жался и холодно произнес:
— Лиза, зайди ко мне, как поешь. Поговорить нужно.
Проводив мужа неприязненным взглядом, Марина вытерла мокрые руки о фартук и повернулась к дочерям:
— Ваш папенька окончательно рехнулся.
Варюшка прыснула от смеха, Лиза решительно отодвинула еду и поднялась из-за стола. Глядя на нетронутый пирог, Марина возмутилась:
— Что происходит? После истории с Каспаровым вы все как с ума посходили. Ходите как в воду опущенные, шушукаетесь, есть — и то перестали! Только посмотри, на кого ты похожа? Кожа да кости, совсем высохла, — продолжала наступать она. — На кой вам сдался этот Каспаров? Ну прибили очередного богатея. И что теперь?
— Ты бы хоть при Варюшке постеснялась, — сдержанно посоветовала ей Лиза. — И Каспаров здесь абсолютно ни при чем. Я на диете.
Она невозмутимо стряхнула нетронутый кусок с тарелки на противень, бросила тарелку в мойку и вышла из кухни. Вслед понеслись упреки в неуважении к материнским стараниям и к матери как таковой, сетования на неудавшуюся семейную жизнь и оставленную ради неблагодарных домочадцев карьеру парикмахера. Марина разбушевалась не на шутку. Такого рода скандалы обычно заканчивались истерикой, корвалолом и обетом молчания дня на три.
Осторожно отворив дверь, Лиза вошла в кабинет. Отец неподвижно сидел перед камином, наблюдая за беспокойно пляшущими языками пламени, красноватые отблески огня придавали его угрюмому лицу зловещее выражение, он походил на изъеденного временем старого шамана. «Как же он сдал за последнюю неделю», — подумала Лиза и сказала:
— Ты хотел поговорить, папа. Я здесь.
Павел пошевелился в кресле и, не оборачиваясь, попросил:
— Закрой за собой дверь и садись.
Лиза послушно выполнила просьбу и присела напротив. Не отрывая взгляд от огня, Павел глухо спросил:
— Мать истерит?
— Как обычно, — пожала плечами Лиза и выжидательно взглянула на отца.
Немного удлиненные глаза, светящаяся кожа, манкие губы и длинная шея — вся хрупкая изящная фигурка напоминала картинку из сборника восточных сказок — принцесса Жасмин, грациозная, гибкая, восхитительная.
Павел молчал, словно напитываясь бушующей энергией огня, он собирался с духом перед предстоящим тяжелым разговором. Огонь осторожно подполз к еще не тронутому полену и плотоядно лизнул его, оно громко протестующе затрещало в ответ, и на желтоватом сколе древесины проступили крохотные капельки смолы. «Будто слезы», — промелькнуло в голове, и Павел решился:
— Вчера я был у Раджи. Я все знаю. Ты обманула меня. Обманула своего отца.
Лиза потерянно охнула, но Павел не дал ей сказать, он гневно взглянул на нее и продолжал:
— Я знаю, что ты была любовницей Андрона, что ты убила его из мести и из-за денег, что ты просто подставила своего дурака-отца. Я все знаю, но ты — моя дочь… К несчастью, моя. И я не могу отказаться от тебя даже сейчас, когда я узнал, что ты порочная продажная дрянь. Не перечь! — возвысил голос Павел, видя, что Лиза пытается протестовать. — Ситуация паршивая. Мне очень не понравился визит этой дамочки из Москвы. Анна Каспарова сделает все, чтобы найти убийцу, в этом я не сомневаюсь. На себя мне плевать. Я человек конченый. Хотя сдаваться без боя не собираюсь, — чуть мягче добавил он, заметив, как глаза дочери наливаются слезами. — Но вот тебя я должен спасти. Выход один — ты должна уехать. Далеко и навсегда.
— Куда, зачем? Меня все равно найдут, — губы Лизы дергались, она шумно дышала, стараясь сдержать клокочущие в груди рыдания.
— Не найдут, у меня есть план. Ты должна исчезнуть — это единственный выход. Исчезнуть с деньгами и как можно скорее. До того как отыщется труп Каспарова, — Павел понизил голос до шепота, — в ту ночь, когда мы с Сабиной вывозили труп, я и предположить не мог, что тело похитят, и положил ту каменную штуковину в ковер. Вместе с трупом. Я понимал, что на ней остались твои отпечатки, а стирать их было некогда, да и нечем. Теперь это главная улика. Понимаешь? — голос Павла зазвенел. — Раньше или позже труп найдут, найдут и этот треклятый булыжник с твоими отпечатками, и тогда тебе конец. А я не хочу, чтобы мы проиграли. Я должен отправить тебя за границу. Большую часть денег возьмешь с собой, подумаем, как их лучше вывезти. Там откроешь банковский счет на свое имя, причем в солидном банке, из которого можно перевести деньги в Европу или Америку. Поедешь не одна, с Катей, продавщицей из моего магазина. Молчать, я сказал! — прикрикнул он, видя, что дочь опять пытается возразить. — Я должен найти тело Андрона, найти и похоронить вместе с уликами. Если мне это удастся — мы спасены. Если нет, то хотя бы моя дочь будет вне опасности. Я так решил. Все! — Павел откинулся на спинку кресла, стиснул челюсти и замолчал, на его лбу заблестели крупные капли пота.
Лиза обхватила голову руками и расплакалась, ее била нервная дрожь, она громко всхлипывала, приговаривая:
— Я виновата. Папа, как я перед тобой виновата! Прости меня, папочка. Прости.
Отец молчал. Уютно потрескивали догорающие поленья, в красноватом сумраке она не видела его лица, да и не хотела видеть. Ей было страшно, очень страшно. Взяв себя в руки, она утерла слезы и, задыхаясь от душившего ее отчаяния, сбивчиво заговорила:
— Я не все тебе наврала. Все было почти так, как я тебе рассказывала. Только это произошло сразу, как ты устроил меня к Андрону. Он мне месяц проходу не давал, ухаживал, хвалил, говорил, что я толковая, что я его правая рука, и что со временем он сделает меня компаньонкой. Ну вместо тебя. Поначалу я решила его окрутить и использовать. Думала, отыграюсь за тебя, за нас, за всю семью, верну нашу долю, заживем безбедно, вам с мамой помогу. Вижу ведь, как тебе тяжело, здоровья совсем нет. Играла, играла и сама не поняла, как влюбилась. До дрожи. Как кошка. Никого кроме него не видела. Будто только он один в мире и был. Только он. Он один. Я все забросила: подруг, друзей, ишачила на этот чертов «Джитек», как проклятая, в его финансовых аферах увязла, рисковала напропалую. Тенью за ним ходила, заботилась, как о ребенке! Я же, дурочка, молилась на него, пап! А он со мной, как с дешевкой, — позабавился пару месяцев и бросил. Другая подвернулась. Ну да ты его знаешь. Знал…
Лиза перевела дух и с надрывом в голосе продолжила:
— Он предложил мне уволиться по собственному, потому что на мое место планировал взять ту, другую. Это стало последней каплей. Я пошла к Радже, попросила, чтобы он убрал эту сволочь, но тот отказал. Вместо этого предложил содрать с Андрона сто тысяч евро, шантажируя его же грязными махинациями, и на этом успокоиться. У меня в голове совсем помутилось, я не знала, что делать, бесилась от бессилия, спать перестала, есть. Я ненавидела его до исступления, я не могла с этим жить, ненависть сжирала меня изнутри, сушила мозг, выворачивала душу, и, наконец, я решилась убить его сама, отомстить за всех нас: за себя, за тебя, за всех. И денег взять. Компенсацию за глумление. Решила, будь что будет. Лучше сесть, чем жить с таким позором. Мне казалось, что я готова… — она помолчала с минуту, словно собираясь с силами, и продолжала, но уже глуше и медленнее:
— Господи, с каким же яростным наслаждением я его била! Он орал, отбивался, кровь была повсюду, а я била, била, била… Когда поняла, что он мертв — испугалась. Силы вдруг кончились. Вместе с ненавистью кончились. Увидела его мертвым, и все. Как ватная стала. Опомнилась, поняла, что меня арестуют, судить будут. Ужасно! Хладнокровной преступницы из меня не вышло. Струсила. Позорно струсила и бросилась к тебе. Мне больше не к кому было идти. Прости, папа. Тебя я тоже испугалась, не смогла рассказать все, как есть. Боялась, что не простишь. Я знала, что ты меня любил, всегда знала и не хотела упасть в твоих глазах. Духу не хватило. Ох, папа… как же больно…
В кабинете воцарилась тишина, время от времени нарушаемая лишь прерывистым дыханием Лизы да осторожными шорохами гаснущих углей. Девушка робко подошла к отцу и, не смея взглянуть ему в глаза, прошептала:
— Прости меня.
— Бог простит, — сухо отозвался Павел и поежился, как от озноба. — А теперь иди. Оставь меня. Мне нужно продумать детали. Завтра я скажу тебе, что нужно делать. Иди, — твердо повторил он, видя, что Лиза не двигается.
Дочь слабо кивнула и неслышно пошла к двери, распахнув ее, она отшатнулась.
За дверью стояла Марина, ее мучнисто-белое лицо слабо светилось в темноте. Обезумевшие глаза, опухшее от слез лицо, трясущиеся руки, судорожно перебиравшие подол фартука, — все говорило о том, что мать потрясена. Марина тяжело дышала, не сводя с дочери глаз, полных немого отчаяния и боли.
— Ты… — начала было Лиза и осеклась.
— Я все слышала, — пересохшие губы Марины с трудом шевелились.
Она ухватилась руками за стену, чтобы не упасть, собралась с силами и прошептала:
— Ты ведь своего отца убила, дочка. Ой, грех, грех-то какой! Кровосмешение, убийство… Смертный грех! Что же теперь с нами будет, Господи?
Лиза беспомощно оглянулась на сидевшего в кресле отца, тот даже не повернулся, только по еще более сгорбившейся спине можно было догадаться, что он слышал все до последнего слова.
— Кого я убила, мама? — недоуменно переспросила Лиза.
— Андрон — кровный отец тебе, глупая, — чуть слышно прошелестела Марина и медленно сползла на пол, заливаясь слезами.
Глава одиннадцатая
Ужин с Марой Ольга вынесла, хотя ее словесная канонада действовала на нервы и мешала думать. Она старательно прокручивала в голове материалы дела Каспарова, свой визит к Градовым. И чем дальше, тем больше утверждалась во мнении, что копать нужно именно Градовых. Уж слишком близко они оказались к исчезнувшему бизнесмену. Отец в свое время состоял в компаньонах Каспарова, но с ним обошлись отнюдь не любезно, а дочь еще вчера считалась его «правой рукой». Рассеянно пережевывая капустный салат, Ольга приняла решение установить за Градовыми наблюдение.
— Женьки будет мало, — рассудила она, — придется обращаться к Дубовому. Слежка должна быть круглосуточной. Надо просить как минимум еще двоих.