миниатюрная женщина с правильными чертами лица и красивыми руками (Зельда обратила на них внимание, когда та разливала чай).
– Мой сын увлекается театром – продолжала миссис Харни. – Одно время он специально изучал технику драмы и, кажется, собирается стать драматургом. Том находит, что пьеса Блюма… – а, впрочем, вот и он, пускай сам вам скажет свое мнение.
В гостиную вошел высокий молодой человек, с правильными, как у матери, приятными чертами лица. Зельда с первого взгляда нашла, что у него красивая и интеллигентная наружность.
Том Харни направился прямо к гостье и, дружески улыбаясь, поцеловал ее руку. Зельде не в первый раз целовали руку и ей очень понравилось то, как Том это сделал.
– Я в восторге, что вижу вас, мисс Марш, – сказал он, не ожидая, чтобы его представили. – Мы с мамой так ждали вашего прихода!
Он говорил с легким английским акцентом и вообще походил на англичанина. Его откровенность и раскованность немного смущали Зельду. Она искоса поглядела на сидевшего рядом, сиявшего от удовольствия Джона. Нет, ей решительно нравились его родственники – и мать, и сын, – но она ощущала какое-то стеснение. Эти люди принадлежали к другому, более культурному кругу. И она старалась держаться настороже, боясь уронить себя каким-нибудь неловким словом или жестом.
Но они ничем не показывали, что замечают это, в их обращении не было и следа снисходительности или высокомерия. Нельзя было быть внимательнее и предупредительнее. Несколько раз Зельде даже казалось, что они тайно потешаются над нею. Но, несмотря на это, она принялась разбирать пьесу Блюма так непринужденно, как будто много лет уже знакома с миссис Харни и Томом. Последний проявил большое знание театра.
– А вы, видимо, изучали эти вопросы, – заметила она.
– Да, немножко, и в Принстауне, и в Оксфорде, да и с тех пор, как окончил университет, тоже.
– О, вы, должно быть, очень ученый человек!
– Совсем нет. Технику современного театрального искусства не проходят в колледжах и университетах, а между тем это единственное, что меня интересует.
– Вы сочиняете пьесы?
Том покраснел. Краска залила его лицо до самых корней кудрявых темных волос.
– Ей богу, не знаю, почему я так смутился от вашего вопроса, мисс Марш – засмеялся он. – Может быть, оттого, что вы – актриса… Но я говорил со множеством актрис… Правда, ни одну из них я не находил такой…
Зельда, заинтересованная, поощрила его улыбкой. Ей очень нравился этот молодой человек. В нем было что-то свежее, неиспорченное.
– Ну, какой же? – спросила она.
– Такой… способной, – докончил он немного неуклюже.
– О, только-то! – невольно вырвалось у Зельды. Она тотчас поймала себя на том, что флиртует с Томом. Это непозволительно! Ведь она поклялась, что с флиртом навсегда покончено.
– Я не смею сказать большего. Вы бы сочли меня самоуверенным, а я очень хочу понравиться вам.
Серьезность его тона поразила Зельду. Она окинула Тома быстрым взглядом, как бы мысленно оценивая его. Еще взгляд – и заключение готово. И, вполне владея собой, она с безразличной любезной улыбкой повернулась к его матери.
– Боюсь, что, прожив так долго за границей, вы здесь скоро станете скучать по Европе, миссис Харни!
– Нет, не думаю. Мы с Томом устали странствовать и хотим навсегда остаться на родине. Весною мы переберемся на старую ферму в Пенсильвании, там, на берегах Саскианне, мой муж провел детство. Эта ферма больше ста лет принадлежит их семье, и дом, вероятно, порядком обветшал. Но мы его отремонтируем и попробуем заняться хозяйством. Вот только Том находит, что это слишком далеко от Бродвея и от театров.
– Но вы, очевидно, будете проводить там только самое жаркое время – четыре-пять месяцев в году, а в эту пору в Нью-Йорке нет ничего интересного.
– Пожалуй, вы правы. Но мне хотелось бы быть там, где можно встречаться с нужными мне людьми, – туманно объяснил Том и переменил тему. – А показывала вам мама прелестные вещицы, что мы привезли из путешествия?
В квартире было много очень красивых вещей. Зельда обратила внимание на старинные гобелены, на античные вазы, флорентийскую мебель, картины в рамах темного золота.
– Я бы хотел показать вам этот ящичек – настоящее чудо искусства!
Но Зельда сочла благоразумным остаться подле его матери и сделала вид, что не слышит.
– Вы были очень добры к моему великану-брату, – сказала миссис Харни, положив свою маленькую ручку на широкое колено Джона.
– О, нет, миссис Харни, это он был добр ко мне.
– Ну, значит, вы оба одинаково довольны друг другом. Он писал мне о вас с такой нежностью и благодарностью. Что ни говорите, а я вам очень обязана… Ваши родители живы, мисс Марш?
– Нет, давно умерли.
– И у вас нет родственников?
– Н-нет, никого.
– Джон говорил, что ваша родина – Калифорния. Мы с мистером Харни провели там свой медовый месяц. Помнится, мы жили в Палас-отеле. Чудное место!
– Да, все, кто побывал в Сан-Франциско, сохраняют очень теплое воспоминание о нем.
– Не хотите ли полюбоваться на парк, мисс Марш? – снова начал Том. – Из этого окна он весь, как на ладони. Чудесный вид!
– Дай же мисс Марш допить чай, Том! – вступилась за Зельду его мать. – Я надеюсь, мисс Марш, что вы как-нибудь на днях приедете ко мне завтракать и мы побеседуем без помехи. Я хочу узнать покороче ту, что была так добра к нашему Джону. – Она наклонилась ближе к Зельде и сказала шепотом. – Он на вас попросту молится, и я начинаю понимать, почему.
Теперь пришла очередь покраснеть Зельде. Как они все любезны, как очаровательно сердечны! Ищут ее дружбы… Это ее поражало.
– Так вы приедете, да? – говорила между тем хозяйка. – Скажем, во вторник, хорошо? И, пожалуйста, не назначайте ничего другого на этот день, потому что я рассчитываю на продолжительный визит… Ну, а теперь сделайте удовольствие Тому и поглядите на парк…
Зельде ничего больше не оставалось, как подойти к окну, где ждал Том.
– Видели вы что-нибудь великолепнее? Это – лучше Гайд-Парка и Булонского леса. Поглядите на то пурпурно-красное дерево на фоне всей этой желтизны… Оно – как язык пламени, правда?
– Прелесть! Я люблю время листопада. По-моему ранняя осень – лучшее время года.
– В самом деле? А я больше люблю зиму и всякий зимний спорт. Вы любите кататься на санях, мисс Марш?
– О, вы забываете, что я выросла в Калифорнии! – улыбнулась она. – У нас не бывает снега. Я никогда в жизни не ездила на санях.
– Не ездили на санях?! Так вы покатаетесь со мной, когда будет санный путь? Это будет такой радостью для меня…
Зельда остановила его, слегка нахмурив брови, и повернулась к Джону:
– Седьмой час, Джон, – сказала она с ударением.
– Прошу вас, не уходите! Ведь вы совсем недавно пришли…
– К восьми мне надо быть в театре.
– Но…
– Не будь же так настойчив, Том. Мисс Марш выступает каждый вечер и, вероятно, очень устает. Так я жду вас во вторник, дорогая, – и вы будете считать нас своими друзьями, не правда ли, и уделять нам немножко своего досуга?
Том принес ее пальто и помог ей одеться.
– Что за счастливец этот дядя Джон! – пробормотал он.
– Почему? – не поняла Зельда.
– Он часто видит вас.
Она промолчала. Ей не понравились его слова.
Последние восклицания, общий кивок матери и сыну. Взгляд, которым отвечал Том, был достаточно выразителен…
– О господи! – вздохнула Зельда, спеша по широкому коридору отеля к лифту. И в этом вздохе была непритворная досада.
Глава пятая
Как внезапно налетевший порыв ветра, ворвались в жизнь Зельды оба Харни, мать и сын, и грозили возмутить ее покой.
Том влюбился в нее чуть не с первого взгляда. Это знали и Джон, и мать Тома, знала и Зельда. Она спрашивала себя, способен был бы Том увлечься так же сильно, если бы познакомился с ней несколькими неделями раньше, когда она была убого одетой скромной экономкой, носившейся вверх и вниз по лестнице и работавшей наравне с Мирандой? Она очень в этом сомневалась. Ее успех и то, что имя ее было у всех на устах; ее принадлежность к миру артистов, который так привлекал Тома, – вот что послужило толчком, что придало ей ореол в его глазах. Но, чем бы ни было вызвано чувство Тома, оно было сильным и бурным.
Зельду это глубоко огорчало. Конечно, с одной стороны, ей льстила любовь красивого славного молодого человека – она честно сознавалась себе в этом. Но с другой стороны – она многое отдала бы, чтобы Том не любил ее. Она сердилась на Джона, слепого, глупого Джона, с некоторых пор надеявшегося, что она и его племянник поженятся. Что за безумная идея! Оказывается, он давно подготавливал эту встречу, считая, что его любимый племянник – блестящий, богатый, красивый – достоин этой «удивительной девушки» (как он называл Зельду в письмах к сестре). Джон приносил высшую жертву любви. Письма его к сестре были полны похвал Зельде. Он говорил о ее доброте, о ее любящем самоотверженном сердце, о тяжких испытаниях, из которых она вышла еще более сильной и чистой. Миссис Харни в простоте души как-то показала Зельде некоторые из этих посланий: ни в одном из них Джон не обмолвился ни словом, ни намеком о том, что она замужем. И нежная мать, горячо желавшая для сына достойной жены, стала находить, что лучшего выбора он не смог бы сделать. Она всегда боялась худшего. Она говорила об этом Зельде с обезоруживающей простотой.
– Видите ли, дорогая, Том такой выдающийся молодой человек, и люди быстро сходятся с ним. В Лондоне, Париже, даже в Риме – повсюду его приглашали наперебой. Ходили преувеличенные слухи о его богатстве и видах на будущее, а вы знаете этих маменек, у которых дочери на выданье! Поверите ли, я краснела за некоторых из них, они просто-напросто навязывали своих девиц Тому, и, я уверена, желали, чтобы Том их скомпрометировал и его на этом основании можно было бы женить. Этакая низость! Я предостерегала Тома – да он и сам не дурак. Не было дня за все то время, пока мы были в Европе, чтобы я не дрожала от страха, что какой-нибудь из этих девушек удастся изловить его. Некоторые из них были с титулами. У Тома был богатый выбор. Но что бы из этого вышло? Я бы лишилась моего мальчика. Им завладела бы целиком – и душой, и телом – женщина другой национальности, другой религии, с совершенно иными традициями; она и ее родные постарались бы переделать моего мальчика на свой лад. Я не уставала твердить сыну, что ему следует жениться только на американке. Однако, когда мы вернулись, начались новые страхи: сколько есть женщин распущенных, безнравственных, всяких там хористок, которые охотятся на таких, как Том. Такие юноши – их естественная добыча. Но не менее опасный тип (во всяком случае, для меня нежелательный) – это «светская барышня». А мне хотелось бы иметь невесткой девушку совсем иного сорта. Я сама была трудящейся, независимой девушкой, мисс Марш, когда выходила за отца Тома, – школьной учительницей. И я предпочитаю таких женщин, которые имеют профессию и любят ее. И молю бога, чтобы Том женился именно на такой.