– Это невозможно, Джерри… Нам надо взять себя в руки… Такой чудный день… Не будем его портить.
Он бессвязно молил ее о чем-то, пытаясь снова обнять ее. Но Зельда уже овладела собой.
– Зельда, Зельда! Я люблю вас, не будьте жестоки… Я готов целовать землю, по которой вы ходите… О солнышко, не бросайте меня… Другой такой нет во всем мире… Зельда…
– Будет вам, Джерри. Или вы хотите стать мне противным? Пора домой…
Ей ярко представился этот «дом»: неряшливая комната, большое неподвижное тело на кровати.
– О Зельда, вы не можете уйти теперь, оставить меня сейчас! Отчего вы не хотите закончить вместе этот изумительный день?..
– Не глупите, Джерри. Вы отлично знаете, чем это может кончиться.
– Знаю, да… Но отчего же нет? Отчего нет? Я влюблен в вас. Вы – в меня.
– Мы бы оба пожалели потом…
– Никогда!
– Ну, а я бы пожалела…
– Но отчего? Кому от этого вред? Кто будет знать?
Мольбы, уговоры продолжались. Зельда стояла у его колен, он обхватил руками ее талию и не пускал. Она откинула со лба его светлые кудри, заглянула в молящие голубые глаза, словно мысленно оценивая своего спутника… Да, она может увлечь этого молодого человека, если захочет; может опутать его жизнь так, что он никогда не освободится от этих пут, и сто тысяч, которыми он хвастался, а потом и отцовские миллионы будут принадлежать ей. Да, она может иметь свой собственный домик, на склоне Тэмплпайса, садик, – в общем, все, что пожелает. А если вздумает снова пойти на сцену, то Джерри станет ей солидной поддержкой, обеспечит ей успех. Не то, чтобы она рассчитывала на продолжительность его увлечения, – но она знала, что, скомпрометировав Джерри в обществе, она сумеет заставить его жениться, когда Джордж будет устранен с дороги. Многие женщины в Калифорнии именно таким способом приобрели себе мужей и состояние и теперь приняты в лучшем обществе Сан-Франциско. Она когда-то слышала, как об этом толковали дядя и тетка. Да и все об этом говорят. Да, стоит ей сказать слово – и она обеспечена до конца своих дней. Конец заботам, волнениям, лишениям.
Она наклонилась и поцеловала Джерри в лоб коротким холодным поцелуем, потом высвободилась, стала собирать сумочку, шляпу, перчатки.
– Я пойду в дамскую комнату, поправлю волосы, Джерри, а потом мы поедем.
– Зельда, вы – злая, эгоистичная женщина! Скверная женщина!
– Не такая уж скверная. Могла оказаться хуже, – бросила она легким тоном, уходя.
Джерри довез ее до дверей гостиницы, и, остановив автомобиль, удержал на минутку быстрой речью и сверкающим, жадным взглядом.
– Когда же я опять увижу вас, солнышко? Завтра? Завтра днем, хорошо? О милая, скажите «да»! Я покажу вам еще одно новое местечко. Это – итальянская вилла, интересный старый уголок, совершенно как в Сорренто или Амальфи. Завтра, да? Я позвоню вам в час или чуточку позже. О Зельда, солнышко, я, кажется, счастливейший в мире человек – и вместе с тем несчастнейший! Вы начинаете привязываться ко мне – и я добьюсь, что полюбите, увидите!
– Джерри, вы – настоящий сумасброд! Да дайте же мне выйти!
– Так завтра?
– Не знаю, посмотрим. Это «завтра» меня пугает. Может быть, проснувшись утром, я решу никогда больше не встречаться с вами.
– К чему вы это говорите! Вы отлично знаете, что не сделаете этого.
– А вдруг сделаю…
– И слушать не хочу!.. Так я позвоню…
– До свиданья. Спасибо за чудную прогулку.
– Как бы мне хотелось поцеловать вас!
Она выскочила из автомобиля, кивнула Джерри и вошла в отель. Когда тень от дверей упала на нее, на душу надвинулось чувство виноватости. Джордж – наверху, может быть, еще больной… или неужели он снова на скачках? Отвращение и скука овладели ею при мысли о повторении вчерашнего. А рядом с этим мелькнуло в памяти разгоряченное, молящее лицо Джерри, белокурая голова, голубые глаза… Нет, надо кончать! Довольно с нее Джерри Пэйджа! Джордж поможет ей стряхнуть с себя это…
С такими мыслями она поднялась в лифте, пересекла коридор… Дверь их комнаты была на замке, но ключ Зельды не вошел в скважину. Очевидно, изнутри торчит другой ключ. Джордж спит. Она тихонько окликнула его. Вдруг острый запах сжал ей сердце. Она зажгла свет и сильно нажала кнопку звонка у лифта.
Минуты сводящего с ума ожидания. Наконец, появились люди. Позванный снизу слесарь стал открывать дверь отмычкой. Келли, полицейский, и О’Шофнесси, младший конторщик, стояли подле Зельды, прислонившейся к стене с судорожно сжатыми руками… Слава богу, дверь распахнулась! Джордж в своем ветхом халате лежал на постели, с запрокинутой головой, растрепанными волосами, с белым, как мел, лицом. Как страшно тихо он лежал! Келли нагнулся над ним.
– Дышит ровно!
Пытаясь приподнять его, он задел и сбросил на пол пустую бутылочку.
– Ага! – воскликнул он, поднимая ее и глядя на ярлычок. Это были «сонные капли».
– Не бойтесь. Он не умер. Может быть, еще удастся спасти. Бегите за доктором Томпсоном, живо!
Служащие отеля тревожно засуетились. Какие-то растерзанные женщины в халатах входили, выбегали, толкались в коридоре. Появился врач с черным чемоданчиком в руке.
Взгляд на распростертое тело, на пустую бутылочку. Ухо – к обнаженной груди.
– Не умер. Пока ничего нельзя сказать. Вызовите «скорую помощь», мы его перевезем… Вы – его жена? Есть надежда, не отчаивайтесь. Вы можете поехать с ним.
– Вот тут письмо, миссис Сельби! Должно быть, от него. Я нашел на бюро…
– Очистите коридор! Зачем все эти люди здесь толпятся? Бутылку сберегите, Майк, она может понадобиться следователю.
– Что с вами, миссис Сельби? Выпейте виски. Доктор, подите-ка сюда! Миссис…
– Нет, нет, со мною ничего, – выпрямилась Зельда. – Не беспокойтесь, спасибо… Но отчего так долго, боже мой?.. Когда же они приедут, наконец?!
Она вместе с доктором привезла Джорджа на станцию скорой помощи. Стиснув зубы, окаменелая, смотрела, как переносят неподвижное тело, потом поднялась вместе с ним и санитарами на лифте. Таинственные коридоры, площадки, двери мелькали в полумраке. Из-за одной из этих дверей донесся звонкий женский хохот. Веселье в таком месте! – подумала Зельда.
Доктор Томпсон оставил ее одну в приемной, сказав несколько ободряющих слов. Сонные капли, конечно, опасная штука, в них большой процент опия. Но ее муж, видно, крепкий малый и, по-видимому, времени прошло немного, так что… Но слова доктора доносились до Зельды как будто издалека и не производили никакого впечатления. Закусив губу, сидела она очень прямо в маленькой приемной и твердила себе: он не может, не должен умереть! Не может, не должен умереть теперь, пока я не… Она не кончала мысли… Джерри, их поездка, ее поведение терзали душу. Она должка искупить, загладить грех… Кто это сказал ей однажды, что она «честно ведет игру»?.. Боже мой, эти мысли доведут ее до сумасшествия… Джордж не должен умереть, не должен!
Боже, как долго никто не идет! Разве они забыли, что она здесь. Что же, они хотят увидеть два трупа, – и мужа, и жены? Тревога убьет ее… Отчего он сделал это? Отчего? Она вспомнила его первое покушение на самоубийство в Сен-Луи. Неврастеник! Всегда – посреди депрессии – безумный порыв. Подозревал ли он ее и Джерри? Знал ли все – и это толкнуло его на самоубийство?.. О Джордж, Джордж, ты должен остаться в живых и дать мне возможность загладить все!..
Игрок, пьяница, мот, хвастливый буян, посредственный актеришка!.. Но она видела в нем сейчас только того, кого любила: капризного, скверного мальчика, порывистого, нежного, любящего, щедрого, которого любовь к ней могла подвигнуть на все… Она прижала к губам письмо, которое бессознательно мяла в руках. И тут вспомнила, что не прочла его еще. На измятом конверте надпись: «Моей жене». Разорвав его, она прочла при свете газа:
«Дорогая моя, милая девочка!
Я пытался написать тебе что-нибудь связное, но не выходит. Я три раза начинал и рвал написанное… Какая польза анализировать, объяснять? Мне не для чего больше жить. Я много думал об этом. Ничего не осталось, решительно ничего. Я пытался выиграть, чтобы мы могли провести лето в Испании. Клянусь богом, Зельда, я вправду хотел этого и верил, что удастся. Но сорвалось. Меня обчистили до нитки. Ты это предсказывала. Я не оставляю тебе ничего, кроме памяти о моей жалкой слабости и испорченности. Мне так жаль, дорогая моя девочка! Лучше бы я никогда не уговаривал тебя выйти за меня замуж. Ты была бы счастливее с другим. И богаче. Я тебе принес только позор и горе. Лучше всего освободить тебя. О Зельда, дорогая моя жена, я плачу, когда пишу это. Ты лучшая из женщин, каких я знал в своей жизни. И слишком хороша для меня.
Я должен огорчить тебя сообщением, что я продал Бастера, чтобы иметь возможность еще раз сыграть – я был уверен, что на этот раз выиграю. Я не мог сказать тебе это, зная, как ты была привязана к нему. Я разорен, в долгах. Я только мертвое бремя у тебя на шее.
Выходи замуж за какого-нибудь богатого малого и будь умнее на этот раз. Меня спасти уже не может ничто, даже ты. Я растоптал ногами твою любовь и веру в меня, и дружбу – все. Цена мне – грош ломаный. Так долой со сцены, Сельби!
Если бы мне можно было обнять тебя в последний раз!
Прощай, ты знаешь, что я всегда любил тебя.
Дай знать о моей смерти Матильде Петерсен из Линкольна, если она еще жива. Это – моя сестра».
Теперь только хлынули слезы, крупные, прозрачные… Спазмы сжимали горло, не давали дышать. Зельда упала на скамью, комкая листок в руке.
– Он не должен умереть, не должен, не должен!
Дверь открылась – Зельда тут же поднялась. Какой-то мужчина в белой куртке, незнакомый ей.
– Все благополучно, миссис, он пришел в себя. Сейчас главное не дать ему уснуть.
Боль утихла на миг, но потом снова пронзила насквозь, и она с громким стоном опустилась на скамью.