Продолжались рейды и в глубокий тыл противника. Расскажу о действиях всего лишь одной такой группы, которой командовал лейтенант И.И. Горобец. Но прежде несколько слов о нем самом.
Иван Иванович Горобец не был новичком в разведке. Боевое крещение он получил в боях у Ладожского озера еще в марте 1940 года. Затем в сражении под Москвой он командовал стрелковым отделением. Именно тут наиболее ярко проявились его командирские качества. Когда в дивизии стали формировать лыжный отряд для действий в тылу врага, Иван Горобец попросил взять и его.
Как только началось контрнаступление под Москвой, группа Горобца ушла в тыл врага. Преодолевая снежные заносы, сугробы, лыжники быстро продвигались к городу Белый. По пути встретился вражеский обоз. Разведчики с ходу атаковали и уничтожили его. В одном из сел удалось захватить «языка». Обер-лейтенант дал важные показания.
Затем разведчики, воспользовавшись разгулявшейся метелью, незаметно подошли к вражескому аэродрому, располагавшемуся близ города Белый, сняли охрану. И вот к темному небу взметнулся огненный столб. Оглушающие взрывы потрясли весь город.
А ранним утром уже в самом городе, на Красноармейской улице, разведчики неожиданно столкнулись с колонной немцев, которая насчитывала 300–400 человек. Уклониться от боя не было никакой возможности. Грянули автоматные очереди. Более ста фашистов осталось лежать на снегу. Но и разведчики понесли ощутимые потери. Из шестидесяти бойцов в дивизию возвратились только шестеро, в их числе был Иван Горобец. Вскоре ему было присвоено командирское звание. Еще через некоторое время Иван Иванович Горобец стал командиром отдельной разведывательной роты.
Так же дерзко и отважно действовал он и в период мартовских событий 1943 года. Выполняя очередное задание командования, разведчики, возглавляемые Горобцом, вышли к реке Вопря. Ведя скрытное наблюдение, они убедились, что гитлеровцев здесь еще нет. По-видимому, арьергарды противника еще не подошли. Лейтенант Горобец тут же оценил обстановку. Он организовал у переправы засаду.
На рассвете разведчики обнаружили вражескую колонну, которая форсированным маршем двигалась с севера на юг. Пропустить ее? Однако гитлеровцы, уйдя за реку, могут разрушить переправу. А она пригодится нашим войскам, которые вот-вот появятся здесь.
Как только колонна подошла к переправе, разведчики атаковали ее. Огонь вели с разных направлений. Фашисты, приняв нашу разведывательную группу за подразделение, бог весть каким образом оказавшееся в тылу, стали в панике разбегаться. На месте боя остался обоз и два орудия. Разведчики уничтожили 25 вражеских солдат и захватили пленных. Мало того, они, заняв оборону, сумели удержать переправу до подхода передового отряда 17‑й гвардейской стрелковой дивизии.
Благодаря умелым действиям разведчиков, большой работе, проделанной информационным отделением, нам стал известен рубеж, на котором враг рассчитывал закрепиться. Однако сведения эти пока носили ориентировочный характер. Их нужно было проверить, уточнить.
Я вызвал командира армейского разведотряда лейтенанта Корогодова и поставил ему такую задачу: с группой разведчиков проникнуть в тыл врага и установить степень подготовленности духовщинского рубежа в инженерном отношении. Параллельно следовало установить наличие войск на участке Ломоносово, Афанасово.
17 марта группа проникла через боевые порядки противника и без особых приключений достигла деревни Ломоносово. К концу дня разведчики установили, что оборона в этом районе состоит из окопов полного профиля, открытых площадок, предназначенных для пулеметов, ходов сообщения, ведущих к деревне, которая была превращена гитлеровцами в опорный пункт. Наши бойцы видели, как подразделения, подходящие с севера, занимают оборону, причем занимают основательно, судя по всему, надолго. Данные наблюдения Корогодов тут же передал по радио в штаб армии. Одновременно он просил разрешения на ночной переход в район Афанасово. Я, разумеется, дал «добро».
Спустя некоторое время поступила очередная радиограмма. В ней сообщалось, что и в районе Афанасово подготовлены аналогичные оборонительные рубежи, которые спешно занимаются вражескими войсками. Таким образом, наши предположения полностью подтвердились. Я доложил командованию армии о том, каких действий противника можно ожидать в ближайшем будущем.
И точно, уже 20 марта, когда войска Западного и Калининского фронтов подошли к этому рубежу, они встретили упорное сопротивление основных сил вражеской группировки на духовщинском направлении.
За время преследования части и соединения только нашей армии освободили около 1500 населенных пунктов и продвинулись до 130 километров. Приятно было сознавать, что и разведчики внесли свой вклад в общее дело. Около 160 из них были награждены орденами и медалями, в том числе много молодых разведчиков. А самое главное заключалось в том, что кончилось противостояние. Всем сердцем чувствовали мы, что теперь наш путь будет лежать на запад. Только на запад!
Смоленские ворота
Весна 1943 года запомнилась мне особенно хорошо. И думаю, потому, что это была первая для меня по-настоящему фронтовая весна. Появились ручейки, и сразу стало казаться, что поют они удивительно радостно и бойко. Выглянет, бывало, из-за облаков солнце, и чудится, что как-то по-особенному ласково греют его лучи. И травинки, зазеленевшие на освобожденной земле, совершенно необычно тянутся к свету, к теплу.
Когда находишься рядом со смертью, сильнее любишь и ценишь жизнь во всех ее проявлениях. Но у нас времени для лирических раздумий не оставалось. Выезды в части и соединения, подготовка и проведение новых рейдов во вражеский тыл, непрерывное наблюдение за передним краем, захват «языков», обработка поступающей информации, ее анализ — все это оставалось с нами. Словом, весна весной, а война войной.
В эти дни мне, как и другим сотрудникам разведотдела штаба армии, часто приходилось выезжать в подразделения. Поездки эти вызывались не только текущей работой. Нам хотелось как можно глубже изучить людей, почувствовать сердцем их настроения. И всякий раз мы убеждались: разведчики полны отваги, готовы к выполнению любых, самых сложных заданий. Касалось это, кстати, и тех, у кого не было, на первый взгляд, каких-либо оснований для радости, душевного покоя.
В одной из наших рот разговорился я как-то с немолодым уже разведчиком. И подсел я к нему не случайно: уж больно сумрачным, хмурым показался мне этот боец. Выяснилось, что вся семья у него осталась на оккупированной территории.
— Скоро два года, как ни слуху, ни духу, — глядя прямо перед собой, с трудом выдавливая из себя слова, произнес он. — Живы ли? Ведь фашисты такое творят…
Горе его было мне вполне понятно. Конечно, сравнивать тут нельзя, но в первые месяцы войны я сам немало переволновался. Во время одной из первых командировок на фронт из Москвы была эвакуирована моя семья. И получилось так, что никто толком не мог сказать, с какой именно группой уехала жена и ребятишки. Почти полгода ушло на то, чтобы разыскать их, наладить переписку. Я, разумеется, знал, что они находятся среди своих, верил, что помогут им люди. И тем не менее чувство тревоги не покидало меня. А тут заведомо знать, что близкие находятся там, по ту сторону фронта…
Положив руку на колено солдата, я мучительно подыскивал слова, которые могли бы хоть немного ободрить, успокоить его. Но они никак не находились. А он, словно поняв, о чем я думаю, повернулся ко мне:
— Не надо утешать меня. Ладно? Вы лучше прикажите командиру, чтобы чаще на задание посылал. Ух, какой я злой на фрицев!
И я невольно посмотрел на его сжатые кулаки. Да, тому, кто попадет в эти руки, не поздоровится.
Приходилось вести разговоры и другого рода. В частности, немало вопросов задавалось нам по поводу введения в Красной Армии офицерских званий и новых знаков различия — погон.
— Какой в том резон? — спрашивали некоторые разведчики.
Живы были в их памяти рассказы старших о гражданской войне. Тогда человек с погонами воспринимался как враг советской власти. Мы терпеливо разъясняли классовую природу наших Вооруженных Сил, подчеркивали, что советские воины, надевая погоны, поддерживают славные традиции русской армии.
— Наш офицер — это советский офицер!
— Вроде бы и так, а все равно как-то непривычно…
Разговоры разговорами, а разведчики одними из первых получили новые знаки различия. На фронте так уж повелось: храбрым воинам — почет и уважение. Для них не жалели ничего. Вернутся люди с боевого задания, а их уже ждут подарки, поступившие от шефов — тружеников тыла. А разве не приятно получить письмо, на конверте которого начертано: «Самому храброму воину»? Случалось, что взамен махорки разведчикам давали папиросы. Другим же кладовщик отвечал: «Сначала послужи в разведке, а потом разевай варежку!»
Заслуги разведчиков признавались не только в солдатском кругу. Еще в период ликвидации ржевско-вяземского выступа мы узнали, что 10 марта 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР учрежден нагрудный знак «Отличный разведчик». Этим знаком награждались лица рядового и сержантского состава, систематически показывающие высокие образцы воинского долга при выполнении заданий командования, а также те, кто ранее был удостоен правительственных наград за мужество и храбрость, проявленные в разведке.
Весть о введении нагрудного знака мигом облетела все разведывательные подразделения. И воспринята была она с большой радостью. Долгое время разговоры об этой новости не прекращались в землянках и блиндажах.
— Гляди, братцы, о нас в Москве не забывают!
— Сам Михаил Иванович Калинин подписал! Знай наших!
Мы, офицеры, конечно же, тоже были глубоко взволнованы вниманием правительства к войсковым разведчикам. Однако такое внимание не только радовало, но и ко многому обязывало. О возросшей роли войсковой разведки теперь все чаще говорили на служебных совещаниях. Газета «Красная звезда» выступила с передовой статьей «Настойчиво повышать разведывательную грамотность!», в которой с исключительной силой подчеркивалось значение разведки. «Пренебрегать изучением противника, пренебрегать работой войсковой разведки, — писала газета, — означает… обречь себя на глухоту и слепоту. Пренебрегать изучением противника, пренебрегать разведкой означает действовать наобум, упуская возможности для победы, рискуя поставить свои войска под удар. В то же время чем лучше командир знает, с кем именно он дерется, — тем вернее он действует, тем больше его успех».