Это шаг назад, к советскому опыту, к тому, что сработало в критической ситуации, в которой не раз оказывалась наша страна. Ну, а теперь шаги вперёд.
Первый из них связан с развёртыванием междисциплинарных подходов, ориентированных на стратегический прогноз и большие проекты. Такие проекты требуют привлечения инженеров и экономистов, географов и психологов, военных и специалистов-международников, а также еще многих-многих других людей. Даже очень талантливому шахматисту трудно противостоять сопернику, если он просчитывает ситуацию на доске на три хода вперед, а противник — на 10.
Причин, по которым этим следует заниматься, — минимум две. На Западе, в Китае, Японии, Южной Корее и ряде других стран поиски в данном направлении уже ведутся, и самым активным образом. Мир стал слишком сложным и, чтобы эффективно действовать в нём, нельзя не опираться на науку, на систему теоретических знаний. Если сравнивать цитируемость российских и зарубежных работ в сфере фундаментальных исследований (это показатель того, насколько активно соответствующее научное сообщество, какие средства вкладываются в то или иное направление), то наибольшим разрыв оказывается именно в области междисциплинарных исследований (в 5 раз), а также психологии и психиатрии (в 4 раза). Например, такими междисциплинарными проектами, на которых стоило бы сосредоточить внимание, должны стать основные направления новой индустриализации России или новый облик систем вооружений ведущих игроков на мировой арене с горизонтом в 20–30 лет.
Вторая причина заключается в том, что в нынешних условиях, тем более — в мобилизационном режиме, надо наводить порядок с целеполаганием и приоритетами развития. В настоящее время в России принято и утверждено 85 стратегий, а это означает, что на самом деле — нет ни одной. Можно только посочувствовать лицам, принимающим решения, на которых лежит огромная ответственность и которым приходится действовать в условиях такого развала.
Здесь у нашего Отечества есть и положительный, и отрицательный опыт. Нефтедобыча в России быстро и успешно была начата в Баку по инициативе Д.И. Менделеева и его соратников. План ГОЭРЛО вобрал в себя многолетние наработки Г.М. Кржижановского и его коллег. В разработке первого пятилетнего плана очень велика роль выдающегося экономиста Н.Д. Кондратьева. Академик и нобелевский лауреат П.Л. Капица разработал план создания кислородной промышленности в СССР и первые годы сам руководил этой отраслью. Программа химизации народного хозяйства, сыгравшая важную роль, была реализована благодаря энергии и инициативе академика Н.Н. Семенова. Но, вместе с тем проект Общегосударственной автоматизированной системы (ОГАС), которая помогла бы в полной мере использовать преимущества социализма, выдвинутый академиком В.М. Глаушковым, — не нашёл понимания у руководства страны (а такая система просто необходима для работы в мобилизационном режиме!). Проект нового этапа освоения Северного морского пути, выдвинутый академиком Н.Н. Моисеевым (именно то, что сейчас планирует делать Россия), тоже на долгие годы «положили под сукно».
Второй шаг связан с серьёзным, конкретным развитием социальных и гуманитарных наук. Вспомним, что СССР имел вторую экономику мира, лучшую армию, достаточно высокий жизненный уровень и социальную защищённость, о которой граждане многих других стран могли только мечтать. Огромные средства вкладывались в оборонный комплекс. Но смертельный удар оказался нанесен совсем с другой стороны, в пространстве смыслов и ценностей. Из 27 критических технологий и 8 стратегических направлений развития российской науки нет ни одного, связанного с гуманитарными или социальными исследованиями. В мире происходит переход от высоких промышленных (high-tech) к высоким гуманитарным (high-hume) технологиям, сегодня — на базе больших данных (Big Date) и других «цифрономических» разработок. В то же время для российской науки характерен технократический уклон, с ориентацией на приоритеты заканчивающейся индустриальной эпохи.
Подобная ориентация влечёт за собой очевидные негативные последствия — мы даже о своей цивилизации говорим на чужом, не очень подходящем для её описания, языке, не формируем собственной идеологии, понимаемой как долгосрочный прогноз и образ желаемого будущего. В то время, когда в мире разворачивается острое противостояние цивилизационных проектов, мы не имеем и, соответственно, не предъявляем своего.
С библейских времен известно, что нет пророка в своем отечестве. Общественная мысль на Западе выдвинула многих выдающихся экономистов, социологов, политологов, футурологов: Валлерстайн, Нейсбит, Хантингтон, Фукуяма, Стиглиц, Тоффлер, Пикетти… И дело не только в том, что американцы могут по своему усмотрению раздавать Нобелевские премии. Они слушают своих учёных, пропагандируют их идеи, издают их работы массовыми тиражами. У нас этого не делается, и эту большую ошибку следует исправить.
Конечно, всё это — скорее, не вина, а беда наших гуманитариев. И связана она с тем, что, в отличие от представителей естественных и технических наук, в течение многих лет они работали без обратной связи, вновь и вновь доказывая, что последние постановления партийных съездов и пленумов есть вершина мировой гуманитарной мысли, и стремясь попасть в тот узкий круг, который эти решения готовил. Теперь такая обратная связь обязана появиться. Это пойдет на пользу и стране, и науке. А главное — станет понятно, что делают разные исследователи, и можно ли на их разработки опираться.
Именно с человеком связаны и главные угрозы, и основные надежды наступившего XXI века. При этом «машинная метафора», «теории рационального выбора» уходят в прошлое. Человек живёт в рациональном, эмоциональном и интуитивном пространствах. Он не всегда действует рационально, и это — его сильная, а не слабая сторона. Благодаря ей он порой оказывается способен на великое. России, вероятно, следуя высказанной Путиным метафоре, предстоит «сильно играть слабыми картами». Поэтому от уровня гуманитарных и социальных исследований, от научных результатов в этих областях сейчас зависит очень многое.
Третий шаг тоже очевиден. Надо перейти от имитации деятельности во многих отраслях, от создания информационного шума (вспомним «императив ФАНО», обращенный к подведомственным институтам: «Удвоить число публикуемых научных статей!») к конкретной, систематической работе. Следует признать, что «импровизации» в научной сфере: «Роснано», «Сколково», программа «обуниверситечивания» науки с её флагманом — Высшей школой экономики, захватывающие дух эскапады Агентства стратегических исследований (АСИ) и подзабытого ИНСОРа, погоня за местами в зарубежных рейтингах и так далее, — не дали содержательных результатов, хотя, конечно, позволили «распилить» немалую сумму государственных средств.
Но, прежде всего, подобные «импровизации» отвлекли внимание от того, чем сейчас необходимо заниматься. И среди «локомотивных» отраслей VI технологического уклада следует выделить биологию и тесно связанную с ней медицину. Каждая третья научная работа, публикуемая сейчас в мире, касается медицины. Очень долгая активная, здоровая жизнь будет одной из главных целей технологического развития, основным «соблазном» и «товаром» первой половины XXI века.
Если обратиться к средней цитируемости работ в разных областях науки, то для наук биологического цикла она составляет около 50, химии — 10, физики — 8, математики — 1,5, информатики — 1,5. Иными словами, главные научные прорывы на перспективу ближайших десятилетий ожидаются в биологии, которая приобретает ключевое значение и в контексте национальной безопасности. В 2013 году, до санкций, мы закупали продовольствия на $40 млрд., мегаполисы и сейчас «сидят» на импорте. Качество потребляемых нами продуктов не идет ни в какое сравнение с тем, что было в советское время. Контроль неудовлетворителен. Мы не можем быть уверены даже в отсутствии «закладок» в той пище, которую едим.
В 2012 году Синъя Яманака получил Нобелевскую премию за получение «фактора плюрипотентности», позволяющего превращать обычные клетки в стволовые и открывающего путь к созданию «запчастей» для человека. Но у медали есть и обратная сторона. Фактор плюрипотентности, распыленный над Москвой (наши средства мониторинга и медицинская статистика таковы, что мы этого не заметим), приведёт к росту заболеваемости раком на 5 %. Одна из наиболее закрытых и хорошо финансируемых оборонных программ США связана с защитой биологического пространства. То есть «поле боя» в следующей войне может оказаться совсем не таким, как в предыдущей…
Но развитие биологии — это не только сельское хозяйство, фармацевтика, медицина, оборона, правоохранительная деятельность. Это ещё и «зелёная» экономика, это совсем другое состояние окружающей среды и биосферы, которую не стыдно будет передать потомкам.
Императива у перечисленных шагов должно быть два: «Россия делает сама!» и «Безопасность через мировое лидерство».
Раньше мы это делали. И теперь сможем.
Юлия ЧерняховскаяСталинский проект: от глобального преобразования земли к освоению звёзд
Характеризуя правление Сталина, одни выдвигают в его адрес обвинения в репрессиях и авторитаризме. Другие вспоминают о его роли в индустриализации страны и Победе 1945 года. Однако почти не упоминается тема глобального проектирования.
Глобальное проектирование — неотъемлемая черта, присущая советскому проекту, начиная с первых лет его существования. Советская власть получила в свои руки огромную страну с отстающей на сотню лет от современных ей западных образцов аграрной и промышленной системой. Размер этого пространства, численность населения и порядок задач, которые предстояло решать, определили курс на глобальные проекты на следующие несколько десятков лет.
К 1945–1947 гг. хозяйственное положение России оказалось в два раза хуже, чем оно было в начале 1941 г.
В 1946 г. Сталин поставил задачу организовать новый мощный подъём народного хозяйства, увеличить объёмы производства в три раза по сравнению с довоенным уровнем. Такой подъём гарантировал бы «продовольственную подушку» на случай новой войны.