Человек двадцать куфти, преимущественно высокие мужчины в синей или черной одежде, выстроились за стеной парапета с длинными мотыгами в руках. На головах у них сверкали белизной великолепные тюрбаны. Обычно один конец задрапированного головного убора торчал вверх, подобно небольшому султану, а второй ниспадал на плечо.
Старшим у них был Умбарак, немного суетливый старик с морщинистым лицом. Он привел троих сыновей: Мохаммеда — большого и безмятежно спокойного, Махмуда — нервного, гораздо более изящного, и Кассара — красивого юношу с изумительными глазами, обрамленными длинными ресницами, и с черными как смоль волосами. В течение всего сезона куфти жили в маленьком доме — восстановленном флигеле, принадлежавшем древней усадьбе.
В это утро сюда спешили все новые и новые группы людей из расположенных неподалеку двух деревень Амарны: разнесся слух, что «мудир», то есть начальник, сегодня будет нанимать рабочих.
Для начала мы приняли на работу около семидесяти пяти человек, в первую очередь землекопов и ребят для переноски корзин со щебнем с места раскопок. Куфти помогали нам нанимать рабочих.
Каждый принятый на работу получал билетик с печатью, который приобретал в его глазах значение не меньшее, чем членский билет английского тред-юниона. Я наблюдала, как рабочие, исполненные чувства собственного достоинства, широко улыбаясь, подходили за ними, напоминая малышей при раздаче наград в подготовительной школе. Получив билетик, они тихо удалялись, изучая его со всех сторон, а затем, тщательно завернув, прятали в складках перепачканной туники.
Тем временем я стала составлять список рабочих с указанием размера оплаты. Позже я узнала, каким образом вычислялась оплата: на билетик наносили шесть граф, соответствующих шести рабочим дням в неделю, графу «штрафные» и еще одну с пометкой «бакшиш». В конце каждого рабочего дня член экспедиции прокалывал нужную графу. Размеры штрафов и бакшишей устанавливали и записывали тут же на месте. Штрафы взимали за мелкие нарушения дисциплины, бакшиш выдавался в том случае, если работы проводились особенно внимательно и осторожно или был найден какой-нибудь интересный предмет. Ведь рабочий мог поддаться искушению утаить находку и продать ее предприимчивому дельцу. Если предмет в процессе раскопок оказывался изрядно поврежденным, сумма вознаграждения снижалась. Это побуждало соблюдать предельную осторожность в тех случаях, когда мотыга наталкивалась на что-то твердое.
Каждую неделю билетики отбирали и подводился общий итог с начислением бакшишей и вычетом штрафных. Таким образом, почти всем причитались различные суммы, и мне следовало быть особенно внимательной. Например, ни в коем случае нельзя было перепутать Хуссейна Али Мохаммеда, проболевшего два рабочих дня, с Али Мохаммедом Хуссейном, который проработал всю неделю и нашел два ценных амулета, и вряд ли ему понравится, если на его билетик ошибочно попадут расчеты с Мохаммедом Али Хуссейном.
Покончив со списком землекопов, мы принялись переписывать ребят. Мальчишки в маленьких головных платках или круглых коричневых войлочных шляпах и белых рубахах до колен походили на миниатюрных мужчин. На девочках были надеты холщевые платья всех цветов с длинными рукавами, на запястье у каждой обязательно поблескивал дешевый браслет. Среди девочек было несколько по-настоящему красивых; все весело посмеивались.
После ленча мы отправились к месту раскопок, стараясь идти в тени, уползавшей с засеянного поля.
Это был первый из наших бесчисленных походов. Обычно мы отправлялись из дому все вместе, причем Джон, шагая вприпрыжку по неровной почве, начинал излагать какую-либо теорию или план, а все, окружив его, слушали. Затем темп его ходьбы постепенно нарастал, и, наконец, он вырывался вперед вместе с Томми, спокойно шагавшим с ним в ногу, в то время как все остальные или бежали рысцой, если разговор был для них особенно интересен, или плелись где-то сзади. Мы с Гильдой обычно отставали у самого старта и неторопливо шли, следя, как две рубашки — яркая и цвета хаки — постепенно уменьшались на фоне песчаных дюн. И я с грустью размышляла о том, что, если бы мне удавалось успевать за Джоном, я смогла бы значительно больше узнать о раскопках.
В тот первый день по дороге Джон рассказал нам о планах на этот сезон. Мы должны были продолжить начатые в прошлом году раскопки в районе большой группы зданий, известных под названием Северного предместья, примерно в миле к югу от нашего дома.
Я уже имела некоторое представление о плане города. Главная часть его находилась в центре и, конечно, была построена первой. Приблизительно в трех милях к югу от нашего дома, у реки, стоял дворец Эхнатона. К востоку от него проходила главная трасса, и высокий мост, перекинутый через дорогу, соединял этот дворец с личным храмом фараона и принадлежавшим ему домом, домами жрецов и амбарами. К северу от этой группы строений находился Большой храм и важнейшие общественные здания и учреждения. К востоку от Большого храма — Иностранное ведомство; именно здесь и были обнаружены знаменитые глиняные таблички, впервые пролившие свет на прошлое этих мест. Немного южнее разместились крупные частные владения важных сановников. Здесь же помещалась мастерская скульптора, где нашли великолепный бюст Нефертити.
Еще дальше к югу, примерно на расстоянии двух миль от центральной части города, у самой реки был построен летний дворец Эхнатона. Недалеко от него раскинулось большое, но неглубокое озеро, окруженное деревьями и цветами. Здесь Эхнатон и Нефертити отдыхали, катались на легкой лодке или устраивали пикники под тенистыми деревьями. Их шесть дочерей село резвились вокруг, и царь на время забывал о тяготах жизни.
План Тель-эль-Амарны
Вся южная и центральная части города были уже исследованы различными археологическими экспедициями. В 1891 году, после того как были найдены таблички, огромную работу здесь провел Ф. Петри. Во дворце Эхнатона он обнаружил расписной пол — один из прекраснейших образцов искусства Амарнского периода. Общая площадь пола составляла около двухсот пятидесяти квадратных метров. На нем были изображены, живые, естественные сценки повседневной жизни: маленькие резвые телята с острыми копытцами и шаловливыми хвостиками прыгают через цветущие кустарники и тростниковые заросли к прохладной реке, где плавают рыбы и склоняются над водой массивные лотосы, а птицы с розовыми клювами и влажными настороженными глазами вылетают из-за кустов.
Талантливый археолог Ф. Петри сделал все возможное, чтобы сохранить значительную часть расписного пола в самом дворце. Там, где некогда стояли колонны, осталось много гладких квадратов. На них он установил низкие опоры для дощатого помоста с перилами. Таким образом, можно было ходить и рассматривать пол, не наступая на него. Все это он сделал сам, опасаясь, что местные рабочие станут передвигать доски по хрупкой поверхности и оцарапают нежную краску.
Ф. Петри покрыл пол тонким прозрачным слоем тапиоки. Он наносил ее одним пальцем, так как оказалось, что даже мягкая кисть портила непрочную, легко стирающуюся краску. Эта кропотливая работа требовала большого терпения. К сожалению, прекрасное произведение искусства впоследствии было разрушено. Сейчас сохранились лишь зарисовки и цветные репродукции этой уникальной находки, выполненные и опубликованные самим Ф. Петри, а также незначительная часть оригинала, которую ему удалось переправить в Британский музей.
Итак, экспедиции медленно продвигались с юга на север с перерывами между короткими археологическими сезонами.
Последняя экспедиция закончила работу в Северном предместье, отделенном от центральной части города широкими, но неглубокими вади[20]. Этот район в основном был уже раскопан, но незначительный участок его все еще оставался погребенным под песками трехтысячелетней давности. Выйдя из дома, мы направили именно туда.
Волнение снова охватило меня. Наконец-то мы были близки к цели. В суматохе последних дней бухгалтерские книги казались мне куда более важными, чем Эхнатон, блокноты — чем Нефертити, а новая пишущая машинка временно вытеснила в моей душе Новое Царство. Теперь же я вновь отчетливо осознала истинное значение нашей экспедиции.
Пробираясь через зыбкие беспорядочные груды песка с торчащими кирпичами, мы прошли немного вперед, чтобы осмотреть часть предместья, раскопанную в прошлом сезоне. Песок уже снова успел засыпать комнаты и коридоры домов, забиться в щели стен, возвышающихся над землей лишь на несколько футов. Мы ходили по коридорам из комнаты в комнату, по аллея между домами, слушая объяснения Джона, который показывал нам наиболее интересное. Это напоминало экскурсию по строительному участку, где кладка стен только началась, но планировка была уже ясна.
Параллельно большой трассе, проложенной вдоль реки, тянулись две меньшие. Они соединялись между собой дорогами, идущими с востока на запад, и город оказывался разделенным на прямоугольники почти правильной формы.
Большие и хорошо спланированные дома располагались у самых дорог, дома поменьше раскинулись за ними, но тоже близко к дороге, а в центре квадратов беспорядочно ютились хибарки и трущобы с крохотными проходами и кривыми улочками.
Сейчас очень трудно было разобраться в этом лабиринте низких серо-коричневых стен. Мне не оставалось ничего другого, как внимательно изучить планировку города по чертежам. Сделать это оказалось довольно легко. Вся обследованная и измеренная местность была разделена на квадраты с буквами и цифрами.
Каждая сторона квадрата соответствовала двумстам метрам. Буквами алфавита отмечались квадраты, протянувшиеся с запада на восток, а цифрами — с севера юг. Кроме того, каждый раскопанный дом имел серийный номер. Одни дома не представляли почти никакого интереса, и их номера забывались легко и быстро Другие же были настолько интересны своей планировкой или другими присущими только им особенностями, что их номера приобретали особый смысл и очарование. Каким волнующим и знакомым даже теперь, спустя много лет, кажется мне символ Т.36.68 — ведь там была обнаружена очень любопытная находка. Но об этом потом.