Гюльджан. Куда ты собрался? Разве ты не останешься в нашем доме?
Насреддин. Нет, моя любимая! Спасибо, но ваш дом немножко тесен для меня – ведь я привык жить в целом мире! И крыша ваша низковата для меня – ведь я привык видеть над собой небо! (Обнимает Гюльджан.) И счастье вдвоем – слишком маленькое счастье! Я пойду по свету искать большое счастье для всех людей!
Нияз. Насреддин, оставайся! Мы сварили бы праздничный плов!
Насреддин. Я пойду искать такой большой котел, в котором можно было бы сварить праздничный плов для всего мира! И где бы я ни был, Гюльджан, – в Багдаде или в Тегеране, в Стамбуле или в Бахчисарае, в Эчмиадзине или в Тбилиси, в Дамаске или в Каире, – вечно я буду думать о тебе, вечно желать встречи с тобой! Ибо разлука порождает тоску, волнения и воспоминания, и если бы не было печальных разлук, то не было бы и радостных встреч! Я буду вечно стремиться к тебе, Гюльджан! Вечно тебя искать!
Гюльджан. Я буду вечно ждать тебя, Насреддин!
Насреддин(отвязывает ишака, запевает).
Из конца земли в конец,
Как верблюжий бубенец,
Я скитаюсь, и в пыли
Ноги босые мои.
Мне ведь крыша не нужна,
Были б звезды да луна,
Было б небо надо мной,
Озаренное луной!
Я возьму звезду – в луну,
Как в лепешку, заверну,
Съем ее, росой запью,
Песню звонко запою!
Чтоб под кровлями у всех
Зазвенел веселый смех
И гремел, как бубенец,
Из конца земли в конец.
Конец
Очарованный принцКомедия в двух действиях, десяти сценах, с прологом
Действующие лица
Ходжа Насреддин.
Его ишак.
Гюльджан – жена Насреддина.
Багдадский вор.
Агабек – владелец озера.
Рахимбай – меняла.
Арзи-биби – его жена.
Мамед-Али – дехканин.
Зульфи – его дочь.
Саид – юноша, влюбленный в Зульфи.
Камильбек – начальник базарной стражи.
Кадий – судья.
Ярмат – дехканин.
Вдова.
Дехкане, путники, стражники, кадии, писцы и другие.
Пролог
Одинокая мазанка. Низкий глинобитный забор с полуразвалившейся калиткой. На звездном небе, как изогнутая серебряная струна, – народившийся месяц.
В мазанке спят, слышен мерный храп. Появляется Ходжа Насреддин, томимый бессонницей и весной. С гомоном летят гуси. Насреддин срывает лист цветущего миндаля.
Насреддин. Весна!.. Весна!..
Голос из дома. Ходжа! Что ты там делаешь?
Насреддин. Сейчас, сейчас… Спи, моя любимая… Спи…
Из сарайчика показывается голова ишака.
Скоро мы двинемся в путь, мой верный ишак! Дороги, перевалы и горные тропы давно зовут нас с тобой. Реки давно ждут нас, чтобы напоить студеной водой. Птицы давно приготовили на радость нам свои лучшие песни. И у меня как раз припрятаны сто пятьдесят таньга, о которых Гюльджан ничего не знает… (Задумался.) Вот только как быть с ней? Уехать тайно? Она с ума сойдет от тревоги за нас. Сказать прямо, что едем? Она захочет, чтобы я сделал наоборот! (Хлопает себя по лбу.) Если я не могу уехать от семьи, почему бы моей семье на время не уехать от меня?
Гюльджан(появилась в дверях, ворчливо). Ну что ты тут делаешь?! И где тебя носит шайтан по ночам?!
Насреддин. Я все думаю, голубка моя, о том бухарце, который сегодня утром поедет с караваном обратно в Бухару. Там твой отец столько лет проливает слезы по тебе и по своим семерым внукам. Ведь он их никогда не видал…
Гюльджан(зевая). Ладно, не расстраивай себя. Раз нельзя, так нельзя. Идем спать.
Насреддин. Да поразит Аллах слепотой и гнойными язвами этого разбойника эмира, из-за которого я не могу появиться в Бухаре! Впрочем, запрет касается только меня (обнимает жену), а ты с детьми могла бы поехать. Жаль, что у нас нет денег на эту поездку!
Гюльджан. Как – нет денег?! А кошелек с восемьюстами таньга, что лежит в сундуке?
Насреддин. Кошелек? Какой кошелек? А-а! Ну нет, эти деньги трогать нельзя. Я их уже распределил.
Гюльджан(вытаращила глаза). Что-о? Ты их распределил?!
Насреддин. Да. Чтоб детям было где купаться в жаркие дни, я решил вот здесь… или нет, здесь устроить водоем и выстлать его каменными плитами.
Гюльджан(распаляясь). Каменными?! Почему не мраморными?!
Насреддин. Ты права, мрамором, пожалуй, лучше. Потом вот здесь надо будет построить беседку и внутри убрать ее коврами и зеркалами…
Гюльджан(схватив хворостину). Коврами и зеркалами?!
Насреддин(отступая). А вместо этой развалившейся калитки я хочу поставить резную ореховую. И, наконец, позову мастеров, чтобы они расписали весь наш дом изнутри и снаружи синими цветами и золотом.
Гюльджан. Это зачем же?
Насреддин. Для красоты.
Гюльджан взмахивает хворостиной, Насреддин ловко увертывается.
Гюльджан. Ах ты бродяга-разбойник! Навестить мне бедного, одинокого, больного старика – нет денег! А тратить на глупости – есть! Довольно! Мое терпение лопнуло! Скоро рассвет… Сейчас же начну собираться в путь!.. Иди предупреди бухарца, мы едем с его караваном!.. Сейчас же соберусь!.. (Убегает в дом.)
Насреддин(ишаку). Мне стыдно перед моей кроткой голубкой за этот обман. Но скажи, мог ли я поступить иначе? Ведь у нас с тобой много дела. Большая дорога нас ждет!
В ответ ишак радостно заорал.
(Тихо, почти шепотом запевает.)
Ишак орет для меня,
Миндаль цветет для меня,
Зовет дорога меня,
Потому что я человек…
Действие первое
Дорога. Ходжа Насреддин едет на ишаке и поет во весь голос.
Насреддин.
Трава растет для меня,
Арык поет для меня,
Урюк цветет для меня,
Потому что я человек.
Роса блестит для меня,
Пчела гудит для меня,
Горит душа у меня,
Потому что я человек.
Крики. Вор! Вор! Держите!..
Вбегает безбородый, прячется за ишака. Ишак взбрыкнул, и Ходжа Насреддин свалился на землю.
Путники(вбегая). Стойте! Стойте! Проклятые воры! (Хватают Насреддина и безбородого.)
Первый путник. Вот он, вор!.. А вот его сообщник!..
Второй путник. Кувшин!.. Отдай мой кувшин!..
Безбородый. Какой кувшин?
Второй путник. Ты еще спрашиваешь? Мой новый медный кувшин!.. (Подскакивает к ишаку Насреддина, роется в переметных сумах.)
Насреддин. Ты, наверное, думаешь, что у твоего кувшина выросли ноги и он сам прыгнул в мою сумку?
Второй путник. Выросли ноги?.. Сам прыгнул в сумку?..
Третий путник. Они еще смеются над нами!
К несказанному удивлению Насреддина, кувшин обнаруживается в его переметной суме.
Второй путник. А это что?!
Все с воплем бросаются на Насреддина и безбородого.
О презренные воры!..
Третий путник. О нечестивцы!..
Первый путник. Бейте их!..
Второй путник. Вот вам, бродяги!..
Первый путник. Бейте!..
Четвертый путник(первому). Бей его пяткой!.. Так… Вот так!..
Некоторое время видны только поднимающиеся и опускающиеся кулаки.
Второй путник. Это вам наука, бродяги! (Уходит со своими друзьями.)
Насреддин(поднимается и, чихая от пыли, говорит лежащему ничком безбородому). Откуда взялся в моей сумке кувшин? Может быть, ты, добродетельный странник, ответишь мне?
Безбородый. Хорошо еще, что они были босиком.
Насреддин. Не понимаю, что в этом хорошего.
Безбородый. Когда босиком, то бьют пятками. А пятка по силе удара несравненно уступает носку.
Насреддин. Тебе лучше знать, как я вижу.
Безбородый. Особенно прискорбны для ребер канибадамские сапоги. Не пробовал? Жаль! Тамошние мастера подкладывают в носок жесткую подошвенную кожу.
Насреддин. Нет, я не пробовал на своих ребрах канибадамских сапог и не собираюсь пробовать. Прощай!.. (Берет ишака под уздцы.)
Безбородый(вдруг залился слезами и, упав на колени, загородил Насреддину путь). О благородный странник…
Насреддин. Деньги? Я дам тебе деньги… (Лезет за кошельком.)
Безбородый. Зачем мне деньги, если я всегда могу их украсть? Да, я вор! Гнусный преступник! Я знаю это! Но поверь, я сам больше всех страдаю. Выслушай меня, благородный странник! И тогда, может быть, ты не покинешь меня…
Насреддин. Ладно, посмотрим, что ты скажешь еще.
Бозбородый. История моей жизни соткана из тысячи скорбей. Неудержимая страсть к воровству обнаружилась у меня в раннем возрасте. Еще грудным младенцем я украл серебряную заколку с груди моей матери, и, когда она переворачивала весь дом в поисках этой заколки, я, еще не умевший говорить, исподтишка ухмылялся, лежа в колыбели. Потом, научившись ходить, я тащил из нашего дома все, что попадалось под руку. Наконец терпение моего отца истощилось, он проклял меня и выгнал. Я ушел, прихватив его единственный халат и последние деньги – двадцать шесть таньга. Мне было тогда восемь с половиной лет. С тех пор я скитаюсь, подобно бродячему псу, подвергая свою жизнь опасным случайностям и смертельным превратностям…