Джейк Левитц как раз из тех частных детективов, которых вы нанимаете, если пытаетесь успокоить свою скорбящую дочь, но на самом деле не хотите, чтобы ее пропавший жених был найден.
– Говорит, что не хочет, чтобы его дочурка волновалась, – объясняет Джейк, складывая пальцы домиком, как в какой-нибудь неосвященной церкви. – Я думаю, он ни за что не позволит ей выйти замуж за этого придурка, но он не хочет, чтобы она ночами гадала, что с ним случилось. Это мешает ее драгоценному сну.
– Так чем вы сейчас занимаетесь? – интересуюсь я. – Вы отслеживаете его кредитные карты? Телефон?
– Ты смотришь слишком много фильмов. Полиция может получить доступ ко всему этому, если есть постановление суда. Возможно. Я? Вряд ли. Я обзваниваю его друзей и родственников – известных партнеров, как мы их называем, – ориентируясь на его обычные тусовки. Моя племянница, умница, помогает мне с Интернетом, социальными сетями, хотя не похоже, чтобы он не сильно этим увлекался. Пока что: ничего. Наверное, я мог бы вытереть пыль по всему Манхэттену в поисках отпечатков, но Сирко скуп, когда дело доходит до моей почасовой оплаты, поэтому я просто сделал несколько листовок. Может, повесишь парочку рядом с тем кафе?
Он лезет в ящик своего стола, достает пачку, повернув ко мне так, чтобы я могла разглядеть нечеткую фотографию Дэвида Адлера, размытые глаза за очками и надпись: «Вы видели этого человека?». И я задаюсь вопросом, а видела ли я? Или я разглядела только то, что он хотел, чтобы я увидела.
– Нравится? – спрашивает Джейк, поднимаясь на ноги. – Сам делал. Пожалуй, я сделаю еще несколько. Что ж, леди, я провожу тебя.
Я встаю с футона, и на мгновение у меня кружится голова. Выйдя на лестничную площадку, спускаюсь по скрипучим ступенькам. Джейк пыхтит у меня за спиной, задержавшись, чтобы запереть дверь и прикурить сигарету.
– Я чем-нибудь помогла? – спрашиваю я.
– Не очень. Если круассан сыграет роль, я отстегну тебе часть своего гонорара, хорошо? Не то чтобы я представляю Сирко как человека, выдающего гонорары. Он уже тянет с оплатой. Но если ты вспомнишь что-нибудь еще, как подобает леди, позвони мне.
– Обязательно, – киваю я.
Мы подошли к входной двери, и Джейк проковылял вперед, распахивая ее почти галантно.
– Эй, леди, – произносит он, переводя дыхание, – дай знать, если тебе когда-нибудь понадобится пара для похода на представление.
– Извините, – отвечаю я. – Я всегда хожу одна.
Возвращаясь домой, я плотнее запахиваю пальто и пригибаю голову от ветра. Время от времени я мечтаю переехать куда-нибудь, где я не проводила бы пять месяцев в году, пытаясь не стучать зубами, точно отбойными молотками бригады по укладке дорожного покрытия.
Но мечты проходят. Некоторым людям не суждено оттаять. И пусть во Флориде есть театр, я не хочу его видеть.
Я перебираю в уме то, что рассказал мне Джейк, но история никак не складывается. Объясняет ли нервозность Дэвида Адлера обвинение в растрате? Объясняет ли это, почему мне показалось, что он притворяется? Эта сталь в его глазах, это был настоящий Дэвид Адлер? Или это была какая-то запутанная реакция на страх? Сбитая с толку, я делаю то, что сделал бы любой уважающий себя журналист. Сворачиваю в ближайший бар. У меня есть правила о том, когда мне разрешено пить, где и сколько, а также несколько нормативных актов, касающихся гарниров. В основном я им следую. Но в данный момент я просто хочу, чтобы у меня перестали дрожать руки.
Я заказываю водку со льдом. Затем, как это случается в очень редких случаях, когда я залипаю на истории, звоню своему редактору.
– Роджер, – говорю я. – У меня есть для тебя кое-что.
– Пожалуйста, скажи мне, что это про тот новый бурлеск-клуб.
– Никакой наготы, но послушай. – Сообщив ему о предполагаемой работе в группе критиков, я подробно рассказываю о своей встрече с Дэвидом Адлером, о кофе с Ириной Сирко, о недавнем и сомнительном в гигиеническом плане визите в офис Джейка Левитца. В заключение я делаю последний горький глоток своего напитка и подаю знак бармену – коренастому, татуированному, в шляпе «свиной пирог» – принести еще.
– Итак, что ты думаешь?
– Расслабься, Вив. Это, конечно, странно. Но это Нью-Йорк. Странные вещи случаются здесь постоянно. В прошлом месяце наша машина не заводилась. Оказывается, крысы забрались внутрь капота и отгрызли кусок двигателя. Они оставили внутри куриные кости. Послушай, ты сделала все, что могла: поговорила с его невестой, помогла детективу. Если хочешь знать больше, можешь спросить людей из American Stage. Вероятно, он был именно тем, за кого себя выдавал, делая все, что в его силах, учитывая обстоятельства, и как только он сбавил скорость и отдышался, просто на некоторое время уехал из города. Если это тебя расстраивает, просто забудь об этом.
– Роджер, когда это я уходила со спектакля в антракте?
Бармен приносит мой напиток и протягивает руку, чтобы увеличить громкость в плейлисте K-pop.
– Ты вообще где? – уточняет Роджер. – В Сеуле?
– Да, Роджер. Сегодня утром я села на рейс Korean Air. Но я вернусь как раз к занавесу спектакля по Брехту. Разговор со следователем выбил меня из колеи, понимаешь? Я зашла в бар в Чайна-тауне, чтобы выпить чего-нибудь покрепче.
– Господи. Который час? Ты сказала, что сокращаешь потребление, малыш. Мы говорили об этом.
– А ты сказал, что перестанешь называть меня «малыш».
– Ты нужна мне в форме. Иди домой. Протрезвей. И перестань изображать детектива, ладно? Вместо этого сосредоточься на Пулитцеровской премии за критику. Не забудь сказать комитету, что своими успехами ты обязана мне.
– Это то, что мне нужно, чтобы наконец получить работу? – спрашиваю я, морщась, даже от этого вопроса.
– Работаю над этим, Вив.
Я допиваю водку и медленно бреду на север, позволяя своему разуму развеяться на фоне мрачных серых зданий, тротуаров и неба, пока сама не становлюсь серой, ходячей тенью. Но мысли о Дэвиде Адлере засели крепко. Поэтому я покупаю сэндвич с кусочками сыра в магазине на углу и тайком проношу в читальный зал библиотеки на Второй авеню, пряча обертку и большую часть бутерброда, устраиваюсь где-то в отделе самопомощи. И затем, в поисках единственной зацепки, которая у меня есть, и настолько одурманенная водкой, что вообще не задаюсь вопросом, зачем я за ней гоняюсь, принимаюсь искать в своем телефоне веб-сайт Performance Presenters. Найдя имя директора по организации мероприятий – Фэй Тиммс. Эту женщину я помню по деловому ужину, состоявшемуся несколько лет назад – белокурые волосы, кожа, как гофрированная бумага, блузка с высоким воротом, застегивающаяся сзади на пуговицы. Отправляю короткое электронное письмо, в котором сообщаю, что со мной связались по поводу участия в работе группы критиков, и мне интересно, назначила ли она дату. Затем я приступаю к подборке музыкальной критики шоу. Звуковой сигнал оповещает, что Фэй ответила. На конференции не запланировано подобных дискуссий, они не проводились уже целую вечность. Хотела бы я предложить такую дискуссию на следующий год? Есть ли у меня на примете координатор? Хотела бы я сама выступить координатором?
Едва доверяя своим пальцам, я отправляю ей короткое сообщение о том, что, должно быть, ошиблась и что подумаю над ее предложением. Нажимаю «отправить» и направляюсь вглубь библиотеки, чтобы посмотреть номер American Stage.
Обычно я отправляю электронное письмо или текстовое сообщение, наслаждаясь расстоянием, которое обеспечивает экран.
Но нынешняя ситуация совсем не типичная, и я хочу получить ответы как можно быстрее. На мой звонок отвечает секретарша, и я спрашиваю Рона Диаса, главного редактора, человека, которого знаю по прошлым встречам в Кружке критиков.
– Рон! – восклицаю я, когда меня соединяют. – Прошло слишком много времени. – Я стараюсь, чтобы мой сценический шепот звучал весело и общительно, как у маленького духового оркестра. – Мне так жаль, что я не смогла сделать репортаж о фестивале для тебя, но ты меня знаешь, я тепличный цветок. Я увядаю за пределами города.
– Все в порядке, Вив, – отвечает он. – На днях мы что-нибудь для тебя подберем. Что-нибудь местное.
– Отлично, – произношу я бодро. – Не могу дождаться. И послушай, это может прозвучать безумно, но один аспирант сообщил мне, что готовит январскую дискуссию, что-то о критиках и о том, почему здравомыслящие люди хотят стать критиками. В любом случае, он сказал, что вы обещали опубликовать отрывки, и я просто хотела убедиться, что все это соответствует действительности, прежде чем соглашаться. – Что, конечно, мне следовало сделать в первую очередь.
– Честно говоря, это звучит странно, – сомневается Рон. – Но позволь мне проверить. Как зовут этого человека?
– Дэвид Адлер, – произношу я как можно более нейтрально.
– Дэвид Адлер. – Он растягивает слоги, и я слышу, как он щелкает, словно насекомое, набирая это имя на клавиатуре. – Нет, – говорит он. – Я не вижу ничего подобного в своей почте. И я просмотрел памятку по планированию февральского выпуска, и там ничего не говорится о подобной группе. Ты уверена, что он сказал American Stage?
– Мне так показалось, – мямлю я. – Но, должно быть, я неправильно поняла.
– Может, он имел в виду Theater Year или Journal of the Stage?
– Скорее всего.
– Или, вероятно, таким образом он заставляет симпатичных девушек говорить с ним о структуре драматургии.
– Рон! – Я заставляю себя рассмеяться, мой смех, как звон разбитого стекла. – Это очень своеобразный обман! В любом случае, спасибо. Не хочу убегать, но у меня очень ранний спектакль. Поговорим позже.
Раннего спектакля нет. Шоу начнется только в восемь. Я выхожу из библиотеки и в оставшиеся часы хожу от квартала к кварталу, растворяясь в вечернем воздухе, позволяя улицам вести меня куда угодно. Я иду достаточно быстро, чтобы не думать о Дэвиде Адлере, о том, как мало из того, что он мне сказал, было правдой. Возле Пенсильванского вокзала мой взгляд цепляет ребенка в красном плаще. И тут я вспоминаю, что хотела сказать Джейку Левитцу о мужчине, с которым Дэвид Адлер чуть не столкнулся, когда мчался в сторону Томпкинс-сквер, о замешательстве Ирины, когда я упомянула о кепке этого человека. Джейк Левитц рассказал мне о том, как головорезы из службы безопасности Сирко обыскивали офис Дэвида Адлера в то утро, о том, как они избили его после этого. Тот человек на улице, тот человек в красной кепке, был одним из них? Он следил за Дэвидом? Поэтому Дэвид сбежал? Мог ли этот человек видеть нас вместе? Стоило ли мне вообще упоминать о нем при Ирине? Я не замечаю, что дрожала, пока не оказываюсь в вестибюле театра, где дают «Мамашу К