Мы узнали, что в приграничной полосе на солуньском направлении в самом деле действуют лишь отряды прикрытия и группы «смертников». Главные же силы японцев, как мы и предполагали, находились в центральных районах Маньчжурии. Где конкретно, на каком удалении от перевалов Большого Хингана — пленные точно не знали. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Солдатам-пограничникам такие сведения не сообщались.
В процессе допроса я особенно внимательно относился к тем данным, которые касались «смертников». И не только потому, что с подобной категорией военнослужащих мы не встречались во время боев с гитлеровскими захватчиками. Предстояло выяснить, чего можно ожидать от этих самоубийц. Кроме того, хотелось уяснить психологические особенности поведения их в бою.
Те, кто именовался «смертниками», еще до начала боевых действий находились на особом, привилегированном положении. Они получали большие деньги, особые льготы для семьи и для себя лично. Зато в бою они были обязаны — да, именно обязаны — умереть. Попытка уклониться от выполнения своего «долга» каралась смертной казнью. Таким образом, выбора не оставалось: либо так, либо иначе.
В задачу «смертников» входило уничтожение из засад командного состава и боевой техники советских войск. Многие из них специально охотились за нашими офицерами, нападая на них с холодным оружием. Были и такие, кто, обвязавшись гранатами, подкарауливал наши танки и автомашины. В японской авиации были летчики, которые поднимались в воздух на самолетах, до предела нагруженных взрывчаткой и имевших запас горючего для полета только к цели. Такие самолеты фактически представляли собой мощные управляемые бомбы, предназначенные, как правило, для нанесения ударов по наиболее важным объектам, в частности по боевым кораблям противника. Отрываясь от взлетной полосы, летчик знал, что назад он уже не вернется.
Несколько забегая вперед, скажу, что частям и подразделениям 39‑й армии не раз приходилось иметь дело со «смертниками». Но наши офицеры, сержанты, солдаты быстро научились различать их в общей массе врагов, обнаруживать засады. Меткие автоматные очереди, точные броски гранат решительно пресекали всякие попытки помешать продвижению наших войск, нанести им дополнительные потери.
Впрочем, довольно о «смертниках». Не заслуживают они того, чтобы о них много говорить. Ясно, что в основе их поступков лежали отчаяние, корысть, желание хоть на время урвать у жизни какие-то блага.
Все это не имеет ничего общего с истоками подлинного героизма, присущего нашим воинам. Вспомним Александра Матросова, закрывшего грудью вражескую амбразуру. Вспомним отважных защитников Бреста и Севастополя, с гранатами в руках бросавшихся под фашистские танки. Вспомним летчиков, шедших на таран, направлявших объятый пламенем самолет в самую гущу неприятельских колонн. Вот оно, истинное самопожертвование во имя выполнения поставленной задачи, во имя спасения товарищей, во имя жизни на земле. Сознательно жертвовать собой могут только настоящие герои, люди чести и долга, воины, глубоко любящие свою Родину и народ. В нашей армии на подвиг, на самопожертвование готов любой. В этом-то и заключается ее сила.
Разведотряд 262‑й стрелковой дивизии получил задачу установить наличие оборонительных сооружений противника и его подразделений в глубине до 25 километров. По мере продвижения вперед разведчики должны были наметить и обозначить маршрут передового отряда дивизии, так как карты, которыми мы располагали, не давали точного представления о дорогах и характере местности.
Разведчики, возглавляемые майором В.И. Маньковым, пересекли границу оккупированной японцами Маньчжурии и начали быстро продвигаться в намеченном направлении. У тропинки, на которой ранее наблюдатели неоднократно засекали конные патрули противника, были оставлены две засады. Они должны были оставаться там до подхода передового отряда дивизии. В случае появления японцев надлежало пленить их.
— Имейте в виду, что мимо вас могут двигаться и наши конные связные, — предупредил Маньков. — Будьте внимательны, своих не побейте. Их отличительный знак — белая повязка на левом рукаве.
В полосе разведки майор выслал вперед два дозора в составе шести конных разведчиков каждый.
Таким образом, было сделано все возможное, чтобы избежать неожиданностей: впереди двигались дозоры, затем разведотряд, передовой отряд и только потом главные силы дивизии.
Разведчики шли в полной темноте. Им было приказано соблюдать тишину. Чем позже противник обнаружит их, тем больше шансов на то, что части армии первыми достигнут перевалов. После того как было пройдено 10 километров, Маньков послал с конным связным письменное донесение командиру дивизии: «Противника и его оборонительных сооружений в полосе разведки не обнаружено. Маршрут движения для передового отряда обозначен указками». Офицер разведотдела штаба армии майор Зафт, находившийся в это время в 262‑й дивизии, немедленно сообщил об этом мне. Я в свою очередь тут же доложил начальнику штаба и командарму.
— Хорошо! — удовлетворенно кивнул командарм. — Передайте, пусть по возможности ускоряет продвижение.
Соответствующее распоряжение было тут же передано по радио в дивизию. Предвижу вопрос: почему же разведчики посылали конного бойца с донесением, а не воспользовались радиосвязью? Ведь это намного сократило бы сроки прохождения информации. Да, времени было бы затрачено меньше. Но японцы могли бы запеленговать передатчик, всполошиться раньше времени. Поэтому радисты разведотряда до поры до времени работали только на прием.
Несколько позже, когда разведчики удалились от границы на 15–16 километров, майору Манькову было передано приказание: выполнять задачу до подхода передового отряда дивизии, после чего присоединиться к нему. Для такого решения имелись основания. Дело в том, что теперь увеличивалась вероятность встречи с относительно крупными силами противника. Разведчики, вооруженные лишь автоматами, ручными пулеметами и гранатами, при всем желании не смогли бы сбить этот заслон, уничтожить его. Обнаружив же себя, они давали в руки противнику крупный козырь. Японцы могли подтянуть подкрепления, завязать бой. А это не входило в наши планы.
Другое дело — передовой отряд дивизии, к которому должны были присоединиться разведчики. В него входили стрелковый батальон, рота танков, взвод самоходных орудий, дивизион артиллерии, батарея «катюш», батарея противотанковых орудий, саперный взвод. Если передовому отряду и суждено обнаружить себя, то это будет значительная сила, способная нанести по противнику мощный удар. Возглавлял отряд заместитель командира 940‑го стрелкового полка майор Вадим Будаков.
На рассвете 9 августа головная походная застава передового отряда, двигаясь по маршруту, обозначенному разведчиками, догнала разведотряд. Майор Маньков разместил на головных машинах два отделения бойцов. Они продолжали разведку.
Я подробно рассказал о действиях разведчиков в полосе одной дивизии. Примерно такая же картина вырисовывалась и на других участках. В первый день войны мы быстро продвигались вперед, не вступая в бой с более или менее крупными силами японцев. Это не только радовало, но и настораживало. Разведчики чувствуют себя неуютно, если не располагают исчерпывающей информацией о противнике, если нет с ним непосредственного соприкосновения.
Но вот из 262‑й дивизии поступили первые донесения, проливающие свет на замыслы противника. Головной дозор этой дивизии вышел к железной дороге Халун-Аршан — Солунь. Осмотревшись, разведчики хотели было уже двигаться дальше, но в этот момент кто-то из них заметил вдалеке дым. Не поезд ли идет навстречу?
Младший лейтенант П.И. Кондрашов, возглавлявший разведывательный дозор, прильнул ухом к рельсам. И действительно, через несколько мгновений он уловил далекий, еще чуть слышный перестук вагонных колес.
Офицер доложил обо всем командованию, а сам с бойцами расположился неподалеку от железнодорожного полотна. Автомашину, на которой двигался дозор, укрыли за ближайшей сопкой. Успели замаскировать и танк, имевшийся в распоряжении разведчиков.
Вскоре показался состав. Он шел двойной тягой. Первый снаряд, выпущенный танкистами, угодил во второй паровоз. Эшелон остановился. Из вагонов повыскакивали японские солдаты. Не обнаружив наших разведчиков, они начали беспорядочную стрельбу. Спустя некоторое время группа вражеских солдат бросилась к головному паровозу. Не сразу разведчики разгадали замысел врага. Лишь когда уцелевший паровоз, отцепленный от состава, набирал скорость, они открыли огонь из автоматов. Но было уже поздно. Паровоз, облепленный японцами, скрылся за поворотом.
Трудно сказать, как развернулись бы события дальше. Эшелон, в котором насчитывалось несколько сотен солдат, остался на месте. Сдержать их натиск было тяжело. К счастью, подоспела головная походная застава, состоявшая из стрелковой роты, взвода танков и взвода противотанковой артиллерии. Завязался огневой бой.
Вскоре подошли еще семь наших танков. Командир походной заставы подал сигнал общей атаки. Танки уже приближались к насыпи, когда к ним кинулось несколько вражеских солдат. Это были «смертники». Весь огонь был перенесен на них, и ни одному «смертнику» не удалось выполнить задачи. Поняв это, японцы начали поспешно отходить на север, в сопки.
Захваченные в бою пленные показали, что они служили в танкоистребительном батальоне, который следовал к перевалам Большого Хингана. Через пленных удалось также установить, что Халун-Аршанский укрепленный район, как мы и предполагали, занимают части 107‑й японской пехотной дивизии. Об этом было доложено генерал-полковнику И.И. Людникову.
— В укрепленном районе дивизия? — задумчиво произнес он. — Ну и пусть сидит там. Главное для нас — не потерять темп. Обойдем японцев! Давайте своих разведчиков вперед…
Мне была понятна мысль командарма. Пока что враг оказывал слабое сопротивление. Однако он мог еще успеть подтянуть резервы из Солуни, занять выгодные позиции в горах. Этого нельзя было допустить. И разведгруппы, укомплектованные опытнейшими людьми, снабженные радиостанциями, с максимально возможной скоростью двинулись в горы.