Что ж, гвардии подполковник Газарян был, безусловно, прав. Собственно, нештатные разведчики стрелковых подразделений и прежде вскрывали систему огня противника, обнаруживали препятствия, задерживающие продвижение пехоты и танков. В ходе боя они захватывали пленных и через них устанавливали численность противостоящего врага. Следовало лишь нацелить командиров батальонов и рот на резкую активизацию подобной деятельности, на проявление инициативы. Тогда из штатных разведчиков соединений и частей действительно можно будет создать столь необходимые резервные группы. Разве не так?
Любопытные мысли высказал начальник следственной части разведотдела майор Рыбаков:
— Я думаю, что можно принять предложение антифашистов из числа перебежчиков. Они просятся в разведку. Мы же видим, как изменилось поведение немцев за последнее время.
И действительно, теперь вражеские солдаты, да и офицеры тоже, вели себя иначе. Конечно, попадали к нам и убежденные гитлеровцы, фанатики. Но даже они на допросах держались не так, как в прежние годы. Раньше, бывало, пленный нагло смотрит в глаза, хамит. Словом, всеми силами дает понять, что ему и плен не плен, и смерть не смерть. Я, дескать, был и остаюсь хозяином положения.
Теперь картина была совершенно иная. Даже отъявленные фашисты не стремились выставлять напоказ свои убеждения и верность фюреру. Многие заискивали перед переводчиком, офицерами, проводящими допрос. Все большее число солдат убеждалось в том, что поражение гитлеровской Германии неизбежно, что теперь дело только во времени.
Однако гитлеровская армия к лету 1944 года по-прежнему представляла собой хорошо отлаженную, четко действующую военную машину. И тем не менее мы все ощутимее чувствовали, что «коленкор» уже не тот. Взять хотя бы такой показатель. Каждому известно, что добровольная сдача в плен — вообще рискованная затея. В условиях стабильной обороны — тем более. А немецкие солдаты все чаще прибегали к такому способу завершения войны. Они приходили с нашими листовками, за хранение которых в гитлеровской армии карали исключительно жестоко.
Должен сказать, что изменению настроений в немецкой армии способствовала и активная деятельность антифашистского Комитета «Свободная Германия». Эта организация вела пропагандистскую работу как среди пленных, так и среди тех, кто еще оставался по ту сторону фронта. И на нашем участке, например, активно работал представитель Комитета. С помощью мощной радиоустановки он регулярно обращался к землякам, призывая их к сдаче в плен. Короче говоря, перебежчиков стало больше. Многие из них просились в разведку.
Видимо, не имеет особого смысла останавливаться на всех вопросах, которые обсуждались на этом совещании. Скажу только, что пользу оно принесло немалую. Ведь в сутолоке повседневных дел порой перестаешь замечать мелочи, уделять внимание каким-то, казалось бы, второстепенным факторам. А тут стало как-то особенно контрастно видно, что сделано и что еще предстоит сделать для успешного решения поставленных перед нами задач.
А предстояло, откровенно говоря, сделать еще очень многое. Поэтому сразу же после совещания офицеры разведотдела выехали в части и соединения для проверки исполнения ранее отданных распоряжений, корректировки планов разведки и оказания необходимой помощи на местах.
Может показаться несколько странным, что я уже не в первый раз упоминаю о контроле за выполнением отданных распоряжений. Мол, о каком контроле идет речь, кого нужно контролировать? В разведку-то отбираются лучшие люди. Да, безусловно, отбирались не просто лучшие, а лучшие из лучших. Тем не менее проверкой исполнения приказов и распоряжений нельзя было пренебрегать. Она гарантировала четкость и согласованность в работе всех звеньев разведывательного аппарата.
В эти дни мы побывали во всех дивизиях армии. Там шла напряженная работа по доукомплектованию разведывательных подразделений. Теперь подбирать разведчиков было несколько легче. Существовали армейские курсы младших лейтенантов и учебная рота армейского запасного полка, которая готовила сержантов. Тридцать офицеров и более ста сержантов были направлены в наши подразделения в период подготовки к наступлению. Со многими выпускниками я беседовал лично, и, прямо скажу, впечатление о людях осталось самое благоприятное.
К предстоящим боям шла подготовка и по другой линии. В соответствии с нашими предложениями, которые утвердил командарм, в стрелковых ротах из лучших бойцов формировались специальные разведывательные отделения. Во главе их стояли наиболее опытные сержанты.
В стрелковых батальонах создавались разведывательные взводы.
Наряду с этим шла упорная учеба офицерского, сержантского и рядового состава. Основное внимание уделялось подготовке к самостоятельным действиям в любой обстановке, развитию инициативы, хитрости, находчивости. Личный состав нештатных разведотделений и взводов был собран на специальные сборы. Люди под руководством опытных офицеров учились вести разведку в интересах своих рот и батальонов.
Должен заметить, что не только у разведчиков шла напряженная учеба. И стрелковые подразделения настойчиво готовились к предстоящим боям. Повсеместно отрабатывалась одна и та же тема: «Наступление с прорывом сильно укрепленных позиций противника и форсированием водных преград». В тылу наших войск были оборудованы специальные учебные поля, которые с максимальной точностью воспроизводили вражескую оборону.
Мне довелось присутствовать на учении в 17‑й гвардейской дивизии, где разведчиками руководил гвардии подполковник Василий Фомич Таран. Это был знающий, исключительно требовательный офицер. В соответствии с составленным им планом разведчики преодолевали преграды и препятствия, учились быстро реагировать на малейшее изменение обстановки. Действовали они умело, дерзко. Были, разумеется, отдельные недостатки. Но для того и существует учеба, чтобы выявлять и устранять их.
В разведывательных подразделениях было немало молодых солдат, которые, конечно, кое в чем еще уступали «старичкам». Но что особенно радовало: нигде, ни единого раза не слышал я упреков в адрес новичков, каких-то насмешек, высокомерных слов. Напротив, разведчики-ветераны делали все для того, чтобы помочь младшим братьям своим освоить трудную науку побеждать. В подразделениях прочно утвердилась атмосфера доброжелательности, взаимной помощи, наставничества, если так можно сказать.
Своими наблюдениями я поделился с заместителем по политчасти майором Н.В. Поздняковым, который по заданию начальника политотдела армии часто выезжал в подразделения. И он полностью согласился со мной. Да, политико-моральное состояние разведчиков на должном уровне. Больше он ничего не сказал, но я-то знал, что в значительной мере это его заслуга.
Работал Николай Васильевич исключительно много. А в эти июньские дни 1944 года — особенно. Вот и сейчас, когда мы встретились с ним в разведроте дивизии, я сразу обратил внимание на то, что его лицо слегка осунулось. Чувствовалось, что недосыпает он. Но глаза офицера светились радостью. И так было всегда, если Позднякова удовлетворяли плоды своего труда.
По моей просьбе Николай Васильевич рассказал о том, как активно, по-деловому проходили в дивизии партийные собрания, индивидуальные и групповые беседы. В разведывательных подразделениях регулярно выпускались боевые листки, в которых описывались подвиги лучших разведчиков, раскрывался их боевой опыт. Словом, все формы политической работы использовались активно и целенаправленно.
— Есть и кое-что новое, — продолжал майор Поздняков. — Думаю, что эту форму работы с личным составом можно будет рекомендовать и другим.
Оказалось, что начальник разведки 91‑й гвардейской дивизии и командир разведроты гвардии капитан Н.М. Солодовников стали практиковать посылку писем на родину разведчиков, проявивших мужество, отличившихся в боях.
Меня заинтересовали эти письма. Я попросил Солодовникова показать их. Спустя несколько минут на стол легли копии писем, которые хранили в роте. Вот одно из них, направленное отцу отважного разведчика Федора Половенко:
«Дорогой Савелий Потапович! Ваш сын Федор — воин, не знающий страха. Несколько дней назад он оказался в населенном пункте, занятом врагом. Федор не растерялся. Он швырнул в окна гранаты, а потом в упор расстреливал гитлеровцев из автомата. Он уничтожил много врагов, а одного взял в плен.
Ваш сын — сержант. Он награжден орденом Красного Знамени и медалью “За отвагуˮ. Благодарим Вас, Савелий Потапович, за то, что Вы вырастили и воспитали такого сына, отважного воина».
Как оказалось, на это письмо гвардии капитан Солодовников вскоре получил ответ. Отец гвардии сержанта Половенко писал:
«Очень рад читать такие теплые слова о Федоре. Благодарю вас за хорошее воспитание моего сына, который так храбро сражается с врагами и удостоен двух правительственных наград. Лет мне уже немало, но славные боевые дела Красной Армии и моего сына Федора воодушевляют меня на самоотверженный труд в колхозе. Мы здесь тоже отдаем все силы делу скорейшей победы над коварным врагом».
— Ну и как реагировал на это письмо гвардии сержант Половенко? — спросил я у Солодовникова.
— Рад был бесконечно. Смутился, правда… Благодарил меня и всех товарищей по роте. Мы ведь ответ вслух перед всеми зачитали.
Партийные и комсомольские собрания, боевые листки, письма родным — все это, конечно, были эффективные методы политико-воспитательной работы. И все же наиболее сильное воздействие оказывал личный пример коммунистов.
Обстоятельства складывались так, что разведчиков 158‑й стрелковой дивизии некоторое время преследовали неудачи. Нужно было захватить «языка», а он, как на грех, никак не шел в руки. Командир роты и парторг Григорий Малыгин обстоятельно побеседовали с бойцами. Вместе выяснили основную причину неудач: недостаточное наблюдение за обороной противника и слабое знакомство с намеченным объектом. И еще — неверие в свои силы. Последнее, пожалуй, было самым главным.