2 августа в штаб нашей армии прибыл маршал Советского Союза А.М. Василевский – главнокомандующий войсками Дальнего Востока. Он вызвал на доклад и начальника разведки. Я четко, как того требует устав, представился. Маршал поднялся навстречу и протянул мне руку:
– Помню, полковник, как докладывали под Витебском и в Восточной Пруссии. Наверное, не думали, что на этот раз встретимся здесь? Ну что ж, выкладывайте свою информацию.
Информация на этот раз была небогатой. Но маршал прекрасно понимал, что иной она в данных условиях и быть не может. Поэтому он ни словом не упрекнул разведчиков.
– Чем объясняется относительная слабость японских укреплений? – спросил он.
– Вероятно, противник считает, что на данном направлении могут действовать только незначительные силы, – ответил я. – Здесь практически нет дорог, очень трудно с водой.
– В этом они правы. А вот выводы делают ошибочные. Меряют, как говорится, на свой аршин. Еще не знают, на что советский солдат способен. В чем видите основную задачу разведчиков армии?
– Постоянно держать под контролем все резервы противника, своевременно установить начало выдвижения их к горным перевалам.
– Правильно! Тот, кто первым успеет захватить перевалы, окажется в значительно лучшем положении. – Маршал повернулся к командующему армией: – Учтите это, Иван Ильич! Сейчас у японцев на перевалах только небольшие заслоны. Сумеете упредить подход их главных сил – успех обеспечен. Задержитесь на час – это будет стоить большой крови.
До начала наступления оставались считанные дни. Офицеры разведотдела разъехались по соединениям, чтобы еще раз уточнить и скорректировать планы предстоящих действий. В распоряжение командиров разведывательных подразделений были выделены дополнительные транспортные средства, радиостанции, запасы воды и продовольствия. Штаб армии предвидел, что разведотрядам и группам придется действовать в пустыне стремительно, дерзко, зачастую в полном отрыве от своих войск. А это требовало повышенной мобильности, обеспечения разведчиков всем необходимым.
Командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации проводили политико-воспитательную работу среди разведчиков. Особое внимание при этом обращалось на расстановку коммунистов и комсомольцев, на развитие у бойцов и офицеров высоких морально-политических и боевых качеств.
К исходу дня 8 августа наша армия была готова к боевым действиям. Мы ждали условного сигнала. Притаились выдвинутые на исходные позиции танки и самоходные установки. За сопками сосредоточились стрелковые батальоны. На стол разведотдела ложились последние донесения, которые свидетельствовали о том, что в стане врага ничего не изменилось: войска противника к границе не подтягивались.
Потом мы узнали, что правительство СССР заявило правительству Японии, что с 9 августа Советский Союз считает себя в состоянии войны с Японией. В заявлении говорилось, что это является «…единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции». А пока, как я уже упоминал, мы ждали того часа, который бросит советские войска вперед.
Командование 39-й армии. Слева направо: И.И. Людников, В.Р. Бойко, начальник артиллерии армии Ю.П. Бажанов.
Порт-Артур, сентябрь 1945 г.
План ведения боевых действий, разумеется, был тщательно продуман и составлен заранее. И выглядел он несколько необычно, правильнее сказать, непривычно для нас. В период боев с немецко-фашистскими захватчиками наступательная операция начиналась мощной артиллерийской и авиационной подготовкой. Здесь же командование решило действовать иначе. На это были веские причины.
Во-первых, перед нами не было сплошной, хорошо оборудованной в инженерном отношении обороны. Следовательно, о подавлении огневых точек, разрушении укреплений, уничтожении живой силы противника в окопах и траншеях говорить не приходилось.
Во-вторых, артиллерийский и минометный обстрел, налеты бомбардировочной и штурмовой авиации заставили бы японское командование немедленно принять какие-то контрмеры. И одна из них наверняка заключалась бы в форсированном выдвижении крупных сил к перевалам Большого Хингана. Наша же задача заключалась в том, чтобы выйти к ним раньше японских войск. Поэтому поднимать шум раньше времени было не в наших интересах. Ставка делалась на стремительное и, по возможности, скрытное продвижение наших войск. Нужно было во что бы то ни стало упредить врага. Для обеспечения скрытности командование фронта запретило всякие радиопереговоры на первом этапе наступления.
Несколько необычные задачи ставились перед войсковыми разведчиками. Им предстояло, как и всегда, выявлять опорные пункты и узлы сопротивления, определять силы, которыми они обороняются. Но, как я уже упоминал, главная цель на сей раз заключалась в другом: тщательно следить за резервами противника. И не просто следить, а всеми способами препятствовать их выдвижению к горным перевалам.
Необыкновенная тишина повисла над землей. Мне кажется, что именно в эти часы ожидания я до конца понял весь смысл слов «затишье перед боем». Раньше мне никогда не приходилось наблюдать такую картину. Под Духовщиной, под Витебском, в Прибалтике и Восточной Пруссии тишина, предшествующая наступлению, была всегда относительной. Где-то ее разорвала короткая пулеметная очередь, где-то ударил взрыв. А тут стояло полное безмолвие. Темное небо, усыпанное неправдоподобно крупными и яркими звездами, неподвижный воздух, начинающий быстро остывать после дневного зноя, какие-то таинственные, непонятные шорохи…
Незадолго до полуночи условный сигнал, возвещавший о начале войны с империалистической Японией, был получен. В соответствии с приказом главные силы 39‑й армии должны были перейти границу Маньчжурии в 4 часа 30 минут утра 9 августа. Разведгруппы и отряды начинали действовать значительно раньше – в 00 часов 05 минут.
Одним из первых пересек границу разведотряд 192‑й стрелковой дивизии, которым командовал капитан Дмитрий Петровский. В состав отряда входило около 70 человек, в том числе 20 кавалеристов. Вскоре поступало первое донесение. Петровский сообщал, что разведчики заняли исходное положение для налета на погранзаставу.
Спустя некоторое время в наш разведотдел были доставлены первые пленные с этой заставы, разгромленной стремительной атакой конников, которые входили в отряд капитана Петровского.
Японцы были перепуганы до предела. Один из них сразу же обратился ко мне с вопросом: будет ли пленным сохранена жизнь?
– Офицеры говорили нам, что русские мучают и убивают всех, кто попадает к ним в руки, – пояснил он, увидев недоумение на моем лице. – Нам приказывали покончить с собой, но не сдаваться…
– Почему же вы не выполнили приказ?
– Атака русских была слишком стремительной. Мы не успели…
– Для того чтобы пустить себе пулю в лоб или вспороть живот, много времени не надо. Все-таки почему же японские солдаты не выполнили приказ? – настойчиво повторил я свой вопрос.
– Японские солдаты хотят жить, – опустив голову ответил пленный. – Но теперь…
Я объяснил, что вот теперь-то ему опасаться нечего. Уцелел в схватке – значит, со временем возвратится домой. Остальные пленные внимательно вслушивались в каждое слово переводчика. Поняв, что им ничто не угрожает, они стали охотно рассказывать об всем, что им было известно.
Мы узнали, что в приграничной полосе на солуньском направлении в самом деле действуют лишь отряды прикрытия и группы «смертников». Главные же силы японцев, как мы и предполагали, находились в центральных районах Маньчжурии. Где конкретно, на каком удалении от перевалов Большого Хингана – пленные точно не знали. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Солдатам-пограничникам такие сведения не сообщались.
В процессе допроса я особенно внимательно относился к тем данным, которые касались «смертников». И не только потому, что с подобной категорией военнослужащих мы не встречались во время боев с гитлеровскими захватчиками. Предстояло выяснить, чего можно ожидать от этих самоубийц. Кроме того, хотелось уяснить психологические особенности поведения их в бою.
Те, кто именовался «смертниками», еще до начала боевых действий находились на особом, привилегированном положении. Они получали большие деньги, особые льготы для семьи и для себя лично. Зато в бою они были обязаны – да, именно обязаны – умереть. Попытка уклониться от выполнения своего «долга» каралась смертной казнью. Таким образом, выбора не оставалось: либо так, либо иначе.
В задачу «смертников» входило уничтожение из засад командного состава и боевой техники советских войск. Многие из них специально охотились за нашими офицерами, нападая на них с холодным оружием. Были и такие, кто, обвязавшись гранатами, подкарауливал наши танки и автомашины. В японской авиации были летчики, которые поднимались в воздух на самолетах, до предела нагруженных взрывчаткой и имевших запас горючего для полета только к цели. Такие самолеты фактически представляли собой мощные управляемые бомбы, предназначенные, как правило, для нанесения ударов по наиболее важным объектам, в частности по боевым кораблям противника. Отрываясь от взлетной полосы, летчик знал, что назад он уже не вернется.
Несколько забегая вперед, скажу, что частям и подразделениям 39‑й армии не раз приходилось иметь дело со «смертниками». Но наши офицеры, сержанты, солдаты быстро научились различать их в общей массе врагов, обнаруживать засады. Меткие автоматные очереди, точные броски гранат решительно пресекали всякие попытки помешать продвижению наших войск, нанести им дополнительные потери.
Впрочем, довольно о «смертниках». Не заслуживают они того, чтобы о них много говорить. Ясно, что в основе их поступков лежали отчаяние, корысть, желание хоть на время урвать у жизни какие-то блага.