сь разговоров о том, что его племянница вынуждена работать простой сестрой милосердия. Возможно, в этом сказывалось влияние Ксении Михайловны.
Элеонору все эти тонкости не волновали, она хотела поскорее начать работать операционной сестрой, чтобы новая работа отвлекла ее от постоянных мыслей о Ланском. Кроме того, она будет получать жалованье, начнет копить деньги, и Алексей, вернувшись с фронта, будет счастлив, узнав, как верно она ждала его и как разумно готовилась к созданию их семейного очага. Теперь она проводила немало времени, высчитывая, сколько денег удастся откладывать ежемесячно и что можно будет купить на них, если Ланской вернется, скажем, через год. Результаты не особенно радовали девушку…
А Ланской по-прежнему не давал о себе знать. Несколько раз она осторожно расспрашивала о нем профессора Крестовоздвиженского, который был знаком с его родными. Профессор пообещал, что если он получит какие-нибудь известия, то сразу сообщит Элеоноре. Отсюда следовало, что Алексей жив… Тогда почему он не пишет ей?
Вернувшись из института, Элеонора застала Ксению Михайловну в гневе. Тетка посмотрела на нее, явно прикидывая, к чему бы придраться, но девушка поприветствовала ее подчеркнуто вежливо.
«Наверное, она была у Воронцовых», — подумала Элеонора. Макс не особенно церемонился с тещей и позволял по ее поводу ехидные шутки, неизменно выводившие Ксению Михайловну из себя.
Но оказалось, что причина ее негодования другая.
— Твой дядюшка совершенно потерял представления о приличиях, — сообщила она племяннице. — Сколько раз я говорила, что запрещаю принимать у нас этого выскочку, но Петру Ивановичу наплевать на мое мнение!
Моментально вспомнив, что «выскочкой» тетка обычно именовала Воинова, Элеонора чуть не захлопала от радости в ладоши.
— Константин Георгиевич? Он у нас? — Не слушая Ксению Михайловну, она побежала в кабинет Архангельского.
Кажется, ее ждет первая приятная новость за последние месяцы!..
— Элеонора Сергеевна, дорогая… — Увидев застывшую в дверях девушку, Воинов вскочил с кресла и заключил ее в объятия. — Как я рад видеть вас! — говорил он, звонко целуя Элеонору в обе щеки.
Ксения Михайловна стояла на пороге и посылала компании взгляды, которым позавидовал бы василиск.
— Элеонора, — прошипела она, — что за непристойное поведение! Немедленно отправляйся к себе!
— Пожалуйста, — взмолилась девушка, — прошу вас, разрешите мне немного побыть здесь! Я так давно не видела Константина Георгиевича…
— Да, душенька, пусть побудет, — неожиданно поддержал ее Петр Иванович, вдруг набравшийся мужества возразить собственной жене.
— Как угодно, но в таком случае я умываю руки. — С этими словами Ксения Михайловна величественно удалилась.
Когда первые восторги стихли, Воинов смущенно потянулся к своему кителю. Мужчины были одеты очень вольно: Петр Иванович в халате, Воинов в рубашке без воротничка. Элеонора с неподдельным интересом рассматривала незнакомую ей деталь туалета — подтяжки.
На столе стоял графин с коньяком, уже наполовину пустой, и блюдце с нарезанным лимоном. Тут же лежал и вынутый из ножен кортик — видимо, с его помощью мужчины сервировали стол. По кабинету плыл аромат табака… Ксения Михайловна, конечно, была права — вряд ли молодой девушке прилично находиться в такой обстановке. Но радость встречи перевешивала все, и Элеонора тоже позволила себе непростительное — сев в кресло, откинулась на его спинку.
Петр Иванович достал рюмку и, налив в нее капельку коньяку, протянул Элеоноре.
Она взяла, но пить не стала. Коньяк нагревался в ее руках и распространял аромат не хуже французских духов.
Мужчины возобновили прерванный ее появлением разговор.
Элеонора внимательно смотрела на Воинова. За несколько месяцев он изменился: появились жесткие складки в углах рта, веки стали тяжелее, а глаза — тусклее. Если бы нужно было описать Воинова одним словом, она, наверное, выбрала бы слово «горечь».
Он рассказывал о своей службе. Константин Георгиевич был назначен начальником военно-морского подвижного лазарета, имел в своем распоряжении двоих врачей и десяток санитаров, вместе с которыми оказывал медицинскую помощь в местах морских сражений.
В Петроград он приехал всего на неделю — за новыми инструментами. На днях в операционную лазарета попал артиллерийский снаряд, от чего большая часть инструментов и ламп пришла в негодность. К счастью, никто из персонала лазарета не пострадал.
— Ах, Элеонора Сергеевна, если бы вы знали, как мне вас не хватает! — посетовал Воинов. — Мы не справляемся с потоком раненых, не можем оказать всем необходимую помощь. Командование поставило передо мной задачу сохранить наибольшее количество боеспособных единиц. Мне приказано оперировать лишь перспективных раненых, не тратя времени и средств на раненных в живот. Это одна из самых гнусных гримас войны! — возмущенно сказал он. — Ведь не успевая помочь молодому парню, я обрекаю его на смерть. Иногда я не могу спать, думая о том, сколько человек я погубил таким образом.
— Но таковы законы военного времени, — примирительно сказал Архангельский, — на войне как на войне. При наших скудных возможностях нельзя помочь всем, поэтому ты помогаешь тому, кого гарантированно спасешь. За те два часа, что ты оперируешь раненного в живот, у тебя семь человек умрут от кровотечения. Те, кого ты точно мог спасти. Это же азбука полевой хирургии.
— Я знаю, — грустно кивнул Воинов, — но это меня и убивает. Какое право я имею решать, жить человеку или нет? Я же не Господь Бог!.. И вот еще что. Я мог бы оказывать больший объем помощи, если бы мои подчиненные хорошо меня понимали. Мне хотя бы асептику наладить, и то мы снизили бы процент гнойных осложнений! — Он взял со стола рюмку коньяку и опрокинул в рот. — Петр Иванович, вдумайтесь, какой абсурд! Раненый надеется, что ему помогут. Санитар или товарищи, рискуя жизнью, вытаскивают его с поля боя, переправляют ко мне в лазарет, а я? Я говорю: получай свой опий и отправляйся в лучший мир. Какой ужасный обман!
— Наверное, война — это всегда обман, — тихо сказала Элеонора, думая о своем.
— Вот именно! — воскликнул Воинов. — Ради своих интересов одни люди посылают на смерть других!
— А что твои подчиненные? — спросил Петр Иванович, желая, видимо, сменить тему. — Совсем ничего не умеют?
— Ну, одного из врачей я надеюсь со временем выучить, он старается. Но пока я его ни на сортировку раненых поставить не могу, ни на лапаротомию самостоятельную. А вот с другим, доктором Корфом, совсем плохо. Он дворянин и никак не может смириться с тем, что я над ним начальник. Вместо того чтобы помогать, он анализирует и критикует все, что я делаю. Постоянно ждет, когда я совершу какой-нибудь промах…
— А санитары? — спросила Элеонора. Она горячо сочувствовала Воинову, которому пришлось работать в таких тяжелых условиях: проводить операции без сестры, да еще при полном отсутствии асептики!
— Санитары неплохие, но работы в операционной вовсе не знают. Только помыть инструменты могут.
— Грустно тебя слушать, — помолчав, произнес Петр Иванович. — Принесу-ка я еще коньяку, пожалуй…
Он вышел, и молодые люди остались наедине.
— Наверное, я утомил вас своими рассказами, — сказал Воинов. — А вы похорошели, Элеонора Сергеевна. Замуж не выходите?
— Нет.
— Я недавно видел Ланского, он здоров, не ранен, воюет…
— Правда? — Элеонора почувствовала, как замерло ее сердце.
— Правда, моя дорогая. Я виделся с ним неделю назад.
Вернулся Петр Иванович, и мужчины возобновили разговор об оказании медицинской помощи в полевых условиях. Элеонора посмотрела на часы. Было уже очень поздно, она поднялась и, пожелав дяде и его ученику спокойной ночи, ушла к себе.
Свернувшись в постели, она стала думать о том, почему Ланской, если он жив и здоров, до сих пор не написал ей.
Постепенно эти раздумья довели ее до отчаяния. Уже не надеясь уснуть, она вскочила с кровати и начала расхаживать по комнате. Алексей не любит ее! Она вспоминала доводы Титовой, и теперь они казались ей неопровержимыми. В слезах Элеонора бросилась на колени перед иконами…
К утру она приняла решение.
— Ты сошла с ума! — закричала Александра Ивановна, когда на следующий день Элеонора сообщила ей, что отправляется на фронт вместе с Воиновым. — Я никуда тебя не отпущу! Это не место для молодых девушек.
— Но я же не собираюсь воевать, как Жанна д’Арк, — рассудительно возражала Элеонора. — Я просто буду работать там, где во мне нуждаются. Вчера Константин Георгиевич говорил, что ему очень меня не хватает.
— Ума ему не хватает, вот чего! — застонала Титова и выбежала из кабинета.
Пожав плечами, Элеонора продолжила готовиться к предстоящей операции с Демидычем.
Через несколько минут вернулась Титова, за руку она тащила крайне смущенного Воинова.
— Это что же вы надумали, Элеонора Сергеевна? — начал он. — Немедленно выбросьте эту глупость из головы!
— В вашем лазарете нет операционной сестры, Константин Георгиевич. Я буду работать с вами, и вы сможете спасти больше людей. Разве это не так?
Он посмотрел на нее с ужасом.
— Так это или не так, я не позволю вам рисковать своей жизнью! Вы еще ребенок и не можете самостоятельно отвечать за свои поступки!
— Я не ребенок, — не повышая тона, сказала Элеонора. — Я хорошая операционная сестра, и вам это известно. Я с отличием окончила курсы, и теперь меня с радостью примут в любом военном госпитале. Если вы не возьмете меня с собой, я найду другое место, и никто не запретит мне устроиться на службу туда, куда я хочу.
— Элеонора Сергеевна, перестаньте наконец! — раздраженно произнес Воинов. — Поговорили, и хватит.
— Как вам будет угодно. — Отвернувшись от него, она раскрыла историю больного, которого предстояло оперировать.
— Нет, ну ты посмотри на эту упрямицу! — воскликнула Титова. Подскочив к Элеоноре, она в сердцах вырвала у нее из рук историю болезни и швырнула на стол.