91‑я гвардейская стрелковая дивизия 1 февраля вырвалась вперед, опередив соседей на десять километров. За следующий день гвардейцы продвинулись еще на одиннадцать. Им наконец удалось выйти на берег Балтийского моря. Когда мы получили донесение об этом, радости нашей не было предела. Однако она оказалась преждевременной. Фашисты не замедлили воспользоваться отставанием соседних соединений. Им удалось окружить дивизию.
Несколько дней продолжались ожесточенные бои. Попытка пробиться к окруженным не увенчалась успехом. Боеприпасы и продовольствие в частях, оказавшихся в кольце, были на исходе. 8 февраля гвардейцы получили приказ: прорываться из окружения.
Сейчас трудно сказать, как это получилось, но фашистам удалось перехватить и расшифровать радиограмму, в которой указывался маршрут отхода. Вражеские части немедленно начали перегруппировку, для того чтобы нанести решающий удар. И опять отличились разведчики. Группа гвардии капитана А. Щербакова своевременно заметила сосредоточение гитлеровских войск на путях отхода и правильно оценила сущность этого маневра. Благодаря полученной информации гвардии полковник В.И. Кожанов, который командовал дивизией, изменил первоначальный план.
Прорыв дивизии через боевые порядки противника начался в ночь на 9 февраля. Всем пришлось трудно, но в особенно тяжелом положении оказался 227‑й гвардейский стрелковый полк. Готовясь к самому худшему, офицеры штаба сожгли наиболее важные документы. Встал вопрос о сохранении полкового знамени. Кто-то предложил закопать его в лесу: дескать, скоро вернемся сюда. Но офицер разведки гвардии капитан Николай Батхель спрятал знамя на груди под стеганкой. Прикрываемый разведчиками, он пронес его через все преграды.
Несколько позже, после завершения Восточно-Прусской операции, я встретился с Василием Ивановичем Кожановым. Он стал генерал-майором, ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
— Жизнью своей и многих товарищей, — сказал он, — я обязан разведчикам дивизии. Хочу, Максим Афанасьевич, чтобы вы знали об этом.
В середине февраля наземным и воздушным наблюдением было установлено, что гитлеровцы накапливают силы западнее и северо-западнее Кенигсберга. Анализ поступающих данных показал, что противник готовит двусторонний удар с целью захвата автомобильной и железной дорог, связывающих Кенигсберг с городом Фишхаузен. Цель такого удара была ясна: соединение двух группировок. А вот какими силами располагают фашисты для выполнения своего замысла?
Немало часов колдовали мы над картами и разведдонесениями. В конечном итоге пришли к выводу: наиболее вероятно, что гитлеровцы попытаются нанести удар со стороны Кенигсберга силами 5‑й танковой дивизии, усиленной пехотными частями, а со стороны земландской группировки — силами дивизии из состава 28‑го армейского корпуса, которую поддержит танковый батальон.
Обо всем этом я доложил Военному совету армии. Шло обсуждение вопроса о контрмерах, когда настойчиво зазвонил телефон. Генерал И.И. Людников недовольно поморщился. Он не любил отвлекаться, и, как правило, во время совещаний телефоны молчали. Разве что кто-то из штаба фронта потребует его к аппарату. Иван Ильич с неохотой поднял трубку:
— Слушаю! Что? Что вы сказали?! Не городите ерунду! — Потом он некоторое время молчал, плотно прижав трубку к уху. Наконец, тяжело опустился на стул. — Товарищи, — глухо произнес он, — мне только что сообщили, что тяжело ранен генерал Черняховский. Он в госпитале, в сознание не приходит…
Весть об этом была подобна удару молнии. Как это могло случиться? Где? Когда?
Чуть позже выяснилось, что с утра 18 февраля командующий фронтом находился в 5‑й армии у генерал-полковника Н.И. Крылова. Оттуда он выехал в 3‑ю армию. Чтобы попасть на командный пункт, предстояло миновать развилку дорог, которая методически обстреливалась артиллерией противника. И нужно же было так случиться, чтобы именно в тот момент, когда на развилку выехала машина генерала И.Д. Черняховского, прозвучал роковой взрыв. Крупный осколок ударил в грудь. В госпитале Иван Данилович, так и не приходя в сознание, скончался.
Вскоре мы читали в «Правде» правительственное сообщение:
Совет Народных Комиссаров СССР, Народный комиссариат обороны СССР и Центральный Комитет ВКП(б) с глубоким прискорбием извещают, что 18 февраля скончался от тяжелого ранения, полученного на поле боя в Восточной Пруссии, командующий 3‑м Белорусским фронтом Черняховский Иван Данилович — верный сын большевистской партии и один из лучших руководителей Красной Армии.
В лице тов. Черняховского государство потеряло одного из талантливейших молодых полководцев, выдвинувшихся в ходе Отечественной войны…[8]
Я видел многих солдат, сержантов, офицеров, которые читали и перечитывали это сообщение со слезами на глазах. И горе этих людей было понятно. Все, кто знал Ивана Даниловича, относились к нему с глубоким уважением. Его любили за человечность, за высокую требовательность, сочетающуюся с внимательным отношением к подчиненным, за доступность и простоту.
Похороны И.Д. Черняховского. Вильнюс, 20 февраля 1945 г.
Вспоминается мне последняя встреча с ним. Это было в ту пору, когда части 39‑й армии находились уже за рекой Дайме. Командующий фронтом приехал на наблюдательный пункт генерала И.И. Людникова.
— Хорошо шагаете! — воскликнул он, выходя из машины. — Теперь, когда эта чертова речка позади, передам в ваше подчинение еще один корпус — тринадцатый гвардейский. — Склонившись над картой, он продолжил: — Задача — окружить северную часть Кенигсберга, прорваться в район Байике. Вот где, Иван Ильич, я хотел бы с вами в следующий раз встретиться!
Части армии выполнили свою задачу. Но, увы, встреча с генералом И.Д. Черняховским не состоялась.
Все мы были еще полны горькими мыслями о безвременной кончине генерала И.Д. Черняховского, когда гитлеровцы, как и предполагалось, попытались нанести встречные удары: один со стороны Земландского полуострова, другой из Кенигсберга. Начались они мощной артиллерийской подготовкой, в которой принимали участие корабельные орудия. Вместе с командующим армией я находился на его наблюдательном пункте, наспех оборудованном в полуподвальном помещении разрушенного здания. Вокруг рвались тяжелые снаряды, гудела земля, но в душе была полная уверенность, что наши соединения и части не дрогнут, выстоят. Так оно и вышло. Лишь на отдельных участках гитлеровцам удалось несколько продвинуться вперед. Но и там положение вскоре было восстановлено. Фронт временно стабилизировался.
Маршал Советского Союза А.М. Василевский, которому Ставка Верховного Главнокомандования поручила командовать 3‑м Белорусским фронтом после гибели генерала И.Д. Черняховского, поставил перед войсками задачу основательно подготовиться к решающему штурму Кенигсберга. Гарнизон вражеской крепости к тому времени насчитывал более ста тысяч солдат и офицеров. В их распоряжении были мощные укрепления, огромные запасы оружия, боеприпасов, продовольствия. Кроме того, существовала пятикилометровая полоса вдоль железной дороги, связывающей город с портом Пиллау. Судя по всему, предстояли тяжелые бои. Без потерь, как известно, не обходится ни один бой. Но терять людей на заключительном этапе сражений (в том, что крах гитлеровской Германии близок, уже никто не сомневался) было особенно больно и обидно. Поэтому мы готовились, готовились и еще раз готовились. И снова сотни наблюдателей засекали огневые точки врага. И снова уходили в тыл противника группы разведчиков. Радиограммы, письменные донесения, устные доклады… Все больше и больше условных знаков появлялось на наших картах. Все ближе становился заветный день — день решительного штурма фашистской крепости, цитадели прусского милитаризма.
Если враг не сдается…
Наступил март 1945 года — первый месяц весны. Мы были глубоко убеждены, что это последняя военная весна. Наши войска вели бои в Венгрии, Чехословакии, на территории фашистского рейха. Гитлеровцы ожесточенно сопротивлялись. В районе озера Балатон они даже перешли в контрнаступление. Но каждому было понятно, что это лишь отчаянные попытки отсрочить, оттянуть окончательный крах.
Войска 3‑го Белорусского фронта накапливали силы для решающего удара в Восточной Пруссии. День и ночь шли эшелоны, автомобильные колонны с вооружением, боеприпасами, продовольствием, личным составом.
В разведотделе штаба продолжалась напряженная, не прерываемая ни на час работа. Характер предстоящих боев определял наши главные задачи. Впереди — штурм крепости. Следовательно, основные усилия разведчиков должны быть сосредоточены на вскрытии и уточнении системы укреплений врага, выявлении слабых звеньев в его обороне. И должен сразу заметить, что задачи эти решались в весьма сложной обстановке.
Прежде всего приходилось учитывать исключительно высокую плотность боевых порядков войск, находившихся перед нами. На сравнительно небольшой площади было сосредоточено огромное число частей и подразделений. Найти брешь, через которую разведывательные группы могли бы проникнуть в тыл, было почти невозможно. Да и само понятие «тыл» становилось в этих условиях относительным.
Далее, нам следовало исходить из возможности, а скорее даже неизбежности уличных боев в самом Кенигсберге. Опыт Сталинграда подсказывал, что такие бои имеют свои особенности. Это значило, что мы должны располагать исчерпывающей информацией об улицах, площадях, отдельных зданиях, которые могут быть превращены гитлеровцами в опорные пункты. С большим трудом нам удалось раздобыть план города. Шли в дело фотографии, художественные открытки, вырезки из немецких газет и журналов, которые попадали в наши руки.
Разумеется, многое могли нам сообщить пленные. Поэтому охота за «языками» при подготовке штурма Кенигсберга приобретала особое значение. Практически ежедневно группы поиска уходили для выполнения заданий.
Разведчики 192‑й стрелковой дивизии захватили в марте около 40 пленных. В этом немалая заслуга принадлежала начальнику разведки дивизии майору Ю.В. Трошину. Юрий Васильевич умело намечал объекты поиска, детально готовил разведчиков к действиям в стане врага. В частности, очень важные сведения мы получили от пленного, захваченного именно на участке этой дивизии. Обер-ефрейтор 1‑го крепостного полка рассказал много интересного об оборонительных сооружениях, подробно описал нам форт № 4.