняшний галстук украшен узором из красных фазанов на синем фоне.
– Привет! – Я обнажаю большую часть своих зубов в разумной имитации улыбки. – Мне просто интересно, могу ли я в чем-нибудь помочь? Кажется, сегодня телефоны просто не хотят звонить! – Сегодняшние утренние звонки сводятся к одному робозвонку, и Лане, предупредившей, что ее не будет до обеда. – Мне неприятно думать, что ты платишь мне только за то, чтобы я читала свои журналы. Поэтому я подумала, что могла бы помочь с твоей корреспонденцией. Или, может быть, подшить кое-какие документы? Записи сотрудников, что-то в этом роде?
– Нет, – подозрительно быстро отвечает Радж. – Никаких документов. Ни за что. Эти документы приватные. Там важные материалы. – Я жду, что он добавит свое типичное «Шучу!», однако этого не происходит. В его голосе слышна твердость и нечто колючее.
– Точно? Должно же быть что-то, что я могу сделать.
Он встает со своего места, как будто кто-то только что проткнул его несколькими булавками.
– Тебе нельзя прикасаться к документам! Это понятно?
Если бы он был выше пяти футов шести дюймов и не носил рубашку утешительного розового оттенка, я, вероятно, чувствовала бы себя напуганной, но поскольку страха я не чувствую, приходится притворяться.
– Ух ты, – выдыхаю я, принимая позу побитого котенка. – Извини. Я просто пыталась быть полезной.
Радж снова садится.
– Да, – говорит он, – конечно. И это здорово. Как раз та инициатива, которую LBAL поощряет. Но в этих документах содержится очень конфиденциальная информация. Например, выписки по кредитным картам. И коды безопасности. Поэтому их нельзя трогать.
– Ладно, – уступаю я. – Слово босса – закон! – Это успокаивает его, поэтому я подхожу на шаг ближе к его столу, к фотографии, которую заметила вчера. – Классная фотография, – говорю я. – Ты такой фотогеничный. Это какая-то вечеринка?
– Новый год, – отвечает он. – Тотальный разнос! Пошел в клуб в район мясокомбината, слил пять тысяч на Cristal и… – Затем он прочищает горло и пытается понизить голос, спотыкаясь, играя в нижнем регистре. – Отличная ночь, в общем. И этого никогда не случилось бы без LBAL. У тебя может быть великолепное будущее здесь, понимаешь?
Почему-то я не думаю, что мои четырнадцать долларов в час соотносятся с Cristal.
– Правда? – спрашиваю я. – Это было бы потрясающе. Я снова указываю на фотографию, на Дэвида Адлера. – Друг? Или парень?
– Это просто мой кореш Дейв.
Он снова переводит взгляд на фотографию. Я делаю то же самое. Пьяно улыбающийся Радж в праздничной шляпе, Дэвид, прислонившийся к его плечу, с лентами в волосах и с маленьким предметом в руке, который он поднес к объективу камеры, – мини-модель Крайслер-билдинг, которая почему-то выглядит знакомой. Он тоже улыбается – ослепительно, чересчур ярко, – как будто все пузырьки из бутылки шампанского разом попали в его кровь. Винни, прикрыв глаза, смотрит в пол.
Я продолжаю давить на Раджа.
– Этот парень, Дэйв, у меня такое чувство, как будто я его уже где-то видела? Может быть, на прослушивании? Он играет в театре?
Радж корчит гримасу, как будто он только что проглотил что-то гадкое. Офисный кофе, например.
– Театр? Что? Hе-е. Исключено. Дейв совсем не творческий тип. Больше походил на чокнутого профессора. Он работал здесь. Выполнял работу Джея. Руководил обезьянами программистами.
– Серьезно? Почему же он ушел?
Теперь Радж выглядит еще более неуверенным.
– Авангардная интернет-компания. Большая ответственность, серьезный вызов. Некоторые люди просто не могут с этим справиться. Вот Дэйв и не справился. По крайней мере, я так думаю.