Около одиннадцати вечера ее допустили к Джорджу. Он представлял собою зрелище трогательное, трагическое и смешное одновременно. Волосы – в диком беспорядке, лицо – мертвенно-бледное, глаза жутко чернели в впадинах. Грубая больничная рубаха не закрывала волосатых ног. Санитар сидел у кровати с мокрым полотенцем, и Зельда с содроганием поняла, что его задача – не давать Джорджу уснуть ни на секунду.
Джордж дико уставился на нее, но не видел ни протянутых рук, ни любви в ее затуманенном слезами взгляде. Потом отвел глаза и облизал сухие губы.
– Да что это? – сказал он слабым хриплым голосом. – Не дают покоя ни на миг!
Наутро она увезла его домой. Под любопытными взглядами прислуги провела по передней, поднялась с ним на том самом лифте, на котором недавно еще спускали вниз его неподвижное тело.
– Мы начнем жизнь сначала, – говорила Зельда. – Ты не знал, что у меня есть деньги…
– Каким образом? Откуда?
– Я таскала у тебя понемножку, как тогда, во время наших гастролей. Ты разбрасывал деньги, а я подбирала и прятала. Никогда не тратила их, все сберегла. Я знала, что когда-нибудь произойдет крах, и они тебе понадобятся.
– Зельда!
– А теперь я первым долгом хочу знать, за сколько ты продал Бастера?
– За двадцать пять. Но тот человек дал мне слово, что за тридцать вернет его обратно. Он не станет, разумеется, держать его до бесконечности, но…
– Понимаю… Сколько у тебя долгу?
– Не… не так уж много, но, видишь ли, на меня свалилось это сразу и…
– Да сколько же? Возьми карандаш и подсчитай. У кого ты занимал?
– У Эда Больмана. Знаешь, того, который играет с Анитой Ашер? Я встретил его вблизи «Орфея», наплел ему с три короба, и он дал мне двадцать пять.
Зельда записала.
– Еще кто?
– Чип Сильва.
– Не знаю, кто такой. И сколько же ты набрал у него?
– Кажется, около двадцати.
– Еще у кого?
– У Чарли Тэнбаума. У него я не занимал, но я ему должен… около десяти.
– Дальше? Я хочу знать обо всех.
– И тут, в гостинице… вот уже недели две…
– Ладно. У меня хватит денег, не беспокойся… Сорок, ну, для верности напишем пятьдесят? Еще есть?
– Леви, на углу… знаешь, закладчик. Я заложил пальто, часы и пару запонок.
– Сколько?
– Восемнадцать.
– Все?
– Да, больше не припомню.
– Накинем двадцать пять за счет того, что ты забыл. Сколько же это выходит всего?.. Сто восемьдесят пять. Странно, – добавила она, грызя карандаш, – у меня скоплено приблизительно столько же, двести с чем-то долларов. Надо будет сходить в банк. Да, у меня текущий счет в банке. Я опасалась держать деньги в доме, чтобы ты не нашел их, негодный мальчишка!
– А теперь, Джордж, все по-новому! – говорила она ему в другой раз. – Ни игры, ни пьянства! Надо будет снова обратиться к Джеку Койну. Куда он нас пошлет, туда мы и поедем. Это даст нам возможность прокормиться, пока наступят лучшие времена. И мы переедем из Голден-Веста, слышишь, Джордж?
– Да, да, котеночек. Все, что ты хочешь. Я готов идти в преисподнюю по твоему приказу.
– Ну, ты уже был на пути туда и без моего приказа.
– Не надо, Зель, даже шутить этим не надо!
Он поймал ее руку, поцеловал и прижал к своей щеке.
– Погоди. Слушай: здесь живет одна старушка, Кэсрин Кассиди, которая уже двадцать лет служит горничной в «Альказаре». Я когда-то у нее жила. У нее мы можем снять комнату за три доллара в неделю. Завтра же переедем. Мы должны урезать себя во всем, беречь каждый цент и выбраться поскорее из Фриско.
– Это ты дело говоришь. Здесь мы варимся в собственном соку. Если бы мне только вернуться в Нью-Йорк, где меня знают, я пошел бы прямо в бюро к Фарли Фроман, или Беласко, или к Марку Кло, где каждый обо мне слыхал…
– Ну, довольно этого, Джордж! Я намерена забрать тебя в руки и сделать из тебя смирного, скромного мальчика, который делает, что мама велит. Ни Фроман, ни Беласко, ни Марк Кло никогда о тебе не слыхали.
– Но… – начал было Джордж, надувшись. Но она не дала ему продолжать.
– Ну, ладно. Не буду. Я валял дурака, я – дрянцо, ничтожество… Я ничего не сумел добиться… Надо теперь дать тебе действовать. Я буду послушен… только…
– Только что?
– Если бы тебе удалось уговорить их оставить меня в покое, мы бы сохранили деньги…
– Джордж!
– Я идиот! Прости… Зельда, девочка, ты – чудо!
Когда она уходила, он брился, желая принять благообразный вид для визита к Джеку Койну. Выспавшись, он совсем оправился от потрясения и болезни.
Зельде предстояла неприятная миссия. Но она приготовилась. Это сделать необходимо. Она все обдумала. Другого выхода не было.
Она вошла в телефонную будку и позвонила в контору «Пэйдж и К°».
– Алло! Джерри! Я свободна. Он только что отправился на скачки… Вчера нельзя было, он был нездоров и сидел дома, О Джерри, я так несчастна! Мне опротивело все это. Хочу видеть вас. Мне только с вами хорошо. Не можете ли вы прийти сегодня? Помните, вы говорили об итальянской вилле… Поедем?.. О, вы такой милый!.. Да, я тоже вчера скучала… Джерри, только не приходите в гостиницу… Мы встретимся, ну, хоть у Мэски на Кэрни-стрит.
Солнце сквозь серую завесу тумана казалось серебряным диском. Поверхность залива была испещрена пятнами пены и мелкими суденышками, качавшимися на волнах. Пароход с красным тентом нырял носом в гребни волн, направляясь к белой отмели, приютившейся у подножия гор. Сизый дымок из его трубы тянулся над уступом Тэмплпайса и тонким кружевным шарфом извивался между темных сосновых рощ. Маленький остров Алькатрас гордо и вызывающе, как утесы Гибралтара, глядел в лицо надвигавшейся стене тумана.
– Ну, разве это не похоже на наступающие полчища? – заметила Зельда, опершись локтями о перила и глядя на море.
Они сидели на балконе, закрытом ветвями перечника, и наслаждались вином, печеньем и ореховым тортом.
– В тумане есть что-то таинственное и ласковое. Красиво, правда?
– Но самое красивое здесь – вы, – сказал Джерри, стоя за нею и положив ей руки на плечи.
– Нет, до чего здесь хорошо! И как это вы умудряетесь отыскивать такие места?
Полутрактир, полуресторан, где они находились, был расположен на крутом уступе горы, над веселой теснотой крыш, пакгаузов, судов. То было излюбленное место живших в соседстве итальянцев, и от всего здесь веяло какой-то старомодной прелестью и уютом. Маленькая спальня, примыкавшая к балкону, была тесно уставлена старой мебелью деревенской работы. Кружевные занавески на окнах, образа, статуэтки Пресвятой Девы, безделушки, на стенах сушеные травы – все это создавало какую-то веселую домовитость. Вино и сласти подала им сюда Карлотта, старая итальянка, смуглое, изрытое морщинами лицо которой напоминало скорлупу ореха.
– Рад, что вам здесь нравится. Я этого и ожидал.
– Какая чудная картина! Отсюда видно все по ту сторону залива. Вот там мы были третьего дня?..
– Да. Этот день я никогда не забуду.
– А сегодняшний?
– Как вы можете спрашивать? Я так ждал его. Я тосковал по вас все эти дни, часы, каждую минуту.
Она долгим взглядом посмотрела на него и медленно опустила ресницы, когда он обнял ее. Губы Джерри нашли ее щеку, уголок рта…
– Зельда… я люблю… я обожаю вас.
– Правда?
– Вы знаете, что правда… Солнышко, я не могу жить без вас. Вы должны быть моей… я… вы понимаете… я хочу вас…
– Слушайте, Джерри. У меня к вам просьба.
– Я не могу больше… понимаете…
– Да слушайте же, прошу вас. Вы хотите, чтобы я была ласкова к вам, да?
– О дорогая!
– Хорошо, я приму это во внимание, но вы должны мне оказать услугу. Вы пытались мне делать подарки и я всегда отказывалась, так?
– Да.
– Ну, вот, а теперь я… мне нужны новые платья. Мне до смерти надоели те, что у меня, и хочется чего-нибудь нового. Лето близко, а мне нечего надеть.
– Вы хотите, чтобы я подарил вам что-нибудь красивое?
– Мне нужны деньги, Джерри. Может быть, вы…
– Милая! Конечно! Сколько вам надо?
– Не знаю, покажется это вам много или мало… мне нужно две сотни.
– Всего-то? Какая вы забавная! Я дам вам в десять раз больше, если вы скажете то слово, которого я жду…
– Нет, мне больше не надо. Двести. Я видела одну вещь, которая мне ужасно понравилась. Никогда мне ничего так не хотелось…
– Зельда! Я так рад, что могу… Я сию минуту выпишу вам чек.
Он достал из кармана вечное перо и чековую книжку и, готовясь писать, повернулся к Зельде.
– Я напишу на пятьсот, хорошо?
– Нет, нет, я не возьму столько.
– Ну, триста.
– Нет, Джерри, мне надо двести и ни цента больше.
Она смотрела, как он вписал цифру и подписался, потом взяла бумажку в руки и, еле дождавшись, пока обсохнут чернила, засунула ее поглубже в чулок.
Часы текли. Надо было играть взятую на себя роль, отвечать улыбкой на улыбку, взглядом на взгляд, покоряться горячим объятиям и поцелуям, кокетничать, дурманить, баюкать обещаниями, пока, наконец, она не очутилась на улице с драгоценной бумажкой в чулке и решением навсегда прекратить эти вольности. Она ненавидела себя, когда Джерри обнимал ее, когда она отвечала на его жадные взгляды, когда притворялась, что скоро согласится на то, чего он добивался.
– Ну, прощайте, Джерри, прощайте, милый. Спасибо за чек! Завтра увидимся, непременно. Проведем вместе день, а, может быть, скоро и вечер… До свиданья!
Автомобиль скрылся из виду, и она с тяжелым сердцем торопливо направилась в гостиницу. Там разменяла чек, уплатила по счету, и, сунув остальное в перчатку, пошла к человеку, купившему Бастера.
Глава восьмая
Комната миссис Кассиди походила на хозяйку: такая же обтрепанная, унылая и запущенная. Колченогая, ломаная мебель, вытертый до основания ковер, темнота, пыльный пол. Засаленные занавеси на высоких окнах, выходивших на какую-то свалку битых бутылок и пустых ящиков. Высокая стена напротив закрывала доступ солнцу.