Наутро четвертого дня у ее двери послышались тяжелые шаги дяди Кейлеба. Он отпер дверь. Как ненавистны были Зельде его угрюмое лицо и эта черная борода мормона! Она боялась его, как и тетя Мэри, и Нора. А ему нравилось внушать трепет. Вот и сейчас он, стоя в ногах кровати, с явным удовлетворением изучал ее испуганное лицо. Потом потекли короткие, ужасные фразы, каждая ранила, как пуля. Он говорил о ней, об ее испорченности, бесчестности. Он употреблял выражения, как кнутом, хлеставшие Зельду. С презрением отзывался об ее отце, утверждая, что ничего другого нельзя было ожидать от дочери такого беспутного субъекта, Завтра утром – заявил он Зельде – он отвезет ее в приют Св. Катерины, исправительное заведение для падших девушек, и там ее запрут на три месяца. Он бы держал ее там дольше, но через три месяца ей минет восемнадцать лет, она будет совершеннолетней, а закон, к сожалению, не разрешает запирать совершеннолетних. После этого ей нечего рассчитывать на помощь, пускай устраивается, как знает. Он и его жена отказываются от нее навсегда.
Но Зельда вовсе не была намерена позволить поместить себя в заведение Св. Катерины. Разом исчезли сомнения, нерешительность, угнетавшие ее эти три дня. После ухода дяди она вскочила на ноги и заметалась по комнате, мысли неслись стремительно, одна за другой.
…Запереть ее насильно? Послать ее в исправительный приют?.. Если бы она знала… Она бы убежала в первый же день, в – платье или без платья, все равно!.. Есть лестница и окно! Но… Она убежит, а потом что? Они вернут ее обратно, найдут, где бы она ни спряталась. Нет. Надо придумать другое. Надо уйти туда, где ее никто не отыщет. Уехать? У нее нет денег. Нужно, чтобы кто-нибудь, кому она может довериться, пришел ей на помощь…
Дождь стучал в окно весь день. Из сада доносился запах мокрой травы и земли. В четыре часа Хонг снес с чердака чемодан Зельды, и тетя Мэри пришла укладывать его. Появились снова все платья. Когда вещи Зельды были уложены, тетка заперла чемодан и унесла ключ. Пока она занималась укладкой, Зельда смотрела на нее с каким-то удивлением, словно впервые видела эту женщину. Ни следа какого-нибудь чувства к тетке не осталось в ее душе.
Когда наступил час обеда, Зельда уже была совсем спокойна. Она сама удивилась этому. Выждав несколько минут, она на цыпочках пробралась на лестницу и, перегнувшись через перила, прислушалась. Снизу доносились голоса дяди и тетки, звяканье ножей и посуды. Тогда она спокойно вошла в гардеробную тети Мэри, взяла ее ботинки, старую юбку, жакетку и шляпу. Не забыла даже захватить зонтик. И все это спрятала в своей комнате. Через час Нора пришла убрать тарелки. В десять часов дядя и тетка поднялись по лестнице и прошли в свои спальни. Тишина наконец воцарилась в доме. Зельда перетащила и приладила лестницу, оделась в платье тетки и в последний раз проделала путешествие из окна вниз, в зияющий мрак сада.
Но сегодня там не было Майкла, некому было подхватить ее на руки, когда она прыгнула с выступа окна Хонга. Крадучись, побежала она сквозь мрак и дождь по дорожке, миновала пруд и изгородь, где росли фуксии, отперла калитку и вышла на улицу. Еще несколько минут – и она остановилась перед домиком с закрытыми ставнями, где жил Майкл. Он и его мать уже, вероятно, спали. Было около полуночи. Она помедлила здесь минуту-другую, ухватившись руками за колья забора и глядя на закрытые темные окна. У нее мелькнула мысль взглянуть в последний раз на «студию», но она отогнала ее.
Она не пошла в аптеку Валь-Шмидта, там ее знали. Надо найти другое место, откуда можно позвонить. Большая часть лавок была уже закрыта. Она надеялась застать открытой кондитерскую Робертса, но опоздала на несколько минут. Все было заперто. Улицы пустынны. Но, когда Зельда дошла до Кэрни-стрит, ей стали попадаться навстречу какие-то подозрительные субъекты с поднятыми воротниками, сардонически поглядывавшие на нее из-под полей шляп. С ней заговаривали, но она молча спешила мимо. Юбка тетушки была чересчур длинна, и она подколола ее булавками, но теперь одна из этих булавок выпала, и юбка волочилась за ней, намокшая, забрызганная грязью. Шляпа съехала и сидела на голове как-то странно. Швейцар отеля, к которому она обратилась с вопросом, как пройти к доктору Бойльстону, с любопытством оглядел ее. Голос ее обрывался от смущения, пришлось дважды повторить имя доктора прежде, чем швейцар понял, в чем дело.
Глава пятая
Дом Фуллера находился на Маркет-стрит. Это был темный старый дом, сверху донизу занятый конторами адвокатов, врачебными кабинетами, транспортными и страховыми конторами. С шумом и грохотом летал вверх и вниз лифт, громко скрипели деревянные полы в передних, дребезжала стеклянная входная дверь. На широкой лестнице не было ковра, все вокруг было голо и мрачно. Жилых квартир здесь не было.
Днем Зельда не очень обращала внимание на это, но ночью, когда доктора не было рядом, она все время думала о том, что она одна-одинешенька в этой пугавшей ее огромной каменной коробке, где гулко перекатывается эхо. Привратник дежурил внизу только до двенадцати, потом скрывался куда-то в свою нору, а до этого ровно в шесть часов вечера появлялись женщины, убиравшие конторы, и часто запах пыли и мокрой швабры проникал в убежище Зельды. Около десяти уборщицы кончали и уходили – и наступала тишина, прерываемая лишь иногда внезапным выстрелом – громким стуком захлопнутой двери, торопливо удаляющимися шагами. Зельда часто просыпалась от странных звуков, гулко раздававшихся в мертвой тишине пустого дома. Она старалась побороть страх. Ее дверь запиралась при помощи тяжелого болта и какого-то специального замка, который доктор принес и приладил сам. Он снабдил Зельду маленьким револьвером, и она была уверена, что сумеет пустить его в ход, если понадобится. Доктор неоднократно доказывал ей – и с каждым разом все более убедительно – что для нее безопаснее укрыться в этом мрачном доме с его пустеющими к вечеру конторами, чем в людной гостинице. Но все же по ночам здесь бывало жутко. В ту дождливую декабрьскую ночь, когда она убежала из дома дяди, доктор сразу привез ее сюда – тут они могли переговорить, никем не замеченные. Четыре маленькие комнатки его консультации, где пахло эфиром и йодоформом и стояли стеклянные шкафы с блестящими инструментами, показались тогда Зельде надежнейшим приютом, – и она, наконец, дала волю своему отчаянию. Доктор Бойльстон ждал терпеливо и молча, понимая, что ей надо выплакаться.
С той ночи все шло как-то автоматически. Доктор, как она и ожидала, проявил доброту, деликатность и участие. Он устроил ей постель на кожаном диване в приемной, достал одеяло, старое пальто, подушку и обещал прийти рано утром, чтобы обсудить положение и решить, что делать дальше. Он заверил ее, что ничего не скажет дяде и ни за что не допустит увезти ее в заведение Св. Катерины.
– Дорогой мой калифорнийский цветочек, сказал он, – вы в беде вспомнили обо мне, старом хрыче, и пришли за помощью, и я был бы последним из негодяев, если бы выдал вас!
Доктор сдержал слово и часто смешил Зельду, рассказывая ей, как он с невинным видом приставал к дяде и тетке с расспросами, не напали ли они на след беглянки, не получили ли известия от нее. Старый Бэрджесс, в конце концов, попросил его не говорить с ним больше о племяннице.
По утрам доктор являлся с булками, яйцами и всем прочим и принимался готовить завтрак на Вунзеновской горелке, и оба они хохотали, когда дело не шло на лад.
– Не вижу причин, почему бы вам не оставаться здесь, Зельда. Это – последнее место во всем мире, где они стали бы вас искать.
– А я думала ехать в Бэйкерсфилд, – сказала она нерешительно.
– Что вы там будете делать? Вас все знают, тотчас донесут дяде, и он пошлет за вами. Кейлеб – человек настойчивый. Он не успокоится, пока не найдет вас и не водворит в приют Св. Катерины. Я его хорошо знаю. Останьтесь здесь хотя бы на несколько дней, пока вас перестанут искать. Я доставлю вам сюда книги, все, что нужно, устрою, чтобы нам можно было обедать вместе. Они ни за что не догадаются, где вы.
Зельда слушала, хмурясь, крепко сжимая руки. В эти минуты она так остро ощущала свою беспомощность и заброшенность.
– Я бы хотела… – начала она.
– Да?
– Доктор Бойльстон, – продолжала она порывисто, – вы были так добры ко мне, изумительно добры. Не окажете ли вы мне еще одну услугу?
Он ждал, вопросительно глядя на нее.
– Не перешлете ли вы весточку от меня Майклу Кирку?
Он поджал губы и энергично покачал головой.
– Вам хочется, чтобы открыли ваше убежище? Я делаю, что могу, чтобы вызволить вас, Зельда, а вы хотите все испортить! Лучше бы вы вообще с этим делом покончили, право!
– Вы представления не имеете, как я люблю его, доктор!
– Он, кажется, гораздо моложе вас?
– Только на один год.
– А выглядит совсем мальчиком!
– Я хочу, я должна с ним увидеться!
– Ладно, ладно! – успокоительно промолвил ее собеседник. – Все это со временем устроится. Но я бы вам советовал пока не писать и не встречаться с ним. Может обнаружиться, где вы прячетесь, и у меня тогда возникнет куча неприятностей. Вам надо продержаться как-нибудь только три месяца, а там вы станете совершеннолетней, и они ничего не смогут вам сделать.
«Что за печальные, и вместе с тем занятные и полные событий три месяца!» – думала Зельда в один из мартовских дней, стоя у окна и глядя сквозь кружево занавесей на шумную и многолюдную Маркет-стрит. Трудно было теперь понять, как все это вышло, трудно проследить все те незначительные события, что день за днем подготовляли ее новое положение.
Доктор позаботился, чтобы ей было уютно, чтобы она ни в чем не нуждалась во время своего заточения. Они обедали вместе в маленькой лаборатории, как добрые товарищи, болтали и смеялись. Выходить Зельда не решалась. В течение первых десяти дней она видела только доктора и уборщицу, приходившую по вечерам на один час. Каждый день доктор приносил ей какой-нибудь маленький подарок и в конце концов она просто снабдила его списком разных необходимых ей принадлежностей туалета. Но время шло – и это сиденье взаперти начало ужасно тяготить Зельду. Доктор Бойльстон принимал в консультации от двух до шести. Частенько пациенты являлись в семь и позже. По утрам, до двенадцати, он ездил по больным, а Зельда оставалась полной хозяйкой и могла расхаживать по всем комнатам, сколько захочется. Потом они весело готовили завтрак в лаборатории, а с первым звонком у двери Зельда пряталась в задней комнате до вечера, пока не уйдет последний пациент. Читала, шила, пока не устанет, – или раздумывала о своем положении, лежа на диване. Из кабинета сюда доносилось каждое слово доктора и пациентов. Жуткие то бывали диалоги, жуткие подробности узнавала Зельда! Иногда доносились стоны, крики, потом вздох облегчения и всхлипывание: «о, благодарю, благодарю вас, доктор!» Зельда затыкала уши пальцами, даже плакала иногда, и порою ей казалось, что она не выдержит дольше ни одного дня в этой консультации. Лучше убежать, рис