Интересно, подумал он, а если рассказать обо всём этом в гимназии — поверят ли бывшие (уже теперь точно бывшие!) одноклассники хоть единому слову, не сочтут ли выдумкой, заимствованной из приключенческих книжек? Я бы точно не поверил, решил Матвей, счёл бы выдумками, позаимствованными в приключенческих романах. Или в военных очерках о Балканской войне из иллюстрированного журнала «Нива» — он когда-то взапой проглатывал и то и другое, вызывая недовольство отца, служившего надсмотрщиком Таганской тюрьмы. А вот, поди ж ты — всё это происходит именно с ним, и много чего ещё произойдёт — судя по тем планам, которые строят Казанков с Макаровым. Ведь ему, бывшему московскому гимназисту, отведена в них далеко не последняя роль.
[1] Соответствует трём часам пополуночи.
II
Квантунский полуостров.
Гавань Люйшуня,
внутренний рейд
Тьма подступала к гавани Люйшуня с востока. Последние лучи солнца утонули в море за узким мысом — китайцы называют его «Тигровый хвост» Адмирал Курбэ обвёл взглядом гавань — то тут, то там из воды торчали остовы сгоревших, разбитых снарядами судов. Другие приткнулись к берегу или сидели на камнях, под сторожащим вход в гавань утёсом — полузатопленные, накренившиеся, оставленные командами. Впрочем, нет — на некоторых ещё копошились фигурки — что-то волокли, спускали с бортов в лодчонки, сбрасывали на прибрежный песок.
— Мародёры. — флаг-офицер заметил, куда направлен взгляд адмирала и поспешил прокомментировать происходящее. — Местные жители, китайцы — грабят брошенные корабли. Прикажете прекратить?
— Пусть их… — Курбэ махнул перчаткой. — Команды наших кораблей выбились из сил. Люди едва держаться на ногах, засыпают прямо на боевых постах, у орудий. Всем, кроме вахтенных, разумеется, отдыхать. Завтра с утра высадим десант, займём портовые мастерские — и вот тогда можно будет заняться исправлением полученных днём повреждений.
Флаг-офицер помолчал,
— Вы совсем не опасаетесь нападения с моря?
Адмирал пожал плечами.
— Пленные в один голос утверждают, что Дин Жучан погиб, все его корабли уничтожены или спустили флаги. Противников на море у нас больше нет. Но вы правы, бдительность не помешает — вдруг найдутся безумцы, которые попытаются поникнуть в гавань на минном катере? Ничего серьёзного они, разумеется, не добьются, но зачем нам лишние неприятности? Прикажите перегородить вход на внутренний рейд временным боном и организуйте охрану паровыми катерами. С учётом крейсеров, стоящих на внешнем рейде, этого должно хватить.
— А что касательно батареи? Той, на утёсе?
— Передайте мой приказ: подготовить всё к взрыву, оставить на батарее с десяток матросов под командой надёжного и хладнокровного офицера. Китайцы могут попытаться напасть ночью и попытаться отбить батарею. Маловероятно, конечно, но если такое случится — пусть поджигают фитили и отходят к «Байярду». И чтобы не мешкали, а то побьёт камнями и обломками!
Флаг-офицер поднял бинокль — бесполезно, ночная мгла совершенно поглотила и утёс и батарею, которая сыграла в сегодняшних событиях такую заметную роль.
— Может, всё же оставить у орудий прислугу и полсотни матросов для прикрытия?
— Бессмысленно. На утёсе нет прожекторов, так что ночью батарея бесполезна. Люди пусть возвращаются на «Байярд» и займутся починкой. Завтра попробуем сдёрнуть его с камней и оттащить в гавань. Кстати, что там с «Ля Глиссоньером»?
Пробоину заделали изнутри деревом, вода больше не поступает. Сейчас откачивают трюмы, погреба, угольные ямы, а утром можно будет отбуксировать броненосец к пирсу и заняться ремонтом всерьёз. Полагаю, придётся сооружать кессон — в имеющийся в Люйшуне док «Ла Глиссоньер» попросту не поместится.
Курбэ задумчиво потеребил снятые перчатки.
— Вот что: прикажите забрать на «Ля Глиссоньер» по пятьдесят человек с «Виллара», «Шаторено» и «Вольты». Они сегодня весь день простояли на внешнем рейде — вот пусть и займутся самыми срочными работами, пока команда броненосца будет отдыхать. Видит бог, они это заслужили сегодня!
Он щёлкнул крышкой карманных часов.
— Прикажите разбудить меня через три часа. Если раньше ничего не произойдёт, разумеется…
Гавань Люйшуня,
внешний рейд
Грохнул так, что палуба под ногами Греве вздрогнула. Вдали, на удалении миль четырёх, высоко над горизонтом вспухло огненное облако.
— Что ж это такое, яти его?..
Рвануло снова, но уже послабее — и ещё, и ещё. барон гадал, что происходит на батарейном утёсе — после беседы с китайским миноносником его отметили на карте, как опасный объект. Однако — и это он знал наверняка! — ни его «Динъюань», ни флагманский «Чжэнъюань» не сделали по утёсу ни единого выстрела, и уж тем более не стрелял по нему Остелецкий, у которого на «Ао Гуане» были только малокалиберные скорострелки.
Сейчас броненосцы были заняты тем, что громили французские крейсера — всего их на внешнем рейде «Люйшуня» оказалось три. Подошли тихо, на малых оборотах, в полной темноте — команды проспали нападение и даже не погасили стояночные огни на своих судах. Французы заподозрили неладное, когда двенадцатидюймовые снаряды крупповских монстров ударили в их деревянные, ничем не защищённые борта. Ещё принимая «Динъюань» и «Чжэнъюань» под свою команду, Греве посетовал, что боезапас к орудиям главного калибра состоял, по большей части, из бронебойных снарядов — так, на «Динъюане» фугасных двенадцатидюймовых бомб было всего пятнадцать штук. Ими он и приказал сейчас зарядить орудия — бомбы следовало поберечь для других целей — вроде той самой береговой батареи, на которой сейчас творилось неладное.
Артиллерийское вооружение броненосцев, хотя и превосходило по всем статьям всё, что имелось на эскадре Курбэ, оставляло всё же желать лучшего. Так, ещё во время постройки немало критики было обрушено на выбранную схему расположения главного калибра — попарно, в двух башенноподобных барбетах, так, чтобы все четыре имели возможность вести огонь прямо по курсу, что целиком соответствовало общепринятой таранной тактике боя.
Недостатков, повторимся, у такого расположения была масса — так, сектора обстрелов башен главного калибра имели массу «мёртвых зон»; а при выстрелах через борт, на нос или корму расположенные почти в центре броненосцев короткоствольные крупнокалиберные орудия своими дульными газами создавали угрозу судовым надстройкам. При свежем ветре низкобортные броненосцы кренились так, что стволы орудий оказывались в каком-то метре от воды. Двенадцатидюймовки имели скромную дальнобойность в сорок четыре кабельтова, не могли похвастаться скорострельностью (всего один выстрел в четыре минуты) и, по сути, могли сколько-нибудь успешно стрелять только по тихоходным крупноразмерным целям или береговым объектам.
Да, но сейчас — то их цели, французские безбронные крейсера стояли неподвижно, на якорях, на расстоянии в какие-то пять-шесть кабельтовых! На такой ерундовом дистанции бронебойные снаряды главного калибра проламывали оба борта и пролетали насквозь — но деревянным колониальным посудинам с лихвой хватило и того. Свою лепту в разгром внесла и артиллерия среднего калибра — на носу и корме обоих броненосцев стояло по паре шестидюймовок, укрытых броневыми колпаками из двухдюймовой стали. В последний момент Греве отвернул, пройдя в четверти кабельтова от пылающей руины, в которую превратился «Вийяр». Он, как и добитый «Чжэнъюанем» «Шаторено», так и не сделал ни единого выстрела. Третий крейсер, «Вольта», единственный из всех, стоял под парами и смог дать ход — но его капитан благоразумно решил не ввязываться в заведомо безнадёжную схватку, и растворился вместе со своим кораблём в темноте.
Греве скомандовал в машину сбавить обороты — броненосцы выстроились строем фронта и шли к «Байярду», приткнувшемуся к берегу у подножия утёса — он был весь освещён пламенем, разгорающемся на батарее.
…что же там всё-таки произошло?..
Одного взгляда на французский броненосец хватило Повалишину чтобы понять, что тратить на него время не стоит. «Байярд» далеко выполз на камни; крен был таков, что орудия правого борта едва не уткнулись в воду; на правом же борту они бессмысленно пялились в чёрное, усыпанное крупными звёздами небо. Поучаствовать в разгорающемся сражении команда корабля не могла — да и не хотела, похоже, если судить по многочисленным фигуркам облепившим левый борт и градом сыпавшихся с него в воду. Оно и неудивительно — вид неудержимо накатывающихся броненосцев с наведёнными прямо в душу двенадцатидюймовками способно выбить из равновесия кого угодно — особенно, когда сознаёшь, что остановить их невозможно, а ответить на всесокрушающий залп в упор можно, в лучшем случае, очередью из митральезы, что торчит на правом крыле мостика, пытаясь испугать приближающуюся погибель связкой своих никчёмных стволов.
— Лево семь! — скомандовал он. — Пиши на «Динъюань»: «Огня без команды не открывать. Следовать за мной».
Сигнальный кондуктор торопливо защёлкал жестяной шторкой фонаря Ратьера. Повалишин поискал глазами «Ао Гуан» — торпедный таран шёл на траверзе флагмана, параллельным курсом, держась на дистанции трёх кабельтовых мористее.
Теперь его выход.
Гавань Люйшуня,
внутренний рейд
Щепки, обломки досок полетели из-под форштевня. Преграда, наскоро сооружённая из лодок, полузатопленных барж, связок брёвен и бочек мог задержать миноноски и паровые катера — но удара кованого шпирона, специально созданного, чтобы прокладывать путь в защищённые гавани, хлипкое сооружение выдержать, конечно, не смогло. «Ао Гуан» прошёл сквозь него, как раскалённый нож, сквозь масло — так должен был это проделать его британский прототип, построенный специально для того, чтобы прорываться в гавани Кронштадта, мимо ощетиненных тяжёлыми орудиями фортов, сквозь ряжевые и боновые заграждения, по минным банкам, защищающим главную морскую крепость России.