Нельзя. Нельзя сдирать шкуру со зверя — это не дело. Надо взять его и притащить целиком…
Мысль еще более правильная пришла мне в голову! Его надо притащить целиком. На базу. И разморозить! И, может быть, даже с ним поговорить! А вдруг этот зверь умеет разговаривать! Он же тогда что-то выкрикнул. И…
Я вдруг понял еще одну вещь. Очень, очень важную вещь! Просто страшную вещь! Знак был вырисован не только у него на руке, он был еще и на спине зверя! Следовательно, этот Знак ему кто-то сделал! Не мог же зверь сам себе нарисовать это на спине?! Тут есть люди! Точно! Тут есть люди! Настоящие люди! Эти люди приручили зверей, возможно, они их разводят как скот! Точно! Я ведь читал где-то, что когда раньше люди держали домашних животных, то они ставили им на спину клеймо! И эти люди тоже ставят своим животным клейма! А если люди разводят скот, то это означает, что на планете сохранилась цивилизация!
Цивилизация!
После эпидемии все-таки кто-то выжил! Не знаю как, но выжил! Может, в подземных пещерах, может, в горах, но люди выжили! А вдруг…
А вдруг это Алекс У! Командор Алекс У, мой прапрадедушка! Он со своими товарищами выжил при посадке! И основал тут новое поселение! Они живут в лесу! Они разводят зверей! Они ждут, когда мы прилетим и встретим их!
Я испытал такой мощный прилив энтузиазма, что решил разморозить зверя прямо тут, немедленно, сейчас! Потом, правда, одумался. Разморозка в полевых условиях не всегда заканчивалась успешно, довольно часто размораживаемый погибал. А тут рисковать было нельзя. Нельзя. Значит, отложим. Мы разморозим зверя в стационаре, и он приведет нас к настоящим людям!
Надо спешить. Надо спешить.
Спешить.
И я отправился назад, к танку. Зверя я просто тащил на себе, на плечах. Это было легко, зверь был нетяжелым, к тому же экзоскелет прекрасно держал нагрузку, все-таки отличное изобретение…
Хитч ожидал меня возле танка. Сидел на асфальте над Джи. Джи лежал как стоял — в скрюченном состоянии, руки вперед.
Бугера не видно. Наверное, бродит по магазину до сих пор, конфеты ищет…
— Приволок? — осведомился Хитч. — Зачем?!
— Ты знаешь… — начал было я.
— Надо было прикончить на месте, — устало сказал Хитч. — Зря напрягался только… Долго его держать собираешься?
Я бросил зверя. Подошел к Хитчу. Хитч измерял плотность заморозки у Джи. Плотность в норме, в зеленом секторе. Значит, с Джи ничего плохого не случится.
— Послушай, Хитч, произошло нечто…
— С глазами у него что-то… Сосуды расширены. Потом надо…
Хитч замолчал. И посмотрел на меня. Он выглядел не так, как раньше. Раньше он был таким самоуверенным и бравым, сейчас от героизма ничего не осталось. Хитч был растерян. Я заметил, что его трясло, лицо у него дергалось, мелко так.
— Что с тобой? — спросил я. — С Джи что-то не так?
— Джи? А, нет, все нормально… Потом разморозим… Пара месяцев из жизни, причем по нашему времени… Плохо все… Плохо.
— С Джи все-таки? Джи не так заморозился?!
— Джи ничего, говорю тебе… доберемся до корабля, исправим… Другое плохо…
Хитч указал головой.
— Что?
Хитч отвернулся.
— А где Бугер? — повторил я.
— Это и есть Бугер, — ответил Хитч.
— Что?!
— Бугер.
Я подошел к брезенту, сдернул его.
Бугер лежал на спине. В голове дырка. Длинная, голова Бугера была расколота почти пополам чем-то острым, лезвие вошло прямо между глаз.
Бугер был, несомненно, мертв. В руке он держал большую конфету. И синий дельфин был тут же. И книга.
Так.
Я сел рядом. Так. Что-то происходит… Что тут происходит?!
— Как… Кто? Кто его?
Хитч указал на зверя.
Зверь. Зверь убил Бугера…
Я взял конфету. Бугер не успел ее развернуть и не успел попробовать. Не успел найти свою конфетную фабрику и вообще не успел ничего… И вообще…
— Плохо все, — сказал Хитч. — Плохо… Его уже не разморозишь…
Конфета оказалась вкусной. Ничего вкусней я не пробовал. Самое вкусное, оно…
Хитч поглядел на меня с грустной улыбкой.
— Там еще много конфет. — Хитч кивнул в сторону склада. — Можешь сходить, если хочешь.
Я не понял, шутит он или не шутит, я… Во рту моем расплывался вкус шоколада, я ничего не соображал…
— Он прикончил Бугера, а ты его притащил… Зачем ты его приволок, Алекс?!
— Он может знать, где люди, — ответил я.
— Что?
— Он может знать, где люди. Он может показать…
— Может знать… — усмехнулся Хитч. — Да он сам… Он сам…
— Человек?
Глава 23Лед
Холодно.
Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная? Почему девица красная, ее что, сварили, что ли… Тепло ли тебе… Спросил Дед Мороз. А она ему сказала что-то. А он разозлился и посадил ее в мешок, там были пальцы отмороженные. И ноги тоже отмороженные. И уши. Дед Мороз отнес ее к колодцу и бросил вниз, и там была уже только Матушка Метель со своими снежными перинами…
Тепло ли тебе…
Сказка. Холодно, осень еще, а холодно…
Я открыл глаза.
Боль опять. Везде, даже волосы, все болело. Никогда мне не было так больно, и я точно знал, что больше и не будет. Эта была абсолютная боль, такая боль, что в некоторые мгновения я ее даже не чувствовал.
Я попробовал закричать, но не сумел, потому что горло у меня оказалось забито снегом. Или инеем. Чем-то колючим и холодным. Я перевернулся на колени и закашлялся, кашлял и кашлял, даже ребра затрещали. Снег в горле разлипся, и я закричал.
Я кричал долго, едва легкие заполнялись воздухом, как я выдавливал его криком, и постепенно я начинал чувствовать, что боль отступает.
Тогда я ощутил холод уже по-настоящему.
Я посмотрел на свои руки. Через кожу проступала кровь. Какой-то липкий кровавый пот, мерзкий, похожий на сопли. Он сползал со спины и сразу же замерзал, сосульки притягивали меня к полу, я дернулся, они с треском сломались. Я упал на бок. И заметил — из локтя правой руки торчала черная железная трубка, из нее медленно капала кровь, капала и тоже замерзала, раскатывалась по полу красным бисером. Я дотянулся до трубки, выдернул, отшвырнул подальше.
Я лежал в узком проходе, на самом дне. Сверху падал свет. Бледный желтый конус, холодный, как все вокруг. И снег. Мелкий, почти невидимый, снежная пыль. Полумрак. Поглядел вправо.
На меня смотрел Рыжий. Дикими, безумными, бешеными глазами. Красными. Из правого глаза выкатывалась кровавая капля, она разделилась на щеке — одна струйка ушла ко рту, другая неестественно, против закона тяготения, задралась к уху. Отчего казалось, что лицо Рыжего разрезано на три части острым лезвием.
— Эй, — просипел я, — эй, Блохастик…
Рыжий не ответил.
— Рыжий, они ушли, — сказал я. — Твой сын, он ушел…
Рыжий молчал.
— Ты чего… — Я протянул к небу руку и коснулся дичарского лба.
Лоб был холодный. Мертвый. Рука моя соскользнула, и я дотронулся до глаза Рыжего. Он был гладкий, как стеклянный шарик.
Я отдернул руку. Рыжий был как камень. Я стал отползать и наткнулся на твердое и острое, испугался, перевернулся рывком.
Медведь. Оскаленная пасть, и снова кровь и шерсть, замерзшая иголками.
А над ним олень. И дикий. И еще дикий. Дикие были везде, дикие уходили вверх, теряясь за границами светового конуса: руки, ноги, головы, рога, лапы, копыта, тела, тела, тела… во все стороны, рядами. Аккуратными.
Я пополз. На четвереньках. Куда-то. Примерзая ладонями и коленями. Втыкаясь головой в холодных. В твердых.
В мертвых и мерзлых.
Потом я увидел лицо. Еще лицо. Дикий. Или дикая. Не знаю. Что-то в этом лице такое было… Раньше все морды, морды, и вдруг лицо. Человеческое.
Нет, это был дикий — косматый, морда обветренная, глаза выпученные, но все равно, что-то человеческое…
Что-то… Что-то такое… Эти ряды, холод… Что-то…
Я попробовал встать на ноги. Поскользнулся. Под ногами был лед. Гладкий.
Лед.
Свет. Неожиданно зажегся свет, это был уже не один конус, а несколько. И я увидел.
Замороженные ряды тянулись во все стороны. Их было много. Десятки. Десятки рядов. Плотных. Спрессованных. Аккуратных.
И еще я увидел.
Передо мой стояли твари. Две. Две длинные хоботастые твари. Смотрели. Поблескивая своими плоскими нарисованными глазами. Побулькивая. Распуская по сторонам пар из своих дыхал. Осьминоги.
— Что это? — глупо спросил я.
Но осьминоги на меня даже не поглядели, у них были свои дела. Проклятые твари, уроды, ублюдки. Я был как все, заморожен и уложен в штабеля, я лежал между каким-то диким и мороженым лосем, лежал, как бревно, как полено, как не человек совсем, потом меня достали, воткнули в вену трубку, и я ожил.
Зачем? Зачем меня разморозили эти твари? Что им от меня понадобилось?
Что?
Я попробовал подняться еще раз. И еще раз не получилось.
Как холодно…
Лед.
Лед…
Ледник.
Ледник!!!
Горло перехватило.
Не рабы!!!
Как я мог не понять! Им не нужны рабы! Какие рабы получатся из оленей и леопардов?!
Болван! Болван! Я ничего не видел! Ничего не понимал!
Им совсем не нужны рабы! Им нужна жратва!!!
Жратва!
Запасы!
Мы запасы! Мы все запасы! Тут! Тонны! Тонны замороженного живого мяса!
Олени, медведи, белки, кабаны, лоси, дикие. Мы.
Мы.
Кажется, я кричал. Твари опять повернулись в мою сторону. После чего ближняя шагнула ко мне, схватила меня за ногу и поволокла.
Я не сопротивлялся. Сил у меня не было, я чувствовал, что умер и воскрес снова. Наверное, так оно и было. Я сдох и возродился к жизни, я миновал асфальтовый стакан, меня тащили за ногу.
Меня проволокли через весь этот страшный склад, лязгнул железный люк, и я ослеп. Светло, так светло, что я ничего не видел.
Потом меня схватили за горло и подняли в воздух. Легко, примерно так легко я поднимал в воздух нового Волка. Как щенка. Я не брыкался, бесполезно было брыкаться. Можно постараться и укусить тварь за ногу, но я помнил, ч