Такая ситуация связана, прежде всего, с уже упомянутым моментом нарастающей технологической сложности современного оружия. Подобно тому, как возросшая стоимость военного строительства вынуждает отдельные страны идти на коллективные системы безопасности, возросшая технологическая сложность вооружений заставляет во многом отказываться от секретности и закрытости разработок, в той или иной мере открывая «исходный код» оружия, включая не только принципы его действия, но и значительную часть инженерного и конструкторского ноу-хау.
Подобная открытость современного оружия — вынужденная мера. Опять же, во главу угла тут выходит «дилемма оружия»: технологичное оружие — это, в первую очередь, оружие дорогое.
Например, для того, чтобы окупить производство нового истребителя пятого поколения F-35, американцам пришлось передать его уже 12 странам. В то время, как первый истребитель пятого поколения, F-22, эксплуатировался только ВВС США. Кроме того, сам F-35 стал, по сути, попыткой угодить массовому производству в погоне за снижением себестоимости изделия. Всё дело в том, что хотя первый истребитель пятого поколения, F-22, вышел достаточно хорошей и надёжной машиной, в целом программу подкосила громадная стоимость каждого истребителя, которая составила около 380 млн. долл.
В случае же F-35 конструкторы и инженеры постарались сразу угодить и ВВС, и ВМФ и корпусу морской пехоты США, для того, чтобы вывести серию F-35 на массовое производство и обеспечить стоимость одного истребителя в пределе 85-110 млн. долларов США — за счёт изготовления целых 3000 истребителей.
Конечно, в таких условиях говорить о «закрытости» или же «тотальной секретности» нового истребителя уже совершенно не приходится: большая часть уникальных особенностей и столь же уникальных бед F-35 стали известны даже широкой публике ещё до начала серийного производства данной машины.
В такой же ситуации оказались производства и сложных электронных схем. Постоянная гонка за технологиями побуждает основных производителей переходить к открытой архитектуре: даже громадные коллективы таких флагманов индустрии, как Intel, AMD, Samsung, Toshiba и Texas Instruments не справляются с разработкой и сопровождением быстро эволюционирующих полупроводниковых схем и приборов, что вынуждает их в той или иной мере опираться на всё более широкое сообщество пользователей и разработчиков.
Условием же эффективной работы с такой весьма либерально устроенной и разношёрстной средой является именно открытость разработок — сегодня, даже если у вас нет технологий производства «чёрного ящика» под названием микропроцессор или же контроллер, вы вполне можете использовать его во всех возможных применениях без каких-либо ограничений для них.
S-кривая: догоняющие — догоняют
Поведение любого автокаталитического процесса в среде с ограничениями наиболее полно описывается так называемой S-кривой. Иногда её называют ещё «кривой роста бактерий в чашке Петри», так как эта модельная система нагляднее всего описывает как поведение, так и причины возникновения и эволюции данной кривой.
Впервые же S-кривая была описана в работах французского экономиста Франсуа Ферхюльста, который с её помощью анализировал рост населения и ограничивающие этот рост факторы.
В целом любая S-образная кривая делится на три непохожих друг на друга части — кривую старта или обучения, кривую зрелости или повышенной отдачи и кривую убывающей отдачи или стагнации.
Кривая старта — это экспонента, на её участке ресурсные ограничения слабы или же не действуют вовсе. В такой ситуации, например, оказалась Европа в конце XVI века, когда выяснилось, что перед европейцами лежит целый неизведанный мир «Америк и Океаний», который они и бросились осваивать, как бактерии осваивают питательный бульон в чашке Петри.
Кривая зрелости — это второй участок S-кривой. На нём обычно уже начинают сказываться ограничения по ресурсам, которые не позволяют системе дальше расти по экспоненте. Нетрудно понять, что для западного мира этот этап наступил уже в конце XVIII века, когда в Европе стартовали первые войны за передел колоний. Попытка Наполеона пересмотреть итоги «приватизации Индий» в целом закончилась ничем, однако не решила и базовых противоречий — бесконечные войны в Европе и в мире только продолжились.
И, наконец, третий участок, участок убывающей отдачи, наступил в середине ХХ века, когда западные страны окончательно потеряли военное превосходство над остальным миром и начали шаг за шагом утрачивать технологическое преимущество. По сути дела, последние выигранные Европой колониальные войны относятся к периоду 1930-х годов (например, война режима Муссолини в Абиссинии 1935–1936), после чего о каком-либо глобальном преимуществе армий западных стран перед армиями «третьего мира» говорить уже не приходится. Даже если формально западные страны побеждали (как, например, в Афганистане или же в Ираке), то они никак не могли воспользоваться результатами своей победы и попадали в обстановку вечной партизанской войны. При таком сценарии военные оказывались абсолютно бесполезны, а оккупанты вынуждены были переходить от военной силы к политическим и экономическим методам воздействия на ситуацию.
Фактически, сегодня любая небольшая страна, при твёрдом её желании и достаточно скромных финансовых и организационных ресурсах, может получить в своё распоряжение самое современное и мощное оружие. Наглядный пример такого сценария — это ракетно-ядерная программа КНДР, которая позволила «стране чучхэ» не только на равных вести переговоры с США, но и высвободить значительные людские ресурсы из военной сферы и направить их в другие, производящие отрасли своей экономики.
В похожей логике сегодня действует и Россия, которая не играет в новую версию советской гонки вооружений, а лишь обеспечивает возможности для нанесения «неприемлемого ущерба» любому вероятному противнику или их коалиции. В этих рамках наша страна может отставать от США и/или НАТО по конкретным позициям, но в целом не подвергает военной опасности своё существование и не поступается своим суверенитетом в рамках непригодных для неё и не действующих на деле систем коллективной безопасности.
Поэтому в завершение статьи будет уместна цитата из Владимира Путина в фильме «Миропорядок-2018»: «Если кем-то принято решение уничтожить Россию, у нас возникает законное право ответить. Да, для человечества это будет глобальная катастрофа, для мира будет глобальная катастрофа, но как гражданин России, как глава российского государства, хочу задаться вопросом: а зачем нам такой мир, если в нём не будет России?»
Глобальная катастрофа вряд ли входит в чьи-то планы — но такая катастрофа «запрограммирована» сценарием любой новой масштабной войны в современном мире. «Ятаганов против ружей» в нынешнем мире уже нет — есть «Сарматы», «Пересветы» и «Буревестники».
Михаил КильдяшовОни схлынут, как пена
Для начала — один эпизод из «лихих девяностых».
Вскоре после прихода к власти Ельцина, один доморощенный либерал с восторгом заявил приезжему англосаксу:
— Наконец-то мы подключились к вашим живительным источникам!
— Наконец-то вы подключились к нашей канализации, — ответил англосакс.
Продажа первородства за чечевичную похлебку, утрата идентичности обходятся очень дорого, особенно — в сфере культуры. Это подобно добровольной сдаче чужаку генетического кода, после чего неминуемо последует духовная мутация. Культура — тот главный ментальный канал, через который духовные оккупанты закачивают разрушительные смыслы и образы, искажают и подрывают всё родное и близкое: превращают героев в предателей, гениев — в плагиаторов, мучеников — в сумасшедших.
Искушение западной культурой — это не просто переход в иную эстетику, переключение на иные представления о традиции и новаторстве, о логике творческого процесса или о принципах сохранения наследия. Это — коренное изменение всей картины мира, через которую можно управлять и политикой, и экономикой.
В свое время философ Павел Флоренский говорил, что в человечестве противоборствуют два типа культуры: средневековый и возрожденческий. Первый из них «характеризуется органичностью, объективностью, конкретностью, самособранностью». Второй — «раздробленностью, субъективностью, отвлечённостью и поверхностностью».
В 90-е как раз и произошло насаждение чужеродной «возрожденческой» культуры в противовес самобытной «средневековой», которая в советский период была способна аккумулировать наследие самых разных эпох, в ней органично сочетались фольклор и древнерусское искусство, «золотой» и «серебряный» век, ранний соцреализм. Этот синтез готов был явить уникальный кристалл, в котором художнику были бы равно внятны и дороги космос физический, и космос метафизический, народная песня и музыка Скрябина, берестяная грамота и рукопись «Тихого Дона», восстановленный храм и сталинская высотка. Культура оказывалась эпицентром бытия, собирающей линзой. Все усилия народа были ради культуры, ради духа, ради поиска смыслов. Культура становилась массовой по охвату, но элитарной, высокой, нравственной — по содержанию. Нормой были миллионные тиражи книг классиков и современников, постоянные выступления деятелей культуры на телевидении. Самому широкому зрителю, читателю, слушателю были доступны не только феномены культуры, но также — их интерпретации: в домашних библиотеках непрофессионалов были книги по литературоведению и искусствоведению, журналы с критическими статьями. Советский период культуры стал новым «золотым веком» — и не только потому, что явил стране и миру плеяду великих творцов, но также потому, что поднял культуру на небывалую высоту в сознании всего народа.
Этот «золотой век» обещал новые открытия и прозрения, новые высоты, если бы не был нанесен удар извне. Если бы в каком-то помрачении, как за дудочкой гаммельнского крысолова, наши соотечественники не повлеклись за «возрожденческой» культурой, не впали в заблуждение, что там, за занавесом, могут предложить нечто сверхважное и такое, чего все мы были до сих пор лишены. А там культура — лишь развл