– Хватит ли этого для мягкой посадки? – испытующе наклонил свою большую голову Королёв, глянул исподлобья.
– Хватит. Мне ведь лететь.
Теперь Феофанов при разговорах с Королёвым, если не было посторонних, всякий раз напоминал об обещании отдать одно место в корабле ему.
– А что с системой аварийного спасения?
И Феофанов спокойно ответствовал: «Ничего. На этом корабле её создать не получится».
– И ты всё равно полетишь?
– Полечу. Мы хорошую ракету сделали. Не подведёт.
– Ладно, – подвёл итог Королёв. – Делаем одновременно и проект, и изделие.
Он прекрасно понимал: случись что с ракетой на стартовом столе или в первые сорок секунд полёта, экипаж из трёх человек не спасёт ничего. Просто ничего, даже теоретически.
И всё-таки главный конструктор сказал: делаем. Что это было – азарт зарвавшегося игрока, который с каждым ходом должен всё увеличивать ставки? Или уверенность в собственной непогрешимости? Или вера в судьбу?
И то, и другое, и третье. А ещё – трезвый расчёт. К началу шестьдесят четвёртого года ракета Р-7 слетала больше пятидесяти раз. Все шестеро космонавтов на ней прекрасно стартовали. Десятки пусков осуществили для военных, с макетом боевой части, то есть бомбы, на полигон Кура на Камчатке. На Луну с её помощью автоматические станции отправили, в сторону Венеры и Марса. Разведывательные спутники отработали. Причем фатальных аварий на первых секундах было только две: когда две собачки летом шестидесятого погибли и когда спутник-шпион «Зенит-второй» не смогли вывести – спустя два года. Поэтому вероятность катастрофы на участке выведения хоть и имеется, но она, согласитесь, весьма мала.
А на всякий случай – программа наша космическая строго секретная. И если, не дай бог, трое наших космонавтов погибнут на взлёте – ни мир, ни страна о трагедии не узнает. Дадут секретным указом три Звезды Героя посмертно, вдовам хорошую пенсию назначат, квартиры выделят. Но он, Королёв, везучий. Ещё с тех пор, как в сталинском лагере выжил на Колыме, хоть половину зубов потерял. И на рейс «Индигирки» опоздал, которая везла зэков из Магадана на материк и затонула.
Сергей Павлович чувствовал: всё пройдёт хорошо и в этот раз, особенно если всех гонять, никому спуску не давать и тщательно ко всему подготовиться.
Королёву крики пропаганды о новом «космическом крейсере» и красивая картина встречи трёх космонавтов на родной земле нужны были, чтобы после этого давали деньги и ресурсы на действительно важные вещи. Чтобы разрабатывать и строить всё тот же корабль 7-К – будущий «Союз». Делать тяжёлую ракету Н-1, с помощью которой и на Луну можно лететь, и на Марс. Учить летать спутник связи «Молния» – прообраз тех, с помощью которых смотрят теперь сотни программ по спутниковому ТВ от Калининграда до Магадана. И работать над боевой твердотопливной ракетой (он чувствовал себя в долгу перед военными, Р-7 не слишком годилась для обороны). А ещё надо было запускать автоматические станции на Луну и Марс, отрабатывая ориентацию и связь. И конструировать корабль для полёта на Красную планету. Поэтому новый, переделанный «Восток» для трёх пассажиров – его назвали «Восход» – для Сергея Павловича был, конечно, важен. Очень важен. И провал, а тем более трагедия были недопустимы. Но этот полёт оставался для него всего лишь одним из десятка проектов.
А для Феофанова – и следом за ним для Владислава Иноземцева – на нём сосредоточилась вся жизнь.
О подобных вещах в закрытом помещении не говорили.
Пусть вся прослушка Семичастному, как председателю КГБ, подчинялась. Но в том-то и ужас – он может её использовать, а потом Хрущу его сдаст. Или, может, Никита втихаря использует какую-то свою, совершенно личную службу безопасности, о которой даже он, второй секретарь ЦК, не знает.
Поэтому о сокровенном Брежнев Леонид Ильич (второй секретарь президиума ЦК) и Семичастный Владимир Ефимович (председатель КГБ при Совете министров СССР) говорили, прогуливаясь по дачным дорожкам.
Леонид Ильич, как положено старшему – по возрасту и положению, – серьёзный разговор завёл первым. Молвил:
– Смотри, Володя, как американцы лихо со своим президентом расправились. Один, как они утверждают, ненормальный человек нашёлся, несколько выстрелов по Кеннеди сделал, а потом все концы в воду.
Семичастный промолчал, никак не стал комментировать – ждал, что последует дальше. И Брежнев продолжил:
– Я вот иногда думаю: а нашёлся бы у нас такой смельчак, как этот Ли Харви, как его, Освальд? Избавил бы нас от этого кукурузника, а?
И опять промолчал Владимир Ефимович – молчание к делу не пришьёшь, может, он в этот момент соглашался, а может, компромат на собеседника копил.
– Я к тому, – вынужден был высказаться напрямик (или почти напрямик) Леонид Ильич, – что если бы нашёлся герой, который нашего горячо любимого Никиту Сергеича того-с, – он сделал выразительный жест с откручиванием руками воображаемой головы, – то мы бы, конечно, ему весьма и сильно порадовались. Очень, согласись, Володя, кукурузник всем настогребенил. Всё ему неймётся, всё чего-то изменить хочет, народ дёргает, пересаживает. Выборы намечает устроить из двух кандидатов, и партийные, и советские. Ограничения пребывания на высоких постах решил ввести – по возрасту и по сроку. Совнархозы придумал – не пошло, теперь обкомы с райкомами решил разделить, на городские и сельские, слыханное ли дело? Надоел, сил нет!
– С этим, Леонид Ильич, – наконец-то высказал своё мнение Семичастный, – поспорить трудно, надоел. – Брежнев был почти на двадцать лет старше своего собеседника, поэтому в любом случае согласиться было легче и стратегически правильней, чем возражать.
– Вот! – обрадовался второй секретарь ЦК. – Я и говорю: надо Хрущу шею свернуть. У тебя, Володь, в КГБ есть же эти, хех, заплечных дел мастера. Я понимаю, стрелять у нас, как в Америке, не с руки, да и где простой человек винтовку-то или пистолет достанет? Не Техас. Так ведь ты можешь устроить Никите, я не знаю, катастрофу, что ли, автомобильную? Или авиационную? Вон он как раз в Египет собирается лететь, к Насеру в гости. Удобный шанс.
– Леонид Ильич, – строго проговорил Семичастный, – как вы себе это представляете? Ведь в том самолёте, кроме упомянутой вами персоны, будут другие люди. Наши простые советские люди. Их-то за что?
– Лес рубят – щепки летят, – легкомысленно отозвался Брежнев.
За обедом, перед прогулкой, они приняли по паре рюмок перцовки, и на втором секретаре это сказывалось.
– А потом, – продолжил Семичастный, – давайте рассмотрим фигуру исполнителя. Тоже живой человек. А, не дай бог, предаст? Или когда-нибудь брякнет чего-то? И как мы с вами будем выглядеть? Как убийцы – причём кого? Руководителя первого в мире государства рабочих и крестьян! Представляете, какой скандал на весь мир может случиться? Почище, чем с Бандерой и Сташинским[12].
– Значит, ты, Володя, умываешь руки? Значит, хочешь, чтобы кукурузник по-прежнему нами командовал?
– Подождите, Леонид Ильич. Давайте мухи – отдельно, котлеты – отдельно. Да, я готов согласиться с вами, что руководство партией и страной со стороны Никиты Сергеевича в последнее время всё чаще заводит нас в тупик. И я тоже считаю, что партию и государство могут и должны возглавить более здравые и более молодые силы.
«Молодые! – мрачно подумал тут Брежнев. – На себя и на своего дружка Шелепина намекает. Хорошо ему, сорокалетнему, говорить. Сам со своим Железным Шуриком[13] к власти хочет прорваться. Но тут шалишь! Дайте только Никиту сковырнуть, а там поглядим, кто кого».
А Семичастный продолжал:
– Однако относительно физического устранения первого секретаря ЦК, да ещё руками КГБ, я не готов согласиться и пойти вам навстречу. Вы ведь не станете отдавать мне письменный приказ о ликвидации Никиты Сергеевича?
– Ещё чего захотел, – буркнул Брежнев.
– Во-от, – назидательно пропел Семичастный. – Но, согласитесь, роль и место КГБ в будущем возможном устранении Никиты Сергеевича всё равно невозможно переоценить. Ведь у него имеется личная охрана, которая числится у нас и которую необходимо будет переменить, плюс спецсвязь, которая также в руках комитета. Поэтому очень правильно, Леонид Ильич, что вы решили заручиться моей поддержкой. Без меня, грубо говоря, ничего у вас со смещением дорогого Никиты Сергеевича не выйдет. А что касается его устранения – тут есть над чем подумать. Давайте вернёмся к этому разговору через недельку-другую.
Брежнев понимал, что за участие в будущем перевороте и за поддержку Семичастный станет что-то просить. Будет торговаться, и уже приготовился к этому. Например, генеральское звание потребует – а то несолидно, председатель КГБ, а всего лишь полковник. В лампасах всем ходить нравится. Или попросит Статус комитета переменить – Никита ведь совсем органы безопасности ниже плинтуса опустил, подчинил совету министров. Или заявит Семичастный, что хочет стать членом президиума ЦК или хотя бы кандидатом в члены президиума. Леонид Ильич заранее приготовился предложения председателя КГБ обсуждать и с ним торговаться.
Однако его собеседник взамен за будущую поддержку ничего не спросил, и Брежнев счёл это дурным знаком. Вряд ли, конечно, Семичастный побежит ябедничать о разговоре Хрущёву – не такой идиот, да и Никита надоел уже решительно всем. Скорее, другое: он Леонида Ильича не воспринимает как серьёзного, важного игрока. Сам со своим Железным Шуриком на высшие посты нацеливается. Хочет Брежнева, в итоге, от власти оттеснить и сам на трон забраться. Ну, это мы ещё посмотрим, ещё повоюем!
У любого настоящего руководителя – тем более такого важного и серьёзного направления, как Комитет государственной безопасности, – должна быть собственная опричнина. Иными словами, личные легионеры, центурионы. Или, если угодно, самураи. Да как хотите их назовите – главное, чтоб имелись люди, лично председателю обязанные и потому лично ему преданные. Такую группу Владимир Ефимович Семичастный начал формировать сразу после того, как, по протекции друга своего Шелепина, воз