Ночь на 6 апреля выдалась на редкость темной и сырой. Неторопливо, словно нехотя, падал мокрый снег. Группа Яглинского, преодолев болото, вышла в ближайший тыл врага.
– Вижу землянку, – доложил Шевченко, двигавшийся в передовом дозоре.
Подобравшись ближе, разведчики внимательно присматривались, пытаясь оценить обстановку. Потом, разбившись попарно, поползли дальше. Вот уже землянка совсем близко. Слышны приглушенные голоса, кашель. Судя по всему, здесь была не одна землянка, а несколько. Однако менять планы теперь уже было поздно. Тем более что перед Яглинским в темноте неожиданно выросла фигура гитлеровского солдата.
Короткая автоматная очередь разорвала ночную тишину. И тут же раздались взрывы гранат, которые полетели в окна и двери землянок. Сам Яглинский швырнул противотанковую гранату в самую большую землянку и сразу же бросился туда. Разыскав в дыму оглушенного, но живого фашиста, Михаил передал его подоспевшим товарищам.
Нападение было настолько внезапным и дерзким, что враг не смог помешать организованному отходу разведчиков. Они, таща за собой пленного, благополучно миновали болото и добрались до наших окопов, где их поджидали бойцы, готовые в любой момент прийти на помощь.
Около трех десятков «языков» добыл за два года разведчик Михаил Яглинский со своими товарищами. Пять раз он был ранен и после выздоровления непременно возвращался в свою разведывательную роту, в которой получил боевое крещение. Не знаю, каким образом Михаилу удавалось уговорить госпитальное и медсанбатовское начальство, но факт оставался фактом. «У меня в роте прописка постоянная! – шутил Яглинский. – Другого пути нет». К первой награде разведчика прибавились орден Отечественной войны II степени, два ордена Красной Звезды, орден Славы III степени.
В тот раз я задержался в 158‑й стрелковой дивизии. И все потому, что вслед за группой Яглинского в поиск должна была отправиться еще одна. Старший сержант А. Иванов, которому поручили возглавить ее, закончил всю подготовительную работу. Можно ли было вернуться в штаб армии, не дождавшись результатов?
В полночь 8 апреля, тщательно проверив оружие и снаряжение, разведчики покинули окопы нашего переднего края. Я, оставаясь там, еще раз мысленно прикидывал: все ли сделано для обеспечения успешной вылазки? Ведь каждая мелочь может сыграть решающее значение. Но вроде бы поводов для волнений не было. Саперы сделали проходы в минных полях, артиллеристы и минометчики заблаговременно произвели пристрелку рубежей и были готовы в случае необходимости прикрыть отход разведывательной группы…
Размышления мои были прерваны автоматными очередями. Что произошло? По моим подсчетам, разведчики еще не могли приблизиться к вражеским траншеям. Неужели нарвались на засаду? Сразу же тоскливо стало на душе. Однако стрельба вскоре прекратилась. А еще через несколько минут ординарец Роман Музыка, который не отходил от меня ни на шаг, разглядел в темноте силуэты людей. Потом и я увидел условный сигнал, поданный карманным фонариком. Что же произошло?
Выяснилось, что когда группа была на полпути к объекту поиска, один из разведчиков услышал подозрительный шорох. «Может, показалось?» – подумал он. Но уже и старший сержант Иванов почувствовал, что неподалеку кто-то есть. «Быть начеку, приготовиться. Без команды огня не открывать!» – приказал он. Через минуту показались гитлеровцы. Они пересекали лощину, двигаясь как раз в ту сторону, где затаились разведчики.
– Я сразу смекнул – наши «коллеги», – рассказывал мне потом Иванов. – Ну, ребята, шепчу, фрицы нам задачу облегчают. Теперь главное – не теряться. – Иванов немного помолчал, облизывая сухие, запекшиеся на ветру губы. Потом продолжил: – Конечно, там все это было короче. И говорить было нельзя – услышат. Но только поняли меня товарищи. А когда подошли фрицы почти вплотную, мы и ударили. Лишь трое сумели убежать. Вот документы остальных. А пленный сейчас в себя придет, можно будет допрашивать…
Часто бывая в подразделениях, я интересовался не только боевыми делами разведчиков. Как организован их быт, что делают они в свободное время? Эти вопросы имели немаловажное значение. И что скрывать, порой приходилось вести резкие разговоры с иными должностными лицами, которые не понимали или не хотели понимать, насколько сложна и ответственна служба разведчиков. Но подобные столкновения были чрезвычайно редки.
Разведчики пользовались всеобщим уважением. Газеты, журналы, новые книги доставлялись им в первую очередь. Часто у нас, в штабе армии, их еще не было, а в землянке разведчиков, смотришь, уже читают. Кстати, замечу, что и художественной самодеятельностью увлекались разведчики. В каждом подразделении находились певцы, танцоры, чтецы.
Как-то мне пришлось присутствовать на концерте в разведроте 17‑й гвардейской стрелковой дивизии. Зрители тепло встречали каждого исполнителя. Особенной популярностью пользовался у них радист К. Лисогоренко. Голос у него действительно был прекрасный. Мало того, певец умел очень тонко передать настроение песни, ее внутренний смысл. Честно говоря, я нисколько не удивился, когда после войны узнал, что Лисогоренко стал артистом, выступал в ансамбле песни и пляски одного из военных округов.
Немало было талантов в разведроте этой дивизии. Но, пожалуй, заводилой среди участников самодеятельности был гвардии рядовой Геннадий Ивачев. Он и гармонист, и танцор, и мастер на шутку. Такое, бывало, расскажет, что все окружающие за животы хватаются. Иной раз прямо в землянке пустится в пляс, да так, что, кажется, вот-вот искры из-под каблуков посыплются.
Разведчики любили людей неунывающих, затейников. И это закономерно. Ведь нервное перенапряжение во время поиска, рейда во вражеский тыл должно было чем-то компенсироваться, где-то находить разрядку.
Кстати, Геннадий Ивачев не унывал и в ситуациях, в которых, казалось бы, совсем не до смеха. Командир роты рассказал мне любопытный случай.
Однажды, когда разведчики, в числе которых был и Ивачев, находились уже на исходной позиции, готовые двинуться к вражеским траншеям, неподалеку разорвалась мина. Небольшой осколок попал Геннадию в голову и засел под кожей. Солдат, не потеряв и здесь чувства юмора, попросил командира группы вытащить «что-то твердое». Тот не решился. Тогда Ивачев запустил пятерню в слипшиеся от крови волосы, вытащил осколок сам, попробовал его на зуб и, притворно вытаращив глаза, прошептал: «Братцы, кажись, кость!»
Но командир группы не был склонен шутить. Он приказал гвардии рядовому Ивачеву отправляться в медпункт стрелкового батальона. Как ни умолял Геннадий, в поиск его на этот раз не взяли. А когда разведчики возвратились обратно (произошло это только через два дня), они узнали, что в медпункте, где остался их друг, один за другим следуют сольные концерты Ивачева: он плясал, пел, играл, рассказывал забавные истории. Все медики, а особенно девушки, упрашивали командира разведгруппы оставить Геннадия у них еще на пару деньков. «И сам подлечится, и других поможет быстрее поставить на ноги, – говорили о нем. – Смех, он сильнее всякого лекарства».
В середине апреля мы провели двухдневный армейский слет отличников-разведчиков. Не потому, что для нас наступила какая-то передышка в работе. Увы, напряжение не спадало. Но мы почувствовали, что настала пора обобщить опыт лучших бойцов и командиров. Сотрудники разведывательного отдела штаба армии часто бывали в подразделениях. И разумеется, обо всем интересном, поучительном рассказывали. Но сами разведчики друг с другом встречались редко. Я имею в виду, разумеется, людей из разных подразделений. Потому-то и решили мы собрать хотя бы их представителей. Пускай поговорят, посмотрят на тех, о ком идет добрая слава.
Когда я пришел с этим предложением к члену Военного совета армии генерал-майору В.Р. Бойко, он одобрил нашу идею.
Только, знаете, не нужно каких-то всеобъемлющих докладов, лекций, – предупредил он. – Пусть люди сами расскажут о своих делах, о тонкостях разведывательной работы. Постарайтесь создать простую, непринужденную обстановку.
Так мы и поступили. Даже свои записи офицеры нашего отдела старались делать так, чтобы это не бросалось в глаза выступающим и не смущало их.
Помню, одним из самых первых подошел к столу заместитель командира взвода разведывательной роты 19‑й гвардейской стрелковой дивизии гвардии старший сержант Михаил Диденко. Небрежно поправив ладонью черные вьющиеся волосы, он озорно сверкнул карими глазами.
– Спрашиваете, как мне лично удалось двенадцать «языков» захватить? Сейчас расскажу.
И замолк, словно голос потерял. Потом, собравшись с мыслями, постепенно разговорился. Он рассказал о том, что каждому поиску предшествовали напряженные тренировки на местности, которая похожа на ту, где предстоит действовать. Самое серьезное внимание уделялось анализу действий разведчиков. Почувствовав, что слушают его с большим вниманием и интересом, Диденко разошелся. Об одном из последних поисков он рассказал не просто живо, а с большим подъемом, душевным вдохновением.
– Участок, на котором предстояло действовать, был для нас новым. Так что начали мы с детального изучения местности. Где какой кустик, примечали, где какой бугорок. Не знаю, может, кто по-другому думает, а я считаю, что когда даже в темноте хорошо представляешь, сколько ползти до укрытия, до фрицевского окопа, считай, половина успеха в кармане.
По рядам разведчиков пронесся одобрительный гул. Значит, они полностью разделяли такую точку зрения.
– А потом мы разбились на три подгруппы, – продолжал Диденко. – Подгруппу захвата возглавил я. Двумя другими тоже старшие сержанты командовали. А общее руководство – за мной, – добавил он не без гордости.
Я едва успевал делать записи в своей рабочей тетради. На первый взгляд может показаться, что гвардии старший сержант Диденко не рассказывал ничего интересного. Поиск как поиск. Вроде бы о будничных мелочах идет речь. Но мы по опыту знали, что в нашей работе нельзя пренебрегать никакими деталями. Ведь и разведывательная информация, которая поступала к нам в отдел, несведущему человеку могла показаться пустяковой. Велика ли важность, допустим, если кто-то обнаружил еще пару дзотов? В сочетании с десятками уже существовавших они практически ничего не меняют. Но если такие же сведения поступили с соседнего участка, если они подкрепляются данными другого характера, уже можно предположить, что противник думает скорее об обороне, а не о наступлении. Так и здесь, рассказ одного Диденко, быть может, и не содержал чего-то принципиально нового, поучительного. Однако впоследствии, сопоставив его опыт с опытом других разведчиков, наверняка можно было сделать какие-то выводы о наиболее рациональных методах захвата «языков», устройства засад и так далее.