Звонок в дверь раздался в половине третьего.
На пороге стояла… Снежная Королева, другого слова не подберу: белая шубка до середины бедра, белые пушистые наушники, бледно-голубой шарф со снежинками, синие от мороза коленки… Ладно, это я уже немного злобствую. Просто сразу вспомнила, как я выгляжу в пуховике.
Но более всего меня поразили абсолютно чистые белые сапоги до колен. Нет, здесь-то ладно, машины в Бежицах имеются в счётном количестве, но в Москве? Что я, не помню московские зимы – грязь, слякоть, «реагенты», скользкая плитка…
Тем временем гостья с лёгкой улыбкой сказала:
– Привет! Как же я рада тебя видеть!
– Привет, – поздоровалась и я. – Раздевайся, надевай тапочки и проходи. Как раз к обеду поспела.
– Домик у тебя чудный, – Эсфирь бросила на стул небольшую дорожную сумку и сняла шубу. – Только маленький очень, сколько здесь комнат?
– Полторы с довеском.
– Это как?
– Спальня, гостиная кухня, она же столовая, плюс терраса. Кладовку, надо полагать, мы не считаем?
– Кладовку, наверное, не считаем. Если только ты не собираешься меня там положить, – она рассмеялась серебряным колокольчиком.
«Я смеюсь, как горлинка!» – немедленно вспомнила я фразу из старого-престарого фильма, и решительно себя одёрнула: «Голубева, кончай нагнетать! К тебе приехала гостья, радуйся, сколько можно сидеть одной как сыч?».
И я пошла радоваться.
После обеда я быстро помыла посуду и села напротив Эсфири, с любопытством глядящей в окно – господи, на что? Там кроме забора и дома напротив ничего и нет!
– Какие у тебя планы?
– Никаких! – радостно ответила она. – Вот что скажешь, то и буду делать.
– Смотреть тут особо нечего, город у нас ни разу не туристический. Есть музей Андреева…
Она скорчила рожицу.
– Не очень-то я люблю народные инструменты, ты же знаешь. Да ну, бог с ними, с музеями! Погулять, свежим воздухом подышать, с тобой потрепаться. Мы ж сколько не виделись!
Можно было ответить, что, работая в одной школе, мы в течение лета не встречались по два с лишним месяца, и никто не тосковал, но стало вдруг неловко. Я пожала плечами.
– Ну, если тебе всё равно, тогда одевайся и пойдём. Прогуляемся по городу, я тебе покажу, где что есть. Потом зайдём к одному знакомому в дом, проверим, всё ли в порядке, и я навещу его в больнице. Как тебе такой план?
– Отлично! – радостно сказала Эсфирь. – Я не замёрзну, как ты думаешь?
– Минус три градуса, с ума сошла, как тут замёрзнуть в шубе?
– Ну и чудненько. Тогда я одеваюсь!
Дом дяди Миши за эти дни нисколько не изменился, если не считать того, что тропинка от калитки была засыпана снегом. Ни одного следа на его поверхности не было, так что я сделала мощный логический вывод: с момента сильного снегопада, то есть, с ночи вторника, сюда точно никто не приходил.
– Слушай, как красиво, – прошептала Эсфирь. – Словно на старинной открытке – снег и сад под ним, пятно света от фонаря, домик… Можно, я тебя на улице подожду, полюбуюсь?
– Конечно. Я скоренько, пять минут.
Я и в самом деле обернулась очень быстро – пробежала по дому, убедилась, что всё на своих местах, в спальне взяла из тумбочки электронную книгу и зарядный шнур к ней и тщательно заперла дверь.
На Советской площади я кивнула в сторону парка и еле видимой крыши за его деревьями.
– А это – та самая музыкальная школа, где я теперь работаю. Жёлтое здание – городская управа, а красное кирпичное – школа.
– Большая… – Эсфирь посмотрела задумчиво. – И классы заполнены?
– Ага. У меня уроки четыре дня в неделю, если замен никаких нет.
– Здорово…
Тут зазвонил телефон у меня в кармане. Я тихонько чертыхнулась, стаскивая перчатку и доставая его. Звонила завуч, Мария Фёдоровна, и я поняла, что уехать завтра вечером в Москву у меня не получится, грядёт замена на субботу.
– Таточка? Как хорошо, что ты сразу ответила, без мобильников мы бы все просто пропали.
– Мария Фёдоровна, я на улице, руки мёрзнут. Что-то случилось?
– Да, дорогая, заболела Наташа. Ну, класс фортепиано для малышей. Ты же можешь в субботу её заменить?
– Сколько часов? – поинтересовалась я, подавив вздох.
– Всего три! И оплата за выходной, даже не сомневайся, в полуторном размере!
– Мария Фёдоровна, в двойном…
– Ах, Таточка!
Когда я запихала аппарат в карман, Эсфирь покосилась на меня с сомнением.
– Тут что, принято торговаться?
– Душа моя, я не торговалась. Это такая игра: по договору за работу в выходной положена двойная оплата. Императрица знает, что я это знаю, и что непременно напомню, но каждый раз делает вид, что пытается меня обмануть. А я делаю вид, что верю.
– Почему императрица?
– Ну, Мария Фёдоровна же!
– Да, действительно…
За болтовнёй мы дошли до здания больницы. Эсфирь оценивающе оглядела вестибюль, вечную Машеньку за стойкой дежурной, ряд кресел, и кивнула.
– Иди. Я тебя тут подожду.
Возле лифта я оглянулась – она уже сидела возле Машеньки и о чём-то с ней разговаривала.
Дядя Миша сегодня выглядел куда лучше: он не лежал в кровати, а стоял возле окна, глядел в заснеженный сад и разговаривал по телефону. Я остановилась в дверях, не желая мешать, и невольно услышала конец разговора.
– Нет. Я сказал – нет! – Пауза. – Я должен сам в этом убедиться. – Пауза. – Хорошо, вот этим ты можешь заняться. Только не напортачь, ради бога. Завтра набери мне примерно в одиннадцать, надеюсь, я уже буду свободен, – тут он повернулся, увидел меня и махнул рукой на стул, садись, мол. – Всё, ко мне пришли. И помни, ты должен делать то, что должен, не более того.
Он отключил телефон и пошёл мне навстречу, раскинув руки.
– Таточка, дорогая! Как же я рад тебя видеть!
– Здрасте, дядя Миша. Я вам принесла читалку, как вы просили, – я полезла в сумку. – И тут вот ещё груши, «Конференс», они сладкие и сочные.
– О, отлично, это я люблю. Давай-ка я всё-таки лягу, рановато вскочил, и ты мне расскажешь, что там делается у меня дома.
– Да ничего особо не делается, – я бы пожала плечами, но они были заняты, опирался Каменцев на меня довольно тяжело. – Чисто, судя по снегу на дорожке – никто не заходил. У соседей справа свет горит, но никто не вышел, слева тихо и темно.
– Всё правильно, – кивнул дядя Миша. – Справа молодые супруги, жена не работает и как раз в это время ждёт Арсения со службы. А слева никого, бабка умерла, а дети её и внуки давно в Твери. Таточка, а ты ничего не хочешь у меня спросить? – он глянул остро и как-то жёстко.
– Хочу, – кивнула я. – Вы не вспомнили, что было перед тем, как на вас напали? И кто это был?
– Увы, не вспомнил. Но обязательно расскажу, как мозги заработают.
Мне послышалось, или в голосе его прозвучало разочарование? И к чему оно относилось – к моему вопросу или к его заблокированной памяти? В смысле, не ожидал ли мой дорогой бывший сосед, что я стану расспрашивать о случайно услышанном разговоре?
Нет. дорогой мой Михаил Николаевич, не стану. Если захотите, вы мне о своих секретах сами расскажете, а нет, так мне и своих забот хватает. У меня вон Эсфирь внизу кукует…
– Пойду я, дядя Миша. Подруга приехала в гости, надо ей заняться. Вам завтра что-то принести?
– Нет, дорогая, пока не надо. Вот если поедешь в Москву…
– Может, завтра вечером и поеду.
– Тогда позвони мне, я попрошу кое о чём.
На том мы и распрощались.
Диспозиция в холле изменений не претерпела: Машенька за столом, Эсфирь перед ним, склонились друг к другу, почти соприкасаясь головами. Мне уже пора волноваться?
– Пошли? – спросила я, остановившись за спиной в подруги. – Или ты остаёшься скрасить дежурство милой девушке?
– Пошли, – Эсфирь вскочила, застёгивая шубку. – Машенька, спасибо, я всё поняла! Татулик, скажи, а ты сама готовишь? Или, может быть, в кафе зайдём?
– Насчёт кафе здесь ситуация так себе. Во всяком случае, я бы не советовала в нём ужинать, – я пожала плечами. – Ну, если тебе не хочется приключений. А столовая есть неплохая, при местной гостинице. Они себя именуют рестораном, но это просто мечты.
– Поня-атно… Ну, тогда я готова почистить картошку, – и она растопырила пальчики в синих кожаных перчатках.
Вот честно, я ждала вопросов хоть о чём-нибудь. Ну вот я сама, например, поинтересовалась бы, чем живёт гостиница в таком, мягко говоря, захолустном местечке? Уже не стану вспоминать, что минут двадцать она чирикала с Машенькой, и вот могу поклясться, не о модном нюдовом маникюре…
Но Эсфирь шла рядом, молчала, вертела головой, рассматривая дома, заснеженную улицу со следами от одной-единственной проехавшей машины, графику деревьев городского парка и просматривавшееся за ним здание музыкальной школы.
Мы уже прошли Советскую площадь и вышли на мою Кашинскую улицу, когда она сказала внезапно:
– Тата, а как ты посмотришь, если я устроюсь сюда, в эту школу, работать?
Не могу сказать, что я сильно удивилась. Чего-то подобного и ждала, просто не знала, о чём пойдёт речь.
– Завтра суббота, никого из начальства не будет, а в понедельник поговори, – ответила я после недолгого молчания. – Честно говоря, про вокал я мало что знаю. Ты ж на народный не пойдёшь?
– Нет, конечно. Но зато у меня гитара, надо только слегка посмотреть программу.
– Гита-ара? – протянула я задумчиво. – Да, это аргумент. Как это ты ухитрилась?
– Гитару хотела я. Ну как же, в школе не фортепиано же хвастаться? Мама настаивала на вокале, и в качестве сыра в мышеловку положила второй курс обучения. Так и получилось…
«Так и получилось, – стучало у меня в голове, пока мы шли к двери дома. – Так и получилось. С другой стороны, а что я теряю? Бекетова? Ну так если мужика можно увести, значит, он и не сильно против, зачем мне такой? И вообще, ещё ничего не решено!»
Ну да, есть у меня такое качество – когда на голову обрушивается какая-то проблема, неважно, крупная или крохотная, я впадаю в панику. Внешне это вроде бы не заметно, а внутри начинаю метаться и вопить: «Всё пропало, гипс снимают, клиент уезжает!!!». Главное, вовремя поймать себя за хвост и остановить. Так что к Розалии я постучалась уже вполне спокойной.