— Ну знаешь! — рассердился Дубовой. Мне твои женские штучки поперек горла. У тебя семья разваливается, о ребенке думать надо, а ты — интуиция… Ты еще скажи, что тебе вещий сон приснился.
— Можешь издеваться сколько угодно, но я знаю, что говорю! — Ольга соскочила с места и забегала по комнате, то и дело натыкаясь на стулья. — Дай мне двух ребят, и через месяц достану тебе и деньги, и покойника, и убийцу.
— Мне это добро и даром не нужно, — Стас говорил подчеркнуто медленно, — более того, я тебе в твоих бреднях не союзник. — Тебе что, денег мало? Обманутые мужья и полоумные свекрови оплату задерживают? Так я тебе в долг дам.
— Не парься. Проехали, — Ольга зло сверкнула глазами и села.
— Обиделась, — констатировал Дубовой и встал. — Я ж тебе добра желаю, дуреха.
Ольга не ответила, ей внезапно сделалось нехорошо, перед глазами снова поплыли радужные пятна, в горле встал плотный комок, не хватало воздуха. Она с трудом приподнялась с дивана, чтобы приоткрыть балконную дверь и впустить в комнату немного свежего воздуха, как вдруг острая боль полоснула нижнюю часть живота, она сдавленно охнула и рухнула на диванные подушки.
— Что? Что с тобой? Плохо, да? — подскочил к ней Стас, он пытался уложить Ольгу, но режущая боль внизу живота не давала ей разогнуться.
— М-м-м, больно.
— Где больно? Покажи, — бормотал Дубовой, торопливо гладя ее по голове. — Мара! Олег! Скорей! Ольге плохо, — заорал он, боясь оставить стонущую Ольгу одну.
Губы Ольги побелели, глаза закатились, и она потеряла сознание.
Сквозь дурноту она слышала далекие голоса.
— Скорую, скорую, вызывай! Принесите уксус! Балкон настежь!
Ее укладывали, поворачивали, словно тряпичную куклу, щупали пульс, втыкали в нее шприцы, потом куда-то несли…
Очнулась Ольга уже в больничной палате, возле постели на облезлом стуле в белом халате дремал Олег. За окном брезжило лиловое зимнее утро, Ольга вспомнила вчерашние события и осторожно пошевелилась — болели только ягодицы, им, очевидно, досталось. Она осторожно ощупала живот — не больно, приложила ладонь к пупку и ощутила легкую пульсацию — малыш шевелился! Значит, жив! Вздох облегчения вырвался из ее груди. Малышонок в порядке — и это главное. А она, Ольга, как-нибудь выкарабкается. Ольга подоткнула подушку повыше, осторожно села на постели и осмотрелась. Палата как палата: окно с линялыми портянками желтых занавесок, облезлая тумбочка, стул, Олег и… о боги! Телефон! Надо срочно позвонить Женьке! Ольга в возбуждении потянулась к трубке и задела стоявший на тумбочке стакан с водой. От резкого звука бьющегося стекла Олег подскочил как ошпаренный и ошалело уставился на жену, спросонья он всегда соображал с трудом:
— Тебе плохо? Больно? Где? Не двигайся! Я вызову реанимацию.
Не обращая внимания на протесты Ольги, он бросился к телефону и срывающимися пальцами набрал номер. Прежде чем на том конце провода сняли трубку, Ольга успела нажать отбой:
— Ох и паникер ты, Олежка!
К Олегу постепенно вернулся нормальный цвет лица, он оглядел жену, нашел, что выглядит она неплохо, и рассердился:
— Ты можешь хотя бы в больнице вести себя прилично? Вчера перепугала всех до полусмерти. Врач сказал, что у тебя матка в тонусе. А это означает угрозу выкидыша. Жизнь малыша в опасности. Тебе нужно лежать, есть мясо, рыбу и фрукты, слушать классическую музыку и думать только о хорошем. А ты не успела оправиться — и опять за свое. Зачем тебе этот чертов телефон?
— Маре позвонить, — солгала Ольга, невинно моргая широко открытыми глазами.
— Неубедительно. Кстати, твой дружок Дубовой тебе VIP-палату выбил, одна лежишь, как барыня. Отдыхай — не хочу. Сейчас я принесу тебе завтрак и приглашу врача. А ты лежи смирно, — возвысил голос Олег, видя, что Ольга пытается выбраться из постели.
Больная послушно втянула голые ступни обратно под одеяло и с притворным равнодушием уставилась в окно. Стоило Олегу выйти из палаты, как она схватила телефон, поставила его на колени и принялась звонить в офис. Женька оказался на месте, Ольга подробно расспросила его о делах, оказалось, что утром звонила жена Каспарова, плакала и просила найти тело мужа. В том, что Андрон мертв, она уже не сомневалась. Ольга на секунду задумалась:
— Слушай меня внимательно. Я в больнице. Продержат не меньше десяти дней. Вся оперативная работа ложится на тебя. Закроешь офис и отправишься в Рузавин. Есть там один человечек, с которого нельзя спускать глаз. Имя, фамилию, адрес я тебе сообщу. О результатах наблюдения будешь докладывать ежевечерне. Да, вот еще что. Вечерком заскочи ко мне домой, забери у Олега мой блокнот и дуй ко мне. Только ему ни гу-гу. Скажи, что блокнот нужен тебе. Понял?
— Так точно, товарищ генерал! — Женька рявкнул так, что Ольга поморщилась и отодвинула трубку подальше от уха. — Выздоравливайте, Ольга Николавна. Вечером буду у вас. С блокнотом и мандаринами.
Поставив телефон на место, Ольга призадумалась. Больничная койка в ее планы не входила, теперь оставалось надеяться только на Женькину сообразительность. Не подвел бы! Ольга вздохнула и накрылась одеялом, ей оставалось только ждать.
Дверь распахнулась, и в палату стремительно ворвался маленький щуплый человек в белом халате. На вид он был не старше Ольги, энергичный брюнет с живыми черными глазами. Этакий гусар от медицины в белой шапочке набекрень. Плюхнувшись на стул возле пациентки, он лукаво посмотрел на Ольгу. Заметив на ее лице уныние, он ободряюще подмигнул и сказал:
— Ну чего скисла, мамаша? Это ж не тюрьма. Прокапаем, понаблюдаем и через недельку домой выгоним.
Под натиском бравого доктора Ольга совсем растерялась. Она хотела спросить о ребенке, о том, насколько серьезна угроза его потери, но неожиданно для себя расплакалась. Слезы полились рекой, Ольга изо всех сил старалась взять себя в руки, но вместо этого рыдала все громче и громче. Деятельный доктор посерьезнел, по-отечески обнял ее, притянул к себе и принялся терпеливо увещевать:
— Э, милая, а вот плакать не нужно. Поправляться нужно, а самый полезный для здоровья витамин — смех.
Холодная шайба фонендоскопа на груди врача больно упиралась в щеку, и Ольга с видимой неохотой отстранилась. Доктор заботливо вытер ее мокрые от слез щеки и представился:
— Рамиль Ахунович Магомедов. Ваш лечащий врач.
— Синий хлам, убитый в сопли, — без тени улыбки ответила Ольга и протянула руку.
Врач расхохотался так, что шторы на окне заколыхались.
— Вот это по-нашему! Сочное выраженьице, нужно запомнить.
— Это моя племянница перлы выдает.
— И сколько же лет вашей юмористке?
— Восемь.
— Э-э-э, далеко пойдет.
Глянув в медицинскую карту, он скомандовал:
— Заголяйся, Ольга Николаевна. Осмотрим, обстукаем, послушаем.
Задрав застиранную больничную рубаху вверх, Ольга с ужасом обнаружила, что лежит абсолютно голая, и рывком одернула сорочку. Доктор нахмурился:
— Э-э, милая, без капризов. Привыкай. В роддоме свои порядки. Тут все разгуливают в чем мать родила.
— А я что уже рожаю? — испуганно спросила Ольга.
— Вот как раз этого мы и стараемся сейчас не допустить. Поднимай рубашку, — поторопил врач. — Меня еще двадцать таких красоток ждут.
Отчаянно смущаясь, Ольга подчинилась. Врач быстро и умело прощупал легкую припухлость ее живота.
— Это опасно?
— Думаю, нет. Усталость, токсикоз, стресс. В десять пойдешь на УЗИ. Посмотрим твоего киндера по телевизору, там видно будет. После УЗИ сразу в постель, никаких прогулок по коридорам! У тебя угроза выкидыша, а значит, строгий постельный режим и полный покой. Это понятно? — взгляд доктора посуровел.
Ольга молча кивнула. Больше Магомедов не разговаривал, черкнул несколько назначений, вихрем сорвался со стула и исчез за дверью.
— Будто приснился, — усмехнулась Ольга, укладываясь на продавленном матрасе поудобнее.
Из оконных щелей заметно дуло, и она плотнее закуталась в жиденькое байковое одеяло. В палате стояла характерная больничная вонь — ни с чем не сравнимый букет из запахов лекарств, хлорки, квашеной капусты и человеческих тел.
Палата находилась на первом этаже, из окна был хорошо виден безлюдный засыпанный снегом больничный двор. Пусто, уныло, как в резервации. Там, за решетчатым забором, бушевала нормальная жизнь: сновали прохожие, мчались машины, каждую минуту происходили какие-то события, хорошие и плохие, пустячные и государственной важности, радостные и не очень, а здесь жизнь будто остановилась. Стояла гнетущая тишина, лишь изредка доносились осторожные шаркающие шаги ковыляющей по коридору пациентки. Здесь царствовала Ее Величество Медицина.
— Тоска-то какая, господи, — простонала Ольга. — Надо Олегу про мобильник и зарядник напомнить, не то я тут от тоски помру.
Над входом в палату висела кварцевая лампа с бумажной памяткой: «Кварцевание помещения ежедневно: 12:30–13:00 и 17:30–18:00».
«VIP-палата, значит. Ну-ну, — саркастично размышляла Ольга, разглядывая скучные, выкрашенные в белый цвет стены. — Откровенная казенщина. Весь VIP заключается в отдельном размещении и наличии телефона. Ах да! Еще картина!» — отметила она. Противоположную стену украшала выцветшая от времени репродукция знаменитой картины Шишкина «Утро в лесу». Типовая лампа дневного света над панцирной кроватью ее немного приободрила: «Моэма у Олежки попрошу. Перед сном читать буду».
Спустя пятнадцать минут явился Олег с тарелкой овсяной каши, ломтиком подсохшего хлеба и крохотным желтоватым кубиком масла поверх. Притворив дверь ногой, он присел на кровать и улыбнулся:
— Слушай, на здешних харчах цингу можно заработать.
Ольга обреченно кивнула, брезгливо поковыряла подозрительную овсяную слизь погнутой алюминиевой ложкой и скривилась:
— Вид такой, будто ее уже один раз ели. Ограничусь хлебом и чаем. Так безопаснее.
— Не переживай. К вечеру я привезу обогреватель, магнитофон, ноутбук и весь ближайший супермаркет, — ободряюще улыбнулся Олег.