Для организации работы по мобилизации экономического потенциала для достижения целей социально-экономического развития страны видится необходимым создание госкомитета по стратегическому планированию при Президенте России с наделением его полномочиями по установлению приоритетов экономического и научно-технического развития и формированию индикативных планов и программ их реализации.
Для мобилизации научно-технического потенциала страны в целях решения задач модернизации и опережающего развития российской экономики необходим системный подхода к управлению НТП, организация сквозного и всемерного стимулирования инновационной активности. Для управления этими процессами целесообразно создание надведомственного федерального органа, отвечающего за разработку государственной научно-технической и инновационной политики, координацию деятельности отраслевых министерств и ведомств в её реализации — Государственного комитета по научно-техническому развитию Российской Федерации.
В заключение необходимо отметить ключевое значение подбора и расстановки кадров для успешной реализации стратегии мобилизации экономического потенциала страны. Поразительные достижения в разработке нового поколения стратегических вооружений, заявленные президентом России в послании Федеральному собранию 1 марта, являются свидетельством того, что у нас возможна реализация прорывных системных проектов. Управлять развитием экономики намного проще, чем созданием такой системы передовых вооружений. Если бы это делали обладающие научными знаниями специалисты, уровень экономического развития Росси был бы вдвое, а темпы — втрое выше сегодняшнего. Без замены в органах макроэкономического регулирования адептов «вашингтонского консенсуса» высококвалифицированными кадрами, разбирающимися в закономерностях развития современной экономики, ни разработка, ни реализация стратегии мобилизации экономического потенциала невозможна. Как невозможна и победа в развязанной против нас «коллективным Западом» гибридной войне.
Русский рывок. Когда?
Беседа председателя Изборского клуба Александра Проханова с директором Института экономических стратегий Александром Агеевым
Александр ПРОХАНОВ: Александр Иванович, меня заботит, почему Россия не может обновляться эволюционно, постепенно, как многие другие страны? Почему она для своего обновления использует рывки, надрывы? Почему русская модернизация происходит не постоянно, а раз в 200 лет? И такого рода модернизация требует от России чудовищного напряжения сил. Сначала мы проигрываем в историческом времени, а потом навёрстываем его. Это требует от народов, от экономики и от самого исторического времени огромных жертв. Почему так происходит?
Александр АГЕЕВ: Ответ на этот вопрос, Александр Андреевич, коренится, пожалуй, в самой нашей огромности как государства, как цивилизации. Огромность эта — ещё и северная. Это означает, что управляющий сигнал, импульс от указа, высшей директивы, идеи, образца в этом пространстве вязнет, мёрзнет. Потому страна развивалась очаговым путём: очаг Москва, очаг Владимир, Киев, Петербург, Хабаровск, Урал, Дальний Север и так далее. Иначе говоря, Россия по ключевому принципу своего устройства — пространственный архипелаг. Связность его «островов» имеет свои уникальные особенности. Это первое.
За особенностью ландшафта следуют особенности народонаселения и его расселения и в истории, и по нынешнему факту. Расселение учитывает климатические факторы, но необходимость, в том числе экономическая и военная, выталкивает нас на подвиги освоения Севера, Арктики, Сибири, Дальнего Востока, Америки, Мирового океана, космоса.
Поэтому упомянутая Вами ритмика российской эволюции — это не столько вопрос элегантности математики циклических гипотез, сколько факт онтологический, физический, энергетический. В нём срабатывает и размерность занимаемой площади, и величина населения, и производимый им валовой продукт, и изотерма. Как результат действия этих сил в российской истории наблюдаются 400-летние и внутри них 80-летние циклы. Последний ритм связывает три поколения: дедов, отцов и детей-внуков. Дети не очень ценят опыт родителей, они больше обращаются к опыту дедов.
Другие великие страны — меньших размеров и, соответственно, большей связности. Причём в абсолютно практическом смысле, а именно связности магистралей: водных, гужевых, шоссейных, железнодорожных, трубопроводных. И плотность расселения, замков, городов, поселений большая. Средняя длительность циклов развития этих стран до XXI века составляла около 60 лет. И Китая, кстати говоря, тоже. И отсюда получается достаточно очевидная арифметика: за 240 лет мы проходим три цикла, а другие великие державы — четыре. И возникает зазор. Он имеет сложную природу: технологический, экономический, ожидания общества, состояние системы управления, распределение власти… Эти зазоры в итоге преодолеваются массированным напряжением сил народа, для ободрения которого, говоря словами Ломоносова, даруются волевые государи — Иван Грозный, Пётр Великий, Сталин, например. Такие лидеры — маркеры наступившей неизбежности огромных народных усилий по сокращению зазора отставания от других великих. Эта неизбежность диктуется и обосновывается тем, что иначе «нас сомнут».
Никакое сверхнормальное усилие не проходит бесследно, потому что оно предполагает объективно физические жертвы, а за этими жертвами следуют разного рода социальные обиды. Потому что это вопрос распределения издержек такого рывка и оценки справедливости этих жертв и издержек.
Напомню, например, тяготы дворянства. До Екатерины II фактически и крепостные крестьяне, и дворяне были уравнены в глобальном смысле по справедливости. С одной стороны, в этой иерархии крестьяне служили и были закрепощены, но при этом, по сути, были закрепощены как служивое сословие и дворяне. И лишь после декретов Екатерины, которые даровали дворянству определенные льготы, фактически этот социальный договор был разрушен, возникла фундаментальная социальная несправедливость. Её осознание потребовало времени, Радищева, декабристов, Белинского, Некрасова, Чернышевского, Добролюбова…
Александр ПРОХАНОВ: …Ленина?
Александр АГЕЕВ: В конечном счёте — и Ленина, в рамках того цикла. С осознанием ситуации, точнее говоря — даже онтологии, сути картины мира, формируется определённая, как бы сказал Гумилев, консорция, т. е. группа людей, обладающих повышенной жизненной волей и энергией. Накапливаются изменения в умонастроениях, идеалах, вкусах, допусках того, что можно и нельзя — и накапливаются обиды на фундаментальную несправедливость социального устройства, растёт зазор между реальностью и идеалами. Потому что в стране есть определенный цивилизационный код, он работает как камертон, по нему сравнивают должное и сущее: далеко не всегда — рационально, чаще — через чувства, эмоции, даже инстинкты. Постепенно образуются своего рода энергоинформационные фантомы, фикции, отливающиеся, в конце концов, в простые лозунги, делящие мир на то, что «долой!» и что «даёшь!». Сложность противоречий порождает простоту массовых ожиданий и намерений. И если не находятся, как сказал бы Ленин, «умные руководители капитализма», умные руководители державы, да ещё умеющие свою умственность реализовать в нужных государственных решениях, в государственных программах, которые излечили или хотя бы смягчили патологии, накапливающиеся в любом живом организме, то большой социальный организм тяжело заболевает.
А к территориальной огромности можно добавить ещё и нашу фронтирность. Мы фактически дислоцируемся не просто на огромном, двухконтинентальном пространстве. Оно сталкивается либо с Арктикой, со всеми её вызовами, с жутким холодом и несметными сокровищами, либо с другими цивилизациями на Востоке, Юге, Юго-западе, Западе, Северо-западе. Иначе говоря, какой ни взять азимут, мы везде обнаружим фронтирность.
Александр ПРОХАНОВ: Вы полагаете, что пространство — это бремя? Может быть, действительно правы были те либералы, которые предлагали расчленить Россию на 80 фрагментов, и каждый из этих небольших кусков вводить в цивилизацию?
Александр АГЕЕВ: Если абстрагироваться от особенностей России и глубинных причин её жизнестойкости, то можно предположить, что если это пространство расчленить на небольшие ареалы, соразмерные европейским странам, то они примут и европейскую ритмику эволюции и, как явно и неявно подразумевается, выйдут на европейский уровень благополучия. Но что не учитывается в этой логике, и почему она порочна? Смысл существования жизни в целостном государственном формате на этом большом пространстве не сводится к локальным, ограниченно национальным задачам, даже к задачам благоустроения жизни именно этого народа и этого суперэтноса. Задача жизни русской части «мирового человейника» — может быть, и странная, даже страшная по меркам прав и свобод индивидуальности, но объективная. Это вполне определённая, ничем не заместимая тема в человеческой симфонии, или цвет в спектре цивилизационной эволюции, гарантия многообразия как системного условия эволюции человечества в принципе.
К началу XXI века существовало двенадцать мировых цивилизаций. В том числе была среди них и Восточно-Европейская: своеобразная, многоцветная, многострадальная цивилизация. Но сегодня она примеряет судьбу поглощаемой культуры. Соответственно, если допустить фрагментацию России ниже какого-то уровня, то эти куски расчленённой России будут захвачены разнообразными соседями просто в силу их жизненно важных интересов. Эти соседи, при всём гегемонизме миропорядка, не могут и не будут объединены. Каждый будет стараться, в меру своей мощи на тот момент времени, прихватить под контроль доступный фрагмент пространства. Эти модели поведения отчётливо показала внешняя интервенция против России в 1918–1920 годах. Хищники из числа бывших союзников и противников, нейтралов и просто соседей ринулись на заболевшую Россию. Десятки тысяч войск, которые здесь оказались, занимались ничем иным, как грабежом, какие бы предлоги и оправдания для этого ни выдвигались. Американские, англо-французские, немецкие войска, чехословацкий корпус и множество других интервентов…