С минуту они, остолбенев, смотрели друг другу в глаза, потом знакомая широкая улыбка осветила его лицо, собрала морщинки вокруг глаз.
— Здорово!
У Зельды сердце толкнулось в груди и замерло.
«Майкл!» — Ей вдруг сдавило горло и стало трудно дышать.
— Откуда ты взялась?
— Из-за тех вон скал… — Теперь вся кровь вдруг бросилась ей в лицо. — А ты?
— Я рисую здесь иногда. Видишь, я уже начал писать масляными красками.
— И часто ты приходишь сюда?
— Нет, я был тут всего несколько раз. Чудесные стоят дни, не правда ли?
Они говорили наперебой, боясь, чтобы не наступило молчание.
— Покажи, что ты рисовал… О, как славно!.. Эти мокрые блестящие скалы у тебя очень хорошо вышли… и тени на песке тоже.
— Как ты очутилась здесь? Ведь от города досюда мили три.
Она видела, что его удивляет ее костюм — простое ситцевое платье, кое-где разорванное, туфли для тенниса, отсутствие шляпы. Сжавшееся, испуганное сердце подсказывало ей, что не следует допускать вопросов.
Ветер, дувший в спину, обвивал платье вокруг ее ног, трепал пряди волос. Волны стеной вздымались и разбивались о скалы, обливая камни белой пеной и стекая потоками обратно в море. Из-за грохота прибоя не было слышно слов. Зельде и Майклу приходилось кричать.
— Зайдем за эти скалы, — предложил Майкл. — Там, ниже этой площадки, есть что-то вроде грота, и мы сможем поговорить.
— Мне нельзя. Я должна идти обратно. — Она твердила себе, что надо уйти скорее, скорее, под каким угодно предлогом… Это безумие! Ей нельзя оставаться… Надо прекратить это.
Майкл за руку провел ее на место, закрытое от ветра. Прикосновение его пальцев обжигало, как пламя… О боже, она думала, что все кончено, что она исцелилась, — а теперь сама позволила старому огню вспыхнуть, охватить ее снова!
— Зельда…
— Что?
— Что с тобой произошло? Ты исчезла, как будто сквозь землю провалилась.
— Расскажи мне про себя. Обо мне — после. (Надо во что бы то ни стало отвлечь его! Она не может отвечать на его вопросы.)
— Да у меня все то же: посещаю школу живописи. Мама поговаривает о том, чтобы отправить меня в Париж на будущий год.
— А как поживает твоя мама?
— О, отлично.
— Вы живете все там же?
— Конечно! Я думаю, мы там всегда будем жить.
Пауза грозила перейти в долгое молчание. Глаза их встретились, и тут же потупились, снова встретились. Чтобы скрыть внезапную дрожь, Зельда наклонилась, делая вид, что заинтересована каким-то осколком раковины у ее ног.
— Что ты там нашла?
— Да так, ничего.
Он тоже нагнулся рядом с ней, чтобы посмотреть. Близость заставила их сердца забиться учащенно. Руки их столкнулись.
— Зельда… — начал он как-то по-детски.
— Что?
— Я так скучал по тебе…
— Вправду скучал, Майкл?
— А ты еще иногда думаешь обо мне?
— А ты обо мне?
— Как ты можешь спрашивать?
— А я не была в этом уверена…
— Что с тобой было, Зельда? Что они тебе сделали?
— Дядя запер меня и хотел отвезти в исправительный приют.
— Не может быть!
— Да. А я не хотела… И спустилась по лестнице…
— По той самой?!
— Да. И убежала.
— Но куда же?
— О, к одной подруге по школе.
— А потом?
— Я нашла работу… службу… Ну, да что интересного во всем этом! Давай говорить о тебе.
— Мне нечего рассказывать. Все по-старому. Но я часто думаю о прежних временах, Зельда… Никто не занял твоего места!
Она посмотрела на него снизу вверх, и волна нежности затопила ее сердце.
— И твоего тоже… вот тут, — прошептала она, указывая себе на грудь.
Снова глаза их встретились и на этот раз надолго. Медленно, словно толкаемые какой-то посторонней силой, они потянулись друг к другу, руки их сошлись, губы слились. Весь мир закружился вокруг Зельды, блаженство обессилило ее. Она с отчаянием прильнула к Майклу, и они целовались и целовались, жадно, стремительно.
— Милая, милая, милая, — шептал он.
— Мой любимый, — отвечала она, и ресницы ее трепетали.
— Зельда, прелесть моя!
— Нам никогда, никогда не следовало бы разлучаться, Майкл. Ты и я — мы оба должны быть вместе, быть мужем и женой, а другие пусть себе думают, что хотят.
— Но мы не могли. Мне нельзя было. Я был несовершеннолетний, и мама не дала бы согласия. Она заставила бы расторгнуть наш брак.
— А теперь, Майкл? — Она не сказала, а выдохнула эти слова, обвив руками шею Майкла, лаская пальцами его волосы.
— Теперь?..
— Да. Теперь мы могли бы пожениться?..
— Дорогая, я бы так этого хотел, но ты знаешь, что у меня нет ни цента.
— Ах, к чему нам деньги!
— Но…
— А ты не мог бы работать в газете, например, или стать артистом или чем-нибудь в этом роде…
— Да, конечно, мог бы…
— О Майкл, Майкл, — она в диком порыве притянула его к себе, осыпая его бешеными поцелуями.
— Я не могу отказаться от тебя снова, не могу, не могу!
Все его лицо собралось в морщинки от счастливой улыбки.
— О Зельда, до чего я тебя люблю!
— Скажи мне это еще раз… еще… тысячу раз!
— Я никогда не переставал любить тебя, никогда в моей жизни не было другой девушки, кроме тебя. То есть были, ты знаешь, но ни одна не была похожа на тебя.
— Так обвенчаемся же и убежим вместе, убежим ото всех.
— Да, конечно, давай убежим!
— Ты найдешь работу, Майкл?
— Найду, попытаюсь во всяком случае.
— Что бы ни случилось, не будем расставаться больше!
— Да, да, мы будем держаться друг друга. О, Зельда, какая ты прелесть! Мы обвенчаемся и потом скажем маме.
— Да, маме мы скажем после…
Они снова обнялись, сгорая от страсти.
— Где ты живешь, Зельда, не в этих местах?
— О, нет, я случайно очутилась здесь у друзей, вот и все. У них дачка среди дюн.
— Как хорошо, что ты вздумала перебраться через скалу! Подумай, если бы не это, я бы никогда больше не увидел тебя! Ты, верно, так и не дала бы знать о себе никогда, если бы мы не встретились случайно?
— Н-нет… пожалуй, не дала бы.
— Но почему? Разве ты не знала, что я сойду с ума от радости?
— Я уже сказала тебе, почему.
— Но я не понимаю…
Его лицо омрачилось. Зельда отодвинулась и встала.
— Мне пора, — сказала она глухо.
— О, нет!
— Надо. Я не могу больше ни минуты оставаться… Они… они подумают, что со мной что-нибудь случилось.
— Так пойдем вместе!
— Нет, это не годится. Я пойду одна.
— Когда же мы снова увидимся?
— Да право же…
— Завтра?
— Ну, хорошо, пускай завтра.
— Здесь? И в это же время?
— Хорошо… Майкл!
— Что, дорогая?
— Ты вправду меня любишь? Самым настоящим образом?
Он только улыбнулся и укоризненно покачал головой.
— Так повтори же мне это еще раз. Ты молчишь?.. Ты не говоришь этого!
Он снова обхватил ее руками, она — его. Они никак не могли перестать целоваться.
Отодвинув ее на минуту, он пытливо всмотрелся в ее лицо.
— Никого, кроме меня, Зельда?
— Никого.
— И ты любила меня все время так же точно, как я тебя?
— Так же точно.
— Солнышко!
— Ну, теперь мне надо идти, право же. Не удерживай меня, милый, мне и так трудно…
— Но ты придешь завтра?
— Непременно.
— Я буду ждать… Ну, еще разок, пожалуйста!
Неутомимый прибой шумел всю ночь. Ветер завывал и его порывы потрясали маленький сарай. Бойльстон, растянувшись на узкой кушетке, свистел носом и похрапывал, а Зельда металась, не засыпая.
«Никого, кроме меня, Зельда?.. Ты любила меня точно так же, как я тебя?»
В ее ушах еще звучали все интонации голоса Майкла, каждое его слово. Она видела его милое, морщившееся от улыбки лицо, его жадный взгляд, ощущала сильные, мускулистые молодые объятия… О, боже!
Он не должен узнать, никогда, никогда! Она не может причинить ему боль, а это ранило бы его глубоко. Он был еще так молод, так чист, а она огрубела, опустилась… О, это гнилое дыхание мрачных, грязноватых комнат в доме Фуллера!
Бойльстон никогда ее не отпустит. Он будет преследовать ее, расскажет Майклу… Но она вовсе не хочет обманывать Майкла. Она бы не могла прийти к нему с ложью на устах.
…Если она уйдет к нему окончательно, она сама ему расскажет.
…Нет!.. Майкл, любящий, страстный, доверчивый Майкл с его молодыми иллюзиями и верой в нее… Она не может убить его, убить его любовь… Что делать? Что делать?..
Море ревело все сильнее. Который час? Около четырех. Хижина так и ходила ходуном под порывами ветра. Будет ли конец этой ночи?
Майкл — Бойльстон… Бойльстон — Майкл, Одного она любила, другого ненавидела… Боже, как ненавидела! И душа его ей была ненавистна, не только тело! Пленница! Царевна в башне! — Бедная царевна!
Но что ей за дело до Бойльстона? Она знала, что у нее достанет твердости оставить его, она и глазом не моргнет. Он не страх, а презрение возбуждал в ней. Но оставить его — а дальше?.. Только не к Майклу, доверчивому Майклу! Она спорила сама с собой, ворочаясь до изнеможения. Нет, не может она сознаться ему в своем позоре!
Грохот. Плеск. Вой ветра. Посвистыванье и храп в комнате. Только четверть пятого… Ветер громко заплакал и вдруг утих. Потом снова поднялся и с дикими стенаниями, с воем и хохотом, понесся над низкими песчаными дюнами.
— Доктор, я думаю, нам лучше уехать сегодня. Погода испортилась. Возьмем только саквояж. За тяжелыми вещами можем прислать потом.
— Который час, милуша?
— Уже половина восьмого. Никак не могу развести огонь в печке, ветер слишком сильный…
— У тебя усталый вид, родная.
— Я не спала ночь.
— Ты не больна, боже упаси?!
— Нет, просто ветер мешал спать.
— И ты так-таки и не уснула всю ночь? Бедняжечка! Поди сюда, Зельда…
— Нет, пожалуйста, оставь меня. Я устала ото всего. Пора ехать домой!
Бойльстон встал на колени на кушетке и выглянул в окошко.