рт никогда не применялся. Все решал простой, тщательно продуманный и очень эффективный совместный труд.
В наше время ученые ломают голову, стремясь найти формулы, точно определяющие лучшие способы перемещения тяжестей. Простые египетские крестьяне, конечно, не знали их, и, тем не менее, усвоили принципы, помогающие им выполнять тяжелую работу с наименьшей затратой энергии. Они действовали так, как будто знали о достижениях современной науки. Им помогал в этом многовековой опыт, приобретенный ценой многократных усилий и ошибок. Постепенно, с незапамятных времен, создавались совершенные способы перемещения тяжестей.
И я верю, что эта врожденная сноровка передавалась из поколения в поколение еще с того времени, когда устройство грандиозных сооружений потребовало умения поднимать и перемещать крупные камни.
По-моему, мы были свидетелями чего-то поистине необычайного: эти проворные и смуглые люди, казалось, легко и просто заменяли машины. Какая-то тайная сила воодушевляла их, заставляя бурлить текшую в их жилах кровь далеких и славных предков. Те тоже ценой огромных усилий ворочали большие каменные глыбы, перевозя их из каменоломен сначала на волокушах, а потом на плотах по реке на равнины, где медленно вырастали первые гробницы-пирамиды и храмы фараонов.
Вот и сейчас способ доставки притолоки к дому был найден. Нам, привыкшим к колесному транспорту, нелегко было бы решить эту проблему, а они поступили очень просто: соединили короткие шесты так, что получили четыре длинных (примерно по пятнадцать футов каждый), а потом сделали из них огромный квадрат, крепко связанный в местах пересечения веревками. Он был значительно меньше притолоки. Рабочие придвинули это сооружение вплотную к ней, так, что концы одной пары поручней касались ее, и очень легко и осторожно вкатили притолоку по этим поручням на своеобразные носилки, используя в качестве роликов короткие шесты.
Вскоре огромный камень, слегка перехваченный для безопасности веревками, уже покоился на носилках. Около сорока человек — примерно по пяти у каждого конца поручней — подняли, словно перышко, все сооружение на плечи.
Джон направился вперед, ему надо было успеть домой раньше, чем начнется выгрузка. По команде Али Шераифа все двинулись за ним, словно отряд, идущий за своим командиром. В сущности это так и было. Джон шагал домой гордый и ликующий.
Вскоре облако пыли скрыло от нас носильщиков, но еще долго доносились звуки импровизированной хвалебной песни в честь удачного дня и прекрасной находки — песня помогала им идти. Может быть, немного бессвязная и монотонная, она была близка по духу трудовой матросской песне: сначала солист запевал куплет, призывающий к работе, а потом хор мощно подхватывал припев: «Ей-богу, нам везет! Ей-богу, нам везет!»
Когда мы добрались домой, притолока уже была прислонена к внутренней стене во дворе и покрыта холстом. Кругом царила тишина и спокойствие, удачный день близился к концу.
Не прошло и половины сезона, а мы могли уже доложить об успехе. Может быть, этот припев будет относиться и ко всему сезону, и мы тоже запоем «Ей-богу, нам везет!»
Глава девятая
Как-то вечером, регистрируя находки, я обратила внимание, что на кольцах неоднократно встречается имя Сменхкара, и попросила Томми рассказать мне раз и навсегда о родословной семьи Эхнатона.
— О «раз и навсегда» и говорить не приходится, — сказал он. — Мы можем только строить предположения, используя известные даты жизни и царствований членов семьи Эхнатона. Новые данные в любой момент могут опровергнуть наши догадки. Но пока этого не случилось, нет оснований считать их ошибочными. Большинство принимает генеалогическое дерево, составленное Джоном, и, вероятнее всего, оно правильно.
— А кто же такой Сменхкара? Кем он был и когда появился на исторической сцене?
— Отцом Эхнатона, — начал терпеливо Томми, — был Аменхотеп III.
— Мне это известно, — робко сказала я, — но Сменхкара…
— Отцом Эхнатона, — повторил Томми, входя в роль профессора, которого осмелились прервать, — был Аменхотеп III.
На этот раз я промолчала.
— Предполагают, что, кроме Эхнатона и Нефертити, его детьми были Сменхкара и Тутанхамон, которому было не более трех лет, когда скончался Аменхотеп. Его дочь Ситамон могла быть матерью Сменхкара и Тутанхамона или же их сводной сестрой от другой матери.
О том, что Эхнатон и Нефертити — брат и сестра, я слышала раньше.
— Вы знаете также, что у Эхнатона было шесть дочерей, — продолжал Томми, — Меритатон, Макетатон, Анхесенпаатон, Нефернеферхуатон, Нефернеферура и Сетепенра. О трех младших нам известно мало, мы знаем их только по семейным портретам. Старшая — Меритатон вышла замуж за сводного дядю Сменхкара, вторая — Макетатон умерла в молодости, а Анхесенпаатон стала женой своего дяди Тутанхамона, который был моложе ее.
Ральф начал прислушиваться. Он делал первый набросок реконструкции дома Хатиа.
— А чем прославился Сменхкара? Почему его имя встречается на перстнях и других предметах?
— После женитьбы на дочери Эхнатона он стал одним из претендентов на трон, — ответил Томми.
— Почему? — спросил Хилэри, пытаясь заставить свою любимую ящерицу пить пиво через соломинку.
Томми, казалось, был приятно удивлен тем, что у него так много слушателей.
— Это вполне естественный шаг фараона, у которого подрастал наследник. Брак Сменхкара с дочерью фараона делал его притязания вполне законными. Но, мне кажется, были и другие причины.
Я надела фаянсовое кольцо, на котором было выгравировано имя Сменхкара. Мы нашли его сегодня и только что прикрепили ярлычок.
Томми продолжал:
— Из амарнских табличек известно, что Эхнатона не интересовали войны, он не стремился к тому, чтобы держать в повиновении враждебные элементы за пределами своего государства, и даже не помогал лояльным вассалам[24]. В результате империя теряла пограничные территории.
Голова старшей дочери Эхнатона Меритатон. Песчаник Берлинский музей
— Так вот, сначала Эхнатон и Нефертити проявляли полное единодушие по отношению к жрецам Амона и старой религии. Их идеалом было — жить ради красоты, правды и справедливости. Нефертити до последних дней жизни осталась верна этим идеалам. Эхнатон же незадолго до смерти понял, что его дела на границах империи и внутри государства очень плохи. Чтобы удержать престол, он решил пойти на компромисс и уладить свои разногласия с влиятельными лицами из Фив.
— Ты думаешь, к тому времени он разочаровался в своих идеях? — спросил Ральф, делая миниатюрный набросок притолоки.
— Трудно сказать что-нибудь определенное, — ответил Томми, — несомненно одно: в конце концов, он понял, что даже будучи фараоном, не может распространить новые идеи по всей империи. Вероятно, это и было причиной разлада между ним и Нефертити. А предпринятые Эхнатоном шаги только ухудшили их отношения.
Замолчав, Томми выглянул за дверь. Там царила полнейшая тишина, только Леонардо, дремавший у стены, иногда лениво лаял на саранчу, когда та чересчур близко подлетала к нему.
— Что же он предпринял? — спросила я наконец.
— Признав Сменхкара претендентом на престол, он отправил его и Меритатон в Фивы — это было шагом к примирению.
— А портреты Сменхкара и Меритатон сохранились? — спросила я.
Томми порылся на полке и достал книгу «Религия и искусство Амарны»[25]. Открыв нужную страницу, он протянул мне книгу через стол. Я увидела изображение квадратной каменной плиты, на которой были высечены две фигуры. Молодой человек в широкой короткой юбочке с бантовыми складками, на груди — ожерелье, на голове — царские символы, в правой руке — жезл. Одна нога свободно согнута в колене. Очень юный и болезненно нежный. Длинная тонкая шея, острый подбородок, впалая грудь и слабые руки. Казалось, это хрупкое тело находится во власти скрытого, медленно прогрессирующего недуга. Лицом к нему стоит маленькая девушка. Она выглядит крупнее юноши. У нее, как и у всех дочерей Эхнатона, удлиненная форма головы и тонкая шея. Держится она прямо, хорошо сложена, а ее маленькое личико дышит энергией. Она протягивает своему супругу букет цветов.
— По всей вероятности, это Сменхкара и Меритатон, — сказал Томми.
— Он мне очень напоминает Эхнатона, — сказала я, — а она — Нефертити. Как вы думаете, они действительно были похожи?
— Почти наверняка мастеру удалось передать семейное сходство, — ответил он. — Основной принцип искусства того периода заключался в точном воспроизведении того, что видит художник. Художники, должно быть, получали указания от самого Эхнатона. Вероятно, мужчины этого рода страдали от какого-то физического недуга, и это отразилось на их внешности. Женщины имели странную форму головы, однако все они, как и Нефертити, выглядели гораздо энергичнее и живее, чем их братья и мужья. Кажется, наследственный недуг почти не коснулся их.
— А что произошло с теми, кто остался дома после отъезда Сменхкара? — спросил Ральф. Он только что нарисовал очаровательную маленькую колесницу перед крыльцом дома Хатиа. Головы коней, поднявшихся на дыбы, были украшены перьями.
— Вот здесь и помогают статистические данные, — сказал Томми. — Почти на всех предметах, найденных в различных местах этой застроенной в наиболее поздний период территории, а также и в нашем доме есть имя Нефертити. Довольно часто попадаются имена Тутанхамона и его жены Анхесенпаатон.
— А Эхнатона?
— По-моему, только раз, — ответил Томми, — вывод очевиден.
Джон с кружкой пива в руке вышел из темной комнаты и опустился на стул, прислушиваясь.
— И они ра-зош-лись, как в море корабли, — запел он строфу из своего обширного, но допотопного мюзик-холльного репертуара.
— Они действительно разъехались? — спросил Хилэри.
— Да, — сказал Джон, — почти перед самым концом его царствования. Она могла покинуть его сама, а может быть, ее изгнали. Вернее — второе, потому что в южной части местности имя Нефертити повсюду стерто, а имя Меритатон заменено другим. Но ей все же удалось привезти сюда Тутанхамона и всех своих сторонников.