…А потом Элеонора еще и попала на операцию профессора Крестовоздвиженского. Марианна, операционная сестра, с которой тот привык работать, почувствовала себя нехорошо.
— Судя по тому, как ты утром уплетала соленые огурчики, ничего сверхъестественного в твоем недомогании нет, — смеялась Титова, укладывая Марианну на диван. — Диагноз ясен.
…А вот для Элеоноры осталось неясным, почему Крестовоздвиженский и Воинов залились гомерическим хохотом, когда на вопрос профессора о том, что случилось с Марианной, Элеонора честно ответила:
— Она переела соленых огурцов.
Крестовоздвиженский в отличие от Петра Ивановича по ходу операции ничего не объяснял, ограничиваясь сухими приказаниями. Увидев, что ассистент неверно держит пинцет, профессор ударил его корнцангом по руке. Элеонора вспомнила, как однажды она сама допустила грубейший промах — взяла необработанной рукой шприц и положила его к уже приготовленным для операции инструментам. Воинов, с которым она тогда работала, объяснил, почему это недопустимо, и сам помог ей накрыть стол заново. Крестовоздвиженский наверняка стер бы ее за это в порошок!
У Воинова была манера во время операции называть сестер «лапушками» и «дружочками», которая ужасно раздражала Элеонору. Услышав однажды в свой адрес «роднуленька моя, подайте кохер», она не вытерпела:
— Мне кажется, вы просто не можете запомнить имена сестер и поэтому называете всех одинаковыми прозвищами. Прошу вас больше не обращаться ко мне в таком тоне!
С тех пор Воинов неизменно прибавлял к прозвищу ее имя и отчество. Она побывала «ласточкой Элеонорой Сергеевной», «ангелом Элеонорой Сергеевной», список этих пошлостей был бесконечным. А сегодня вдруг она подумала, что если выбирать из двух зол, то лучше Воинов с его сюсюканьем, чем Крестовоздвиженский, величавший сестер «коровами» и «жердями».
Саму Элеонору профессор назвал «дурой в корсете», но она была к этому готова.
Выходило, что Воинов — не самый худший вариант, и Элеонора уже начинала жалеть, что через два месяца он вернется в армию. Кто же тогда назовет ее ласточкой?
Глава 7
Воинов с Титовой ждали ее у входа в Таврический сад. Старшего ребенка Александра Ивановна держала за руку, а девочка сидела на плечах у Воинова. Со стороны они выглядели дружной семьей. Элеонора подумала, как, должно быть, сейчас тоскливо на сердце у Александры Ивановны. Ведь наверняка ей хочется, чтобы у нее был настоящий муж. Да, она часто повторяет, что нужно довольствоваться тем, что есть, и не желать большего. Даже утверждает, что счастлива. Но так ли это на самом деле? Разве смогла бы Элеонора быть счастливой на ее месте? Нет, она точно знала, что ни о каком счастье не может идти речь, если она не станет женой Ланского.
Воинов показался ей почти незнакомым человеком. Раньше она видела его только в военной форме или в медицинском халате, а сейчас он был одет в светлые брюки и свитер ручной вязки. А еще ей странно было видеть его без головного убора, ведь при ней он обычно носил врачебную шапочку или фуражку. Оказалось, что у Константина Георгиевича довольно длинные для военного кудрявые светлые волосы.
Не дожидаясь Петра Ивановича, всей процессией двинулись в сад, и Воинов немедленно приступил к своим обязанностям учителя. Вначале девушка испытывала неловкость оттого, что на ней не спортивный наряд, а скромное платье, в котором она посещала курсы, кроме того, бегать в повседневных туфлях было неудобно. Но Воинов умел и показывать, и объяснять: через каких-то полчаса Элеонора усвоила технику подачи и основные способы ударов по мячу.
Но вдруг она заметила, что Константин Георгиевич, не обращая на нее внимания, пристально смотрит за ограду. Проследив его взгляд, Элеонора увидела Петра Ивановича в компании Лизы и барона Шварцвальда.
Опускающиеся на сад сумерки только подчеркивали Лизину красоту. На Лизе было новейшее произведение портновского искусства Зинаиды Ивановны — сиренево-розовое платье великолепно оттеняло ее золотистые волосы, а новомодный покрой позволял по достоинству оценить высокий бюст, тонкую талию и точеные ножки. Шляпку Лиза несла в руке вместе с сумочкой.
Глядя на нее, Воинов застыл как вкопанный.
«Нашего донжуана проняло, — злорадно подумала Элеонора. — Или он давно уже влюблен в Лизу? Ведь в нее невозможно не влюбиться!»
— А где же Александра Ивановна? — без тени смущения поинтересовался барон.
— Сейчас вернется, — пробормотал Воинов, не отрывая взгляда от Лизы, — она показывает детям сад.
Петр Иванович представил Элеонору барону. Узнав, что она — княжна Львова, барон поделился с ней некоторыми сведениями о ее предках и дал понять, что высоко чтит род Львовых. Это было приятно, но все же Элеонору неприятно царапнула мысль, что она удостоилась знакомства с этим знатным человеком не потому, что была княжной и племянницей профессора Архангельского, и даже не потому, что работала сестрой в Клиническом институте, а лишь потому, что барон Шварцвальд был любовником ее начальницы…
— А вы, Елизавета Петровна, с каждым днем становитесь все прекраснее. — Воинов подошел к Лизе и поклонился. Оказывается, они были знакомы уже давно.
— А вы учите играть мою сестру? И каковы же успехи? — кокетливо спросила Лиза.
Она откровенно флиртовала с ним, Элеонора наблюдала за ней во все глаза. Она готова была отказаться от всех правил, преподанных ей в Смольном институте, перенять Лизин опыт и использовать его в отношениях с Ланским. Конечно, этому опыту было мало цены без Лизиного хорошенького личика и ее точеной фигурки, но почему бы не попробовать? Вот бы научиться так же неопределенно улыбаться и отводить взгляд…
Она передала ракетку Лизе, отошла в сторонку и села на скамью, наблюдая, как Воинов принимает Лизину подачу.
Темнело, и теннисный мяч уже был трудноразличим на фоне деревьев сада. Вернулась Александра Ивановна с детьми и тоже стала следить за игрой. Воинов нарочно посылал мячи то слишком близко, то слишком далеко, Лиза играла ровно, но пару раз ей удались «крученые» подачи, и, если бы не хорошая реакция Константина Георгиевича, ему пришлось бы туго.
В сгущающихся сумерках Элеонора вдруг почувствовала себя такой же юной и чистой, как листья на липах аллеи. Ей казалось, что мир полон любви и счастья, а значит, она тоже будет любима и счастлива. Ланской обязательно полюбит ее. Пройдет всего три дня, и они увидятся, и сыграют партию в лаун-теннис, так похожую на объяснение в любви.
— Элеонора Сергеевна, теперь с вами поиграем? — Несмотря на свою увлеченность Лизой, Воинов не забыл, зачем пришел в Таврический сад.
Элеонора поднялась со скамьи. Смущенная тем, что на нее смотрят и Лиза с Петром Ивановичем, и сам директор Клинического института, она подала мяч. Теперь Воинов решил не щадить ее, но, бегая по дорожке, она все-таки умудрялась принимать почти все его подачи.
Партию пришлось закончить из-за темноты. Настало время расходиться.
Барон предложил руку Александре Ивановне, и оставшаяся компания некоторое время наблюдала, как они идут по аллее. Элеонора мысленно помолилась за обоих.
Вернувшись домой, уставшие от непривычной физической нагрузки девушки легли спать и сладко заснули. Жизнь обещала так много радостей!..
Оставшиеся до субботы дни Элеонора провела как в тумане. На работе ей не давал скучать Воинов, проводивший много операций. Передышки случались только в те часы, когда он ассистировал Архангельскому. Тогда с ними работала Титова, а Элеонору направляли к молодым врачам. Наблюдая за их неумелыми движениями и замечая ошибки, Элеонора вспоминала, как покрикивала на новичков Александра Ивановна:
— Берите скальпель, не бойтесь, он не кусается!
Наставляя молодых, Титова часто говорила:
— Хирургия — самая простая наука, которую только можно себе представить. Мягкое — режь, твердое — пили, где нет дырки — сделай, где есть дырка — зашей. Сшивай красное с красным, белое с белым, а синее с синим. Вот и вся премудрость.
Элеонора всегда внимательно слушала объяснения Титовой и старательно следовала ее наставлениям. В самом начале ей пришлось выучить названия всех инструментов и понять, для чего они предназначены. После того как в Смольном институте она изучала столовые приборы и правила поведения за столом, это не представляло никаких сложностей. Накануне запланированной операции Титова заставляла Элеонору дома вызубрить технику этой операции. Выполняя все эти требования, Элеонора быстро достигла успеха — намного быстрее, чем рассчитывал Петр Иванович, бывший самого высокого мнения о племяннице.
Александра Ивановна часто обсуждала с Элеонорой привычки оперирующих профессоров. Как-то речь зашла о манерах Крестовоздвиженского.
— Однажды я подавала ему, — рассказывала Титова, — и он так разозлился на мою пустяковую оплошность, что после операции специально опрокинул на меня таз с грязными тампонами. Тогда я отказалась с ним работать, и на следующей операции с ним встала Евдокия Фроловна. А ее не запугать, ведь ей скоро семьдесят пять лет исполнится. Крестовоздвиженскому туго пришлось, он ей слово, а она ему два, и все по матушке! С ней он был шелковым. Знал ведь, что Евдокию Фроловну никто не тронет, это живая история медицины. Она с самим Николаем Ивановичем Пироговым работала.
Элеонора ахнула. Как все очень молодые люди, она считала события, происходившие до ее рождения, древней-древней историей.
— Но теперь Евдокии Фроловне уже тяжело подавать, к тому же она не хочет ничего знать про асептику и антисептику. Ей это кажется шаманством. Зато она хорошо наркоз дает, ты бы поучилась у нее, когда будет свободное время… Так вот. Месяц поработав с ней, Крестовоздвиженский пересилил гордыню и пришел ко мне на поклон. Мы договорились, что с ним встанет Марианна. Она потерпит его выходки, а профессор будет ей за это приплачивать. Ей деньги очень нужны, муж у нее на Путиловском заводе кузнец, а детей четверо.