отреть готовую камеру минного горна и прикинуть, как устроить забивку. Если ошибиться с этим — ударная волна, произведённая взрывом, направится не вверх, а вбок, в галерею — и тогда нужного эффекта не получится.
Но это всё потом, подумал Матвей, когда аннамиты прокопают тоннель до конца. А сейчас — он выплюнул зажатый в зубах кончик бечёвки и крикнул аннамиту, помощнику, державшему в руках клубок. Тот должен был, получив сигнал, завязать на бечёвке узел, вплетя туда полоску ткани с нанесённой на ней римской цифрой. Потом, наверху, Матвей размотает бечёвку, отмеряет отрезки до каждого из пронумерованных узелков и нанесёт результаты на схему. Когда придёт время разрабатывать приспособление для подрыва минных горнов — эти сведения очень пригодятся.
Поначалу он планировал использовать для этой цели огнепроводный шнур. Средство проверенное, надёжное — однако здесь всплыло одно непредвиденное обстоятельство. Дело в том, что обе минные галереи были проложены совсем рядом, и при подрыве одной, своды второй неизбежно рухнут от сильного сотрясения. А если в ней будет на тот момент ещё гореть огнепроводный шнур — то велика вероятность, что его затушит, перебьёт или как-то иначе выведет из строя, предотвратив таким образом второй взрыв.
Выход, на первый взгляд, был очевиден: произвести подрывы одновременно. Чего проще, казалось бы? Отмерить строго одинаковые отрезки шнура, разом их поджечь и убраться подальше, пока не бабахнуло. В теории это выглядело просто, элементарно даже — но в процессе опытов выяснилось, что добиться одновременности взрывов практически невозможно. Дело было в самом шнуре, в его качестве: скорость горения разных участков хоть немного, но отличалась, что при такой длине неизбежно давало разбег по времени горения — и весьма, надо отметить, существенный, в десятки секунд. Изведя на эксперименты две сотни футов шнура из не такого уж богатого запаса, доставленного на «Манджуре», Матвей убедился, что из затеи ничего не выйдет. Можно было, правда ограничиться только дирижаблем, оставив в покое газодобывательную станцию, и он решил подготовиться и к такому развитию событий, заранее проложив огнепроводный шнур к минному горну — но это уже на крайний случай, если прочие варианты не сработают.
Одним из таких вариантов был подрыв при помощи электричества. Матвей кое-что читал о работах, ведущихся в этой области — так, американец Самуил Кольт производил опыты по воспламенению чёрного пороха по гальваническому проводу ещё в 1842-м году, англичане же начали такие пятью годами раньше, в 1837-м. Не отставала и Россия — в том же 1842-м академик Якоби сконструировалмагнитно-электрическую батарею, служащую для произведения подрыва заряда чёрного пороха по проводам, создав на основе своего изобретения систему подрыва крепостных минных заграждений, защищающих Кронштадт, Свеаборг и другие морские твердыни Российской Империи.
Увы, от этой идеи пришлось отказаться, и по причине самой банальной: отсутствия необходимых материалов и, прежде всего, изолированных проводов. Перебрав ещё несколько вариантов поплоше, Матвей в итоге решил обратиться к собственному опыту. В самом деле: к чему гадать, если имеется проверенная конструкция детонатора — между прочим, та самая, которую применяли террористы-народовольцы для убийства Царя-Освободителя. Такое же устройство Матвей собирался использовать ещё в Москве, замышляя взорвать на воздух инспектора казённой гимназии Скрынникова. Тот затравил одного из гимназистов до такой степени, что несчастный полез в петлю — и Митяй с товарищами по «революционному» кружку решили, что негодяй должен ответить за свои злодеяния.
По счастью, «акт» тогда не состоялся, хотя готовился Матвей тщательно и даже собрал и испытал прототип детонатора, состоящего из стеклянной пробирки, свинцового грузика и кое-каких химических веществ. Всё, приготовленное для «рабочего» образца он забрал с собой, отправляясь в Абиссинию. Но там случилась неприятность: агент английского шпиона Бёртона похитил компоненты адской машины и использовал их для устройства провокации — взорвал бомбой французское авизо «Пэнгвэн», что и стало поводом для нападения эскадры адмирала Ольри на крепость Сагалло. А Матвей, признавшийся в своей оплошности, вместо ожидаемой суровой кары был отправлен осваивать азы минно-взрывного дела.[1]
Агент Бёртона украл далеко не всё, потребное для изготовления бомбы. Оставшееся Матвей забрал с собой, отправляясь вместе с Казанковым на дальний Восток; потом опасный груз перекочевал на «Манджур» и в итоге оказался здесь, в аннамской провинции Тонкин, в лагере туземных повстанцев.
Суть конструкции заключалась в том, что химические вещества — соляная кислота, сахар и бертолетова соль — должны перемешаться, когда свинцовый грузик раздавит пробирку с кислотой, и воспламенятся, вызвав взрыв основного заряда. Всё необходимое было в наличии, в количествах, достаточных для изготовления нескольких детонаторов — трёх-четырёх «опытовых» и двух «рабочих». Необходимый опыт так же имелся, и Матвей, произведя с помощью Казанкова, нужные расчёты, взялся за эксперименты.
Детонатор предстояло привести в действие, дёрнув за тонкий шнур. Существовала вероятность, что и в этом случае заряды не сработают одновременно, но это было не так страшно, как в варианте с огнепроводным шнуром. Даже если один минный горн взорвётся раньше, обвалив вторую галерею и перебив шнур — взрыв неизбежно вызовет так же и обвал второй камеры, и детонатор сработает от кусков падающей глины. Матвей и Казанков даже не поленились произвести подобный опыт в натуральную величину — аннамиты по их указаниям вырыли в джунглях тоннель длиной в сорок двафута (именно столько разделяло навес для дирижабля и сарай с газодобывательной станцией), после чего был произведён подрыв заряда, установленного в одном из концов тоннеля. Второй, расположенный в другом конце, при этом тоже сработал, подтвердив правильность расчётов.
К исходу четвёртого дня работ и галереи, и взрывные камеры были готовы. Оставалось перетащить туда динамит, соорудить забивки из обрезков брёвен, камней и глины, не забыв оставить в них отверстия для шнуров. В длину каждый из них имел не менее двухсот футов — и, чтобы при рывке что-нибудь не заклинило и не зацепилось, Матвей на всех поворотах галерей поставил деревянные блоки, изготовленные по его просьбе Осадчим. Эта система также была неоднократно испробована; шнуры предстояло протянуть по тоннелю до барака рабочих-аннамитов во французском лагере — именно там будет находиться Матвей, не собиравшийся уступать кому-то право произвести взрывы. Это моё устройство, рассуждал бывший гимназист — а значит, и рисковать буду я. Как и пожинать плоды успеха, сомневаться в котором не приходится.
Между прочим, кроме трёх пудов динамита (Казанков не пожалел, отдал почти всё, что осталось от запаса, доставленного на «Манджуре»), Матвей велел запечатать в камерах по дюжине больших глиняных горшков, содержащих керосин, перемешанный с пальмовым маслом. Приготовленная из этих ингредиентов горюча смесь отличалась вонючестью, липкостью, и не гасла, даже когда её засыпали землёй и песком. Молодой человек рассчитывал, что смесь эта полыхнёт после взрыва — а много ли нужно взрывоопасной начинке обоих «объектов», чтобы добавить к подземными взрывам ещё и эффектный огненный фейерверк?
[1] Всё это детально описано в четвёртой книге цикла, «Флот решает всё».
VI
Австро-Венгерская империя,
Город Триест
— Это по-каковски он болбочет? — осведомился Кухарев. — на итальянский, вроде, не похоже.
— По-турецки. Большая часть населения Триеста — итальянцы, но хватает и других, — сербов, хорватов, албанцев, и почти все понимают язык блистательной Порты.
— А вы, значит, тоже его знаете?
— Не слишком хорошо. Но, чтобы объясниться с этим типом — достаточно. К тому же, он сам не турок.
— А кто? — ротмистр сощурился, поигрывая кастетом. Пленник глядел на увесистую латунную штучку с опаской — именно ею Кухарев саданул ему по макушке, стоило только открыть дверь. — Морда, вроде похожа, чернявая…
— Чернявых на Балканах — каждый второй, не считая каждого первого. Этот, скорее, араб, очень уж акцент характерный…
И произнёс несколько фраз. Пленник дёрнулся, замотал головой. Вениамин повысил голос и сунул руку в карман. Пленник сжался и заговорил — торопливо, сбивчиво, глотая слова. Насколько мог понять Кухарев, на том же языке, на котором был задан вопрос.
— Ну вот, я так и знал. — Остелецкий дослушал его до конца и удовлетворённо потёр ладони.- Самый настоящий араб, родом из Александрии.
— Так вы и арабский знаете? — удивился Кухарев.
«А так же китайский, испанский, итальянский, всего семь языков» — чуть не сказал Вениамин, но вовремя сдержался. Негоже начинать совместную (и, судя по всему, непростую) работу с откровенного хвастовства. Вот потом, когда всё закончится, за рюмочкой…
— Он говорит, что Бёртон как раз в Александрии его и нанял, для похищения какой-то женщины. Белая, из Европы, богатая.
— Богатая европейка? — Кухарев вздёрнул брови. — Постойте, это, часом не…
— Супруга барона Греве, к гадалке не ходи. — подтвердил догадку напарника Вениамин. — Считайте, нам повезло.
— И ещё как! А спросите-ка его вот о чём…
На подручного Бёртона они вышли с подачи того самого воришки-албанца, к которому Остелецкий собирался обратиться с самого начала. И — то ли действительно повезло, то ли сыграла свою роль жиденькая пачка купюр с изображениями женских головок и указанным номиналом в сто гульденов — но уже на следующий вечер албанец, явившись на встречу, назвал адрес, по которому следует искать убийцу. Что они немедленно и сделали — и вот теперь допрашивали его в комнатке на втором этаже дрянной припортовой гостиницы.
— Уверяет, что англичанин с его помощью нанял ещё троих то ли бродяг, то ли воришек, а они уже похитили баронессу. — продолжал Остелецкий. Араб с кляпом во рту и связанными руками и ногами ворочался в углу, куда его швырнули после допроса, загородив для верности большим креслом. — После дела они с Бёртоном — имени его он, конечно, не знает, говорит, высокий, страшный, со шрамом на щеке, — прирезали исполнителей, а женщину отвезли на шхуне, которая ждала их в порту. Оттуда сразу направились в Триест.