Девушка остановилась, не доходя до ворот: было бы неблагоразумно идти дальше вместе. Их легко могли увидеть из окон дома Бэрджессов.
Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза. Лицо юноши просияло улыбкой, и какой-то радостный звук, не то смех, не то счастливый вздох вырвался у него из груди.
– Майкл! – В ее глазах было целое море любви.
– О! – только и сказал он, и на этот раз его счастливый смех походил скорее на рыдание.
Они все еще держались за руки. Время было расстаться. Но они не могли оторваться друг от друга. Они смотрели в глаза друг другу, лица у обоих сияли.
– Никогда я не думала, что так будет!
– Ты… ты – чудная!
– Но, Майкл, что же это случилось с нами?
– Не все ли равно? Ведь хорошо, правда?
– Но отчего это пришло именно теперь? Ведь мы так давно знакомы!
– Зельда… Ты – рада, да?
– Да. Мне кажется, я всегда об этом думала.
– Ты хочешь сказать – обо мне? Обо мне думала?!
Она кивнула, серьезно и молча.
– О… это слишком чудесно! Мне не верится! Не может быть, чтобы ты думала обо мне!
– Говорю тебе, думала!
– Зельда! Ведь, все мальчики, я знаю, сходят по тебе с ума!
– Какие пустяки! Да и что мне за дело до них всех?
– Ты не дурачишь меня, Зельда? Нет? О боже! Ведь ты бы не стала смеяться надо мною, не правда ли?
– Не будь глупеньким. Ты отлично знаешь, что я тебя не дурачу.
– Да, я вижу теперь. Но что же это, Зельда? Я так мучился, так мучился… Отчего?
– И я тоже. Мне больно… вот здесь… Майкл, милый!
– Зельда! Ты – самая удивительная и самая красивая из всех девушек на свете! И как ты могла думать о таком, как я? Кому такой нужен?
– Мне нужен. Ужасно нужен.
– Я – ничтожество.
– Тсс, не говори таких вещей! Ты будешь когда-нибудь великим художником.
– Глупости! Я никогда не смогу стать мастером. Я хожу в студию, чтобы доставить удовольствие маме. Но не будем об этом говорить. Давай поговорим о… о другом. Когда я тебя снова увижу? Скоро ли? О Зельда, сделай, чтобы поскорей! Я не смогу жить, если не буду знать, что скоро увижу тебя.
– Не знаю, как это устроить. Дядя мне не позволяет выходить по вечерам.
– А ты не могла бы улизнуть?
– Боюсь. Если они меня поймают, меня съедят живьем!
– Но, Зельда, я не могу ждать до завтра!
– До завтра?!
– Так неужели ты хотела, чтобы мы и завтра не увиделись?! Я буду ждать тебя у школы после занятий.
– О, нет, не надо! Все ученики тебя знают, и, если нас увидят вместе, пойдут сплетни.
– Но как же?.. – В голосе Майкла была настоящая тоска.
– Ты подожди меня, но не очень близко от школы.
– А, понимаю! На углу Буш-стрит и Франклин-стрит, ладно?
– Нет, подальше, где меньше народу. И мы погуляем на Холлидэй-Хилл. До свидания! Ты будешь думать обо мне, Майкл?
– Зельда, я… я… я люблю тебя. Всем сердцем, всей душой! Каждой жилкой! Я мог бы умереть ради тебя!
Она крепче сжала его пальцы, все еще переплетенные с ее собственными. Но на миг радостный свет померк в ее глазах, лицо побледнело и стало печально. Усилием воли она стряхнула эту печаль и выпустила руку Майкла.
– Пора! Тетя удивится, что меня так долго нет.
– Зельда!
– Что?
– Ты вправду любишь меня?
– Люблю… Боюсь, что слишком сильно.
– О дорогая, а мне всегда будет казаться, что слишком мало!
– Какой ты милый, Майкл! А ты, ты любишь меня?
– Господи, как ты можешь спрашивать? Ведь ты же знаешь!
– Так до завтра?
– Да. Я буду ждать на углу Буш-стрит. Ты не опоздаешь, нет?
– Нет. А теперь мне надо бежать, иначе нас застигнут здесь. Никто ничего не должен знать, понимаешь? Если это откроется, меня тотчас же отошлют к отцу, а твоя мама упадет в обморок от ужаса.
– Я никому не скажу… Но я не могу отпустить тебя сейчас, Зельда!..
– Надо!
– Так скажи еще раз, что любишь меня.
– Ну, Майкл, не будь же смешным!
– Скажи!
– Да ты ведь знаешь…
– Нет, ты скажи: «Майкл, я тебя люблю».
– Не могу…
– Ну, скажи же! Я хочу!
– Майкл, я люблю тебя… Покойной ночи!
И она убежала. Промчалась по ступеням и остановилась у двери, ожидая, пока Нора откроет на звонок. Она не обернулась, не кинула взгляда Майклу, хотя знала, что тот стоит там внизу и ждет. В передней, едва Нора ушла, заперев двери, она прислонилась к вешалке, закрыв лицо руками. Боже, отчего так болит сердце? Словно огнем жжет внутри, словно душа с телом расстается! Боже, как избавиться от этой муки?!
В самом центре лучшего квартала города возвышался пустынный песчаный холм, Холлидэй-Хилл. Старый дом, полуразрушенный и брошенный, стоял на самой его вершине, а вокруг дома густо разрослась эвкалиптовая роща. На песчаных дюнах кругом валялись заржавленные дырявые кружки, старые газеты, всякий хлам. Ненадежная полусгнившая деревянная кладка вела снизу, от городских улиц, к необитаемому дому на холме. Жуткое запустение царило в этом месте. В ясные дни сюда приходили няньки с детьми, делали набеги банды мальчишек. Но, когда серый туман поднимался от моря, окутывая растрепанные деревья вокруг пустого дома, скользя длинными прозрачными пальцами по склонам холма, придавая всему жуткие очертания, – тогда Холлидэй-Хилл не привлекал никого.
Именно в таком виде нашли его Майкл и Зельда, когда на закате дня пришли сюда, пробираясь рука об руку через песчаные насыпи и кучи мусора. Но им здесь не казалось жутко. Туман ласково укрывал их, опьяненных своим счастьем.
В маленькой оранжерее в углу сада Бэрджессов всегда стоял запах сырой земли. Покатая крыша оранжереи упиралась в заднюю стену соседнего сарая. Внутри вдоль стен тянулись два ряда полок, на которых стояли красные глиняные горшки с растениями. В изобилии росли здесь бегонии, спадали изумрудным каскадом, цепляясь за протянутую от потолка проволоку, вьющиеся растения, а на полу, в больших цементных ящиках, зеленели кружевные аспарагусы.
В этом уютном местечке хорошо было укрываться в воскресные дни. Садовник по воскресеньям уходил со двора, а, кроме него, сюда никто не заглядывал. В дальнем углу оранжереи стояла заржавленная, железная садовая скамейка. Сильный, одуряющий запах растений смешивался с запахом влажной земли. Было тепло, даже жарко, и цветы благоухали так, что кружилась голова.
В Сан-Франциско прибыла знаменитая певица, и привезенный ею с собой аккомпаниатор неожиданно заболел. Заменять его была приглашена миссис Кирк. И певица пришла в такой восторг от ее игры, что после концерта в городе уговорила миссис Кирк поехать с нею в Лос-Анджелес. Миссис Кирк, скрепя сердце, отменила некоторые уроки и уехала из дому на три дня.
В «студии» Майкла воцарилась атмосфера интимности и сладкого очарования. Матери не 6ыло, и можно было не опасаться ничьего вторжения. Маленькая хибарка скрипела, как будто жалуясь, и тряслась на шатких своих подпорках при каждом резком движении внутри, но никто этих жалоб не слышал, некому было поинтересоваться, что происходит там. Пестрые картинки на стенах придавали комнате веселый вид, а в отверстие на потолке лился золотыми потоками солнечный свет. Все здесь носило отпечаток личности юного хозяина, и все нравилось Зельде. Они с Майклом провели здесь три счастливых дня, болтая, веселясь, забавляясь тем, что наряжали стоявший в углу манекен в ее пальто и шляпу. Зельда позировала Майклу, и он изумительно похоже нарисовал ее голову углем. В последний день он устроил Зельде «парадный прием»: на колченогом столике было приготовлено мороженое и пирожное, а посредине красовалась большая ваза с душистыми фиалками, сорванными им в саду.
Счастливые часы, хотя и омраченные первой борьбой с нарождавшейся страстью, неизвестностью впереди, боязнью старших, боязнью самих себя!
– Что же нам делать, Майкл? – спрашивала Зельда тревожно и грустно.
– Не знаю…
– Так дальше продолжаться не может.
– Не может, нет. Это… это ужасно. Это убьет нас обоих.
Длинная пауза, оба размышляют, напряженно и хмуро.
– Я думаю, что нам надо распрощаться, – сказала Зельда через некоторое время.
– Ты хочешь сказать – отказаться друг от друга?!
– Да.
– Но…
– Да, я знаю, что ты хочешь сказать… – устало вздохнула девушка, нежно гладя его руку.
– Зельда, я не могу согласиться на это!
Она закрыла глаза и откинула голову на спинку дивана. Голова Майкла лежала на ее плече. От его светлых растрепавшихся волос исходил какой-то особый, его собственный запах.
– Они высмеяли бы нас, – сказала она с отчаянием.
– Мама… – начал было Майкл.
– Знаю, знаю… Так что же мы будем делать? – повторила она с новым взрывом горя.
Он закрыл лицо руками и вцепился пальцами в волосы. Зельда притянула его голову к себе на колени и стала гладить взъерошенные кудри. Тоска, близкая к отчаянию, наполняла ее сердце. Слезы подступили к глазам, она не удерживала их. Он был ее, ее собственный, дорогой мальчик! Любовь душила ее, томила до боли. Она нежно баюкала в руках эту дорогую голову и низко нагнулась над нею, притягивая Майкла к себе.
– О Майкл, Майкл, Майкл, – жалобно бормотала она.
– Не надо, Зельда… я не могу… не могу…
Оба встали и прижались друг к другу мокрыми лицами.
– А не убежать ли нам? – предложила она.
Он отвечал только беспомощным взглядом.
– Или, может быть, прийти к ним, – продолжала она без капли надежды в душе. – Сначала к твоей матери, потом к моему дяде… – Но очевидная нелепость этого проекта заставила ее остановиться. – Или мне написать отцу? – Она представила себе полуслепого старика и Мэтиу, суетившуюся в полуразрушенной кухоньке, и снова умолкла.
Майкл охватил ее руками и крепко прижал к себе. О райское блаженство – быть так любимой и любимой тем, кого любишь сама, любишь так безумно, с таким отчаянием! Волна экстаза захлестнула ее. Но она вырвалась из объятий Майкла, оттолкнула его от себя. Это было больше, чем она могла вынести. Порыв страсти и горя совсем обессилил ее, и она в изнеможении снова упала на диван. Майкл подошел, коснулся ее. Собрав последние силы, она овладела собой и отстранилась.