– Тётушка, ты дома?
– Да, заходи…
– Ужинать будешь?
– Таточка, я что-то неважно себя чувствую. Чаю с лимоном мне сделай, и всё, а поем я попозже.
Голосок слабенький, лицо бледное, на лбу испарина… Ох. не нравится мне это!
– Давление мерила?
Она махнула рукой.
– Нет. Пройдёт и так.
– Зря, – сказала я авторитетно, вытаскивая тонометр из ящика. – Вот бабушка всегда считала, что, если вовремя воспользоваться градусником, то увидишь, что температуры никакой у тебя нету, и сразу выздоровеешь.
– Ты думаешь, с давлением то же самое? – бледно усмехнулась Розалия.
– Я экстраполирую. Или проецирую? В общем, да, думаю. Давай руку.
Давление оказалось совсем низкое.
– Кофе сварить? – раздалось у меня за спиной.
– А ты умеешь?
Эсфирь презрительно фыркнула.
– Может, я чего и не умею, но мой кофе – незабываем! У тебя молотый есть?
Молотый кофе был, и даже не так давно купленный, и уже через минут десять тётушка полусидела всё на том же диване, обложенная подушками, а на коленях у неё разместился поднос на ножках с чашкой, сливками, сахаром и наломанной шоколадкой. А я даже не знала, что такой поднос у нас есть!
Подруга моя ушла спать довольно рано, ещё и одиннадцати не было. Розалия кивнула мне на свою половину дома и сказала:
– Приходи, поговорим.
Я вымыла посуду, заглянула к Эсфири – сопит, свернувшись калачиком на диванчике, – и перебралась к тётушке. Та уже вполне взбодрилась, розовела щеками и блестела глазами.
– Кофе был и в самом деле отличный, – сообщила она. – Садись.
Дальше был уже знакомый мне ритуал с закрыванием двери, жесты, бормотание… Ну точно в кино про ведьм! Наконец тётушка угомонилась и села напротив.
– Ну и что ты думаешь?
– Она хочет устроиться работать в нашу школу, – брякнула я.
– Следовало ожидать. Она примеряет на себя твою жизнь, тебе не кажется?
Я пожала плечами.
– Моего у меня никто не отберёт. А если забрали, значит, было чужое и не жалко.
– Разумно.
– Расскажи мне лучше, что слышно из монастыря?
– В вышивальной школе объявлены каникулы до рождества.
Брови мои сами собой поползли вверх.
– С чего вдруг?
– Исчезла сестра Феодосия. Вот на заутрене была, а к обеду не появилась, и никто не видел.
– А… вещи?
– Да какие там у монахини вещи? Чистое бельё и подрясник на смену? – тётушка махнула рукой. – Всё осталось в келье, включая зубную щётку и молитвенник. Что думаешь?
Думала я недолго.
– Да сбежала она, и все дела. Что проще: свернуть рясу в узел, натянуть джинсы и куртку, сесть в автобус, и всё, в Твери уже никому до тебя нет дела. Это здесь каждое новое лицо замечают и запоминают.
– Но зачем-то же она торчала почти месяц у матушки Евпраксии? И просто так взяла – и уехала?
– Ну, значит, осталась. Переоделась, выкрасила волосы в синий цвет – и здравствуйте, девушка Наташа или Катя, сняла комнату у какого-нибудь пьющего дедка или глухой бабки, и пришла устраиваться на работу уборщицей. А дальше одно из двух: или всё это останется для нас неизвестным, или всплывёт в совсем уж уродливом виде. Я, конечно, любопытна, но в данном случае предпочла бы просто эту историю забыть.
Кто б ещё мне это позволил?
Часть 7. Под покровом снега
Две недели прошли без особых событий.
Ну, то есть, с событиями, конечно, мы же все живые люди, радуемся и огорчаемся, делаем глупости и совершаем поступки, просто работаем и в меру сил отдыхаем. Но ничего неожиданно важного, с моей точки зрения, не происходило.
Я съездила в Москву и поговорила с мамой. Вроде и ни о чём серьёзном не беседовали, а как-то гора с плеч свалилась; мама повеселела, планировала на зимних каникулах приехать в Бежицы, и даже, может быть вместе с Сергеем Валерьевичем.
Бекетов в воскресенье встретил меня в Твери и довёз до дому. Расцеловал тётушку в обе щеки, вежливо раскланялся с Эсфирью и увёл меня кататься на мотоцикле по ледяному полю. Страшно было, как никогда в жизни, но я даже не очень визжала. Во всяком случае, по словам Стаса.
Из больницы дядю Мишу выписали ещё через неделю. Подозреваю, что платные палаты в нашей больнице используются не слишком часто, так что пациента, готового выложить живые денежки за отдельный туалет с умывальником и возможность не слушать ночью чужой храп, носили на руках. Он посвежел, стал похож на знакомого мне настройщика и немедленно куда-то уехал. Куда – не сказал. Впрочем, с какой стати он стал бы мне докладываться, какие дела и заботы влекут его прочь из тихого городка?
Кстати, в его тайниках лежали Две коробки, похожие на обувные, чёрная, побольше размером, и серая, завёрнутая в газету. На газете стояла дата – 19 февраля 1990 года. Всё это я сложила в ту же банковскую ячейку, где коротали время доставшиеся от бабушки балалаечные раритеты. На мой вопрос, вернуть ли секретные материалы владельцу, он усмехнулся и ответил:
– Пусть полежат. Есть не просят.
Ну, и пусть лежат…
Эсфирь сходила к директору нашей школы и побеседовала. Я при этом разговоре не присутствовала, у меня был урок в любимом шестом классе, но о разговоре подруга, конечно, доложила. Ей предложили испытательный срок на два месяца, до весенних каникул. А потом – по результатам. Если возьмут на постоянную работу, то будет и служебная жилплощадь, не дом, конечно, а квартира в одной из пятиэтажек. Эсфирь задумалась и уехала в Москву на следующий же день.
– Не вернётся, – авторитетно заявила тётушка в тот же вечер. – Она думала, получит всё и сразу, а не вышло.
– Кто знает, – я бы пожала плечами, но была занята, красила правый глаз. – Там у неё тоже не мёд с сахаром: с работы пока не уволили, но могут после Нового года попросить, квартира арендная, муж бывший… А здесь хотя бы цены на жизнь ниже, и намного. Посмотрим.
– Посмотрим, – согласилась Розалия.
И больше мы об Эсфири не говорили.
А, нет, вру: в тот же вечер о ней спросил Стас.
Собственно говоря, красилась я во вторник по поводу, а не просто так: в Бежицах открылся бар. Не пивная забегаловка, а настоящий бар, при ресторане в лучшем (он же единственный) отеле города, с баристой-турком и сильно накрашенной блондинкой-официанткой в мини-юбке. И нас с Бекетовым, как видных граждан города, пригласили на открытие. Почему уж решили открыться во вторник, а не в пятницу, я не знаю, но мы, разумеется, не стали отказываться.
Что ж, дайкири оказался весьма на уровне, а музыка звучала ровно на той громкости, чтобы не бесило во время разговора и можно было потанцевать, если захочется. Да, и кофе! Кофе, сваренный белозубым усачом, был выше всяких похвал! Лучше даже, чем тот, что варила Эсфирь.
Вот тут-то Бекетов и поинтересовался, куда пропала моя гостья.
– Уехала, – я пожала плечами. – Может, и вернётся после Нового года, ничего не говорила. Расскажи лучше. откуда у нас взялся такой экзотический бариста?
– Приехал из Твери, откуда тут все берутся? Девицу привёз с собой. Ещё, по слухам, привёз большую клетчатую сумку с турецким кофе и бутылки с какими-то настойками. Они сняли дом тут рядом, на улице Шишкова…
– Здесь всё рядом, – меланхолично сообщила я. – Посмотрим, надолго ли нам это счастье.
И мы снова пошли танцевать.
Так вот, две недели, или даже чуть больше, ничего не происходило. А вот ближе к середине декабря посыпались всякие события.
Для начала, нашу школу закрыли на карантин: у троих ребят обнаружили корь. Конечно, каникулы увеличились на две недели, но новогодний праздник, который мы готовили уже два месяца, отправился псу под хвост! То, что дети огорчены, я увидела ясно по их опрокинутым личикам, но и спорить с медициной было невозможно. Поэтому пошла к директору и предложила перенести празднование на Старый Новый год. Ну, раз уж нам так повезло, и в нашей реальности праздники удваиваются, странно было бы этим не воспользоваться!
Поскольку каникулы у меня стали больше – а зарплата, замечу, уменьшилась – я решила заняться всем тем, что откладывала с момента переезда в Бежицы, а именно, закончить с бабушкиным наследством. Завершить, наконец, вопрос с содержимым банковской ячейки, встретиться с господином-обладателем бархатного голоса, перевести на своё имя деньги с банковского счёта… Да, и ещё же исторические изыскания! Ну ладно, диск с газетными материалами я в Москву возьму. Но вот городской архив, куда я так и не добралась, никак не прихватишь. Значит, решено: два дня полностью посвящаю городскому архиву. За два коротких визита в его структуре – там, где она была – я более или менее разобралась, значит, можно провести время с пользой.
Тётушка же, узнав о внеплановых каникулах, неожиданно обрадовалась. Ну, её тоже можно понять: новогодних праздников в школе с одними и теми же музыкальными фрагментами и хоровыми песнями она видела за время своей работы очень много. Обойтись один раз без дворника Василия Карповича в роли Деда Мороза сумеет, не заплачет.
– Раз свободы у нас стало так много… – сказала она.
– А денег так мало… – подхватила я.
– Ерунда, – отмахнулась Розалия. – Деньги я почти и не тратила в последние годы. Много ли мне надо? Так вот, я взяла себе путёвку в санаторий. Как раз в поликлинике предложили по пенсионерской квоте.
– Супер! Опорно-двигательный?
– Нервно-паралитический, – передразнила она. – Обыкновенный санаторий, общего профиля. Буду принимать жемчужные ванны, гулять в лесу и кокетничать с бодрыми старичками.
От решения до его исполнения у тётушки было рукой подать, так что четырнадцатого декабря она мне сообщила новость, а шестнадцатого уже и уехала, как раз до Нового года. Я же размышляла, встречать праздник в Москве с мамой, или вернуться в Бежицы и отметить с Розалией, Стасом и… и хватит. Ну ладно, ещё Виктор, брат Стаса, и его жена Таня. Впрочем, что тут думать: раз санаторные две недели у тётушки заканчиваются тридцатого, значит, вернусь. В конце концов, маме есть с кем чокнуться шампанским в новогоднюю ночь.