Это была правда таежной жизни. Но в прошлом году по летнему времени, когда медведи бродили по ягодникам, эта правда не встретилась мне, не показалась так остро, как сейчас...
За мостиком около березки, что покачивалась у меня на глазах, я увидел следы медведицы и медвежонка и немного успокоился, вспомнив, какими смешными и занятными бывают маленькие медвежата.
Медвежонок, который следом за матерью только что перешел мою дорогу, родился в этом году, выбрался по весне из своего темного зимнего жилища и первый раз увидел свет дня, свет солнца.
И теперь, семеня рядом с матерью, познавал он на каждом шагу новый для себя мир.
Наверное, этот зверек еще не знал, что у него тоже есть враги, что врагом может быть человек такой же, как я. Наверное, на этот раз он даже не ухватил запах человека.
О близости человека, узнала, пожалуй, только его мать, а медвежонок по-своему верил матери и теперь поспешно улепетывал следом за ней подальше от опасного места.
Медведица и медвежонок подошли к ручью — это все я узнал по следам, чуть выждав и чуть отпустив вперед напуганное медвежье семейство. У ручья медведица остановилась и осторожно вошла в воду. Наверное, медвежонок был еще слишком мал, чтобы самостоятельно преодолеть водную преграду, и матери пришлось переносить его через ручей, ухватив зубами за шиворот — следы медвежонка оборвались на берегу ручья, не спустились к воде и появились на другой стороне тоже не у самой воды.
Перебравшись через ручей, медведица быстро пошла к лесу, малыш несся впереди матери, и я то и дело видел, как следы медвежонка накрывала лапа медведицы.
Семейство направилось к Могову болоту, на север, где в прошлом году я не встретил ни разу медвежьих следов. Неужели эти звери обоснуются там и мне представится тогда случай познакомиться с еще одним хозяйством тайного Медвежьего Государства?
Уже в деревне у самого своего дома, чуть ли не рядом с крыльцом, встретил я следы еще одного медведя. Медведь пришел в деревню оттуда, где в прошлом году обитал доверчивый и сговорчивый зверь, которому я сразу дал имя Мой Мишка.
Зверь обошел пустую деревню по задам, ничего интересного для себя там не нашел, прошел степенным шагом по улице под окнами домов, разгреб кучу рыбных отбросов, оставленных по весне Василием, и отправился обратно в ту же сторону, откуда явился. Я разбирал медвежьи следы, оставшиеся в деревне, сравнивал их со следами знакомых мне по прошлому году медведей и совсем точно мог сказать, что на разведку в деревню приходил именно Мой Мишка.
Значит, ты жив, Мой Мишка. Значит, благополучно перезимовал, дождался весны и не забыл свои прежние владения.
Ночью я сушил у печки одежду. В доме было сыро и пахло после зимы мышами и какой-то прелью.
Я долго топил печь, пил чай, слушал за окном бульканье и чуфыканье тетеревов, что расположились широким весенним током прямо напротив моего дома, вспоминал всю сегодняшнюю дорогу по лесу и разгадывал новые загадки моих соседей по тайге, моих старых знакомых — бурых медведей.
Я пытался представить себе, как выходили медведи из берлог, как, голодные, отправлялись они на поиски пищи, как забывались на это время старые «дома» и прежние незыблемые границы летних хозяйств. Может быть, до сих пор где-то бродят по тайге и Хозяин и Мамаша со своими подросшими медвежатами, разыскивая корм — вероятно, поэтому я и не отыскал их следов на старой лесной дороге. Но скоро медведи должны набраться сил, откормиться — ведь скоро совсем у них начнется гон. Что произойдет в лесу тогда?
Гон
Пожалуй, до конца своих не всегда спокойных дней я буду помнить 30 мая 1966 года. 29 мая я занес в лесную деревушку свой второй рюкзак. По пути в лес я снова не встретил следов Хозяина, не отыскал и следов Мамаши — звери еще не вернулись в свои прежние владения. Ночью я спал плохо, торопился вернуться обратно за последним рюкзаком. Еще только-только взошло солнце, а я уже миновал Черепово и быстро вышагивал к Вологодскому ручью. И там, где в прошлом году бродила знакомая мне семья, потянулись передо мной ходкие следы зверя. След был большой, но узкий, и я мог достаточно точно определить, что впереди меня по дороге, где-то совсем недалеко шла медведица.
Животное вышло на дорогу сразу за Череповым. След на глазах затекал водой, вода была мутная: муть, поднятая медвежьей лапой, еще не успела осесть. Я прибавил шаг и на прямом отрезке дороги увидел зверя. Он, не оглядываясь и не поднимая головы от дороги, ходко шел впереди меня. Я мог бы его догнать. У меня на плече было ружье. Ружье мешало перепрыгивать через лужи, и я снял его с плеча и взял в руку.
Что заставило меня прибавить шаг? Не знаю... Помню только, что в каком-то тревожном тумане, на ходу, будто по привычке, я открыл патронташ и опустил в патронник ружья тяжелые пулевые патроны. Нет, я не собирался стрелять — меня вел вперед лишь интерес. И даже ружье, скинутое с плеча и подхваченное правой рукой, было не для охоты: нести ружье в руке было удобнее, висевшее на плече ружье мешало быстро идти.
Перед Вологодским ружьем я снова увидел медведицу. До нее оставалось всего метров сто, но она по-прежнему не обращала на меня внимания.
Уже потом я понял, что это был тот самый гон, который я в своих немудрых рассуждениях причислял к тем крайним случаям, когда мирный и сговорчивый зверь терял голову. В дневнике от 30 мая 1966 года осталась моя короткая запись:
«Гон медведей. Зачем-то побежал за медведицей — наверное, хотелось поближе посмотреть. Попал в тиски. Куда-то стрелял. Жидкая кровь на дороге. Кажется, потом долго курил. В гон на дорогах хозяином медведь...»
Позже по следам я восстановил всю картину события. Медведица вышла на дорогу и не очень быстро шла, оставляя за собой «горячие» следы. Я хотел догнать зверя, поближе посмотреть на него и несся следом по краю дороги, по бровке, оставшейся от тракторных саней. Я увлекся и, конечно, не узнал заранее, что вслед медведицы вышел позади меня медведь-самец. Медведь, как и медведица, шел посреди дороги, подминая, закрывая своими широкими лапами следы только что прошедшей самки.
Знал ли зверь, идущий сзади меня, что впереди него человек? Думая, что нет, иначе бы обошел, рыкнул или просто сгреб бы меня лапой и в лучшем для меня случае отшвырнул в сторону... Но медведь не сделал этого, не слышал и не видел меня до тех пор, пока чуть не уперся носом в мою спину.
В самый последний момент я почувствовал, как что-то темное и большое надвинулось на меня сзади. Я отшатнулся, со страху рывком взвел курки и куда-то выстрелил. А потом наступила тишина.
Я успел спустить только один курок. Ружье грохнуло с пояса, не дойдя до плеча...
Следа пули по кустам и деревьям я не нашел. Наверное, сначала я курил — там, где я спустил курок ружья, валялась пережеванная мной папироса. Папироса была не выкурена до конца, но опалена неверной спичкой по всей бумаге — спичка в моих руках тогда дрожала. На дороге валялось несколько спичек: пожалуй, с одной спички мне не удалось прикурить.
Потом я помню все точно... Я раскрыл стволы, выкинул стреляную гильзу, опустил в патронник новый патрон и взвел оба курка... Лес молчал. Я достал новую папиросу, прикурил ее сразу. И осмотрел дорогу. След медведя-самца был очень большим. Рядом со мной на дороге остались отпечатки его лап. С этого места зверь кинулся в кусты, подмял их и содрал на ходу мох с упавшего дерева. Дальше я не пошел. На дороге, там, где медведь стоял последний раз, я обнаружил кровь. Крови было мало — всего одна капля, жидкая от воды, на которую она упала. Как эта кровь могла сказаться на дороге, когда она успела упасть на землю: неужели медведь еще постоял после выстрела? А ведь, казалось, прошло всего мгновение...
Куда попала пуля? След пули я нашел на дороге, у канавы, — от пули на дороге осталось то же самое, что остается от неразорвавшейся бомбы: затекшая водой воронка и свежие выбросы грязи, только все это было куда меньше. Копаться в земле я не стал. Прояснилось, откуда взялась кровь: пуля чиркнула по боку медведя и обронила красную каплю сукровицы.
Если бы пуля попала чуть выше, что было бы тогда? Гадать не хотелось — холодно было и без догадок.
Но медведь все-таки ушел, а ведь на выстрел звери частенько идут. А если этот медведь, увлеченный, занятый своими «мыслями», просто испугался, не ожидал встречи и не разобрался, кто я и откуда грохот? Что же, и так может быть.
После выстрела медведица не остановилась и даже не прибавила шага, она дошла до топкого болота и свернула с дороги в лес по границам болота.
О своей оплошности я боялся кому-либо говорить. Рассказал только Петру. Петро выслушал меня доверчиво и понятливо и посоветовал пока подождать, не ходить в лес:
— В лесу сейчас он хозяин. Обожди ходить — до греха тут недолго.
Но ждать не хотелось. Я набил в рюкзак остатки своего имущества, позвал Бурана и, попрощавшись с людьми, надолго отправился в лес. Здесь-то по дороге к деревушке я и собрал дополнительные сведения о своем случайном выстреле.
Тогда и нашел я изжеванную папиросу, много спичек и еще раз осмотрел воронку от пули.
Эта пуля, всаженная в дорогу, долго не давала мне покоя, долго искал я для себя оправдания: как это я, прошедший не одну лесную тропу, мог растеряться и в испуге схватиться за ружье? Мне было, откровенно, стыдно за самого себя, я сравнивал себя с горе-охотниками, которые готовы стрелять в ночном лесу чуть ли не на каждый шорох, и ругал себя самыми последними словами.
Мучило меня и чувство вины перед животным, в сторону которого я поднял ружье.
Это чувство вины, неясность обстановки в весеннем хозяйстве медведей, постоянные передвижения зверей, пустые «дома», знакомые мне по прошлому году — все это и привело меня к представлению о некоем Смутном времени, неясном для меня периоде в жизни Медвежьего Государства.
Хозяева возвращаются в свои «дома»
Теперь я уходил в лес надолго. В брошенную людьми лесную деревушку я уже занес почти все свое имущество — снасть, снаряжение, одежду, книги, — и мне оставалось доставить в лес только продукты и еще не совсем подросшего Бурана.