. Вскоре Шлитте и его компаньон получили аудиенцию у Генриха II в Сен-Жермен-ан-Лэ. Король поставил свою подпись на трех посланиях, адресованных русскому царю, шведскому королю Густаву I Вазе и султану Сулейману II Великолепному{203}.
В Париже к Шлитте и Гогенауэру присоединился Ганс Фоглер Младший, родом из Цюриха, названный Зенгом «слугой маркграфа Альбрехта». Ганс Фоглер Младший известен как изобретатель барабанного станка для штамповки монет. Такой станок был установлен в Цюрихе в начале 1550-х гг.{204}. Фоглер имел при себе письма от маркграфа «к родственникам его княжеской милости», под которыми, видимо, подразумевались Глинские. Как сообщает Фейт Зенг, в том же году Шлитте послал Гедиона Виндиша, родом из Кауфперена, с письмом к Ивану IV. Письмо, видимо, содержало уведомление о готовности Шлитте выполнить условия контракта. Удалось ли гонцу передать грамоту царю, остается неясным.
В начале 1556 г. Ганс Шлитте, Гогенауэр и Фоглер отправились из Франции в Венецию, намереваясь воспользоваться письмом французского короля к Сулейману II Великолепному и переправиться в Россию через Стамбул. В Венеции в то время был «мор», и им пришлось вернуться в Феррару. Шлитте и его спутники оказались без денег. В Ферраре они познакомились с Фейтом Зенгом, «купцом из Нюремберга» (Нюрнберг), и взяли у него в долг некоторую сумму.
В то время, когда Шлитте находился в Италии в крайне стесненных денежных обстоятельствах, из-под пресса анонимного германского типографа вышел документ с текстом послания Ивана IV к императору Священной Римской империи, в котором от имени царя выражалась просьба о присылке мастеровых людей в Россию. Исследователи считают, что послание было создано Гансом Шлитте в личных целях. Однако анализ текста дает основание утверждать, что документ отражал интересы Дома Фуггеров.
В послании повторялись в общих чертах условия соглашения, предложенного Карлу V во время «кровавого сейма» 1547–1548 гг. Документ предусматривал воссоединение католической и православной Церквей, гарантировал заключение Россией вечного мира со всеми христианскими соседями, «с коронами Польской и Шведской, а также с Литвою, Ливониею и Финляндиею». В случае войны с турецким султаном автор проекта обещал предоставить в распоряжение императора и содержать за свой счет в течение 5 лет войско в 30 000 всадников. Помимо этого, давалось обязательство передать «прежде обещанные» 750 000 талеров чистым золотом для помощи Священной Римской империи в войне против «неверных». Операция передачи денег предусматривалась с соблюдением всех юридических формальностей через контору банка Фуггеров в «Анторфе» (Антверпене). По условию соглашения, беспроцентный заем переходил в полное распоряжение банка Фуггеров сроком на 20 лет. «Все эти деньги должны [находиться] у господ Фуггеров, которые [могут] обращать и употреблять их себе на пользу, по своему усмотрению и желанию», при этом 5 процентов с оборота капитала (35 700 талеров) ежегодно поступают в специальный фонд накопления средств на военные расходы. Если в течение 20 лет поход на турок не состоится, то фонд остается в собственности империи. Автор проекта охарактеризовал Антона и Иоганна Фуггеров «самыми богатыми и благосостоятельными частными (людьми) в мире». Выплата долга гарантировалась под залог «недвижимого и движимого имущества названных господ Фуггеров как (прямых) должников»{205}.
Составитель послания был хорошо осведомлен о порядке работы головной конторы компании в Аугсбурге. Он предлагал организовать еженедельную доставку скорой почтой «писем новостей» из Московии в Аугсбург, как это делалось в других регионах Европы, где находились представительства компании{206}. Из текста также следует, что подателем грамоты должен был стать не Ганс Шлитте, который назван «первым нашим посланником», а иное лицо. Невероятно щедрые условия ссуды{207} свидетельствуют, что завершение сделки имело для лица, составившего документ, первостепенное значение. В то же время публикация типографским способом документа, который содержал условия секретных переговоров, свидетельствует в пользу того, что его издание было осуществлено с целью воспрепятствовать заключению подобной сделки. Видимо, публикация «послания русского царя» была осуществлена конкурентами Антона Фуггера.
В том же году в Европе вновь вспомнили басню Дмитрия Герасимова в изложении Павла Иовия. Анонимный автор «Реляции о Московии», составленной для неких высокородных итальянских читателей, в предисловии обещал рассказать «о чудесах и ужасах, происходящих» в России, и присоединить в конце «краткое рассуждение о том, как, на зло Испанцам и Португальцам, вернуть торговлю пряностями в руки Итальянцев». Выполняя обещание, автор поместил в заключительной части документа рассуждение о «новом многочисленном народе», который вышел из «Каспийских гор» и беспокоит своих соседей яростной войной. Этот воинственный народ представлял собой «новые иудейские племена», некогда запертые в упомянутых горах Александром Великим.
Следом за жалобой на воинственных иудеев автор поместил уже знакомую нам басню о спасении медведем неосторожного лакомки, увязнувшего в меду. Он смягчил грубоватый юмор католического священника с учетом того, что текст мог попасть в руки особ женского пола: «Я уже говорил вам, что в Московии в большом изобилии водятся пчелы, которые живут не только в ульях (они употребляются [и здесь]); но встречаются огромные деревья, полные меда, оставленного пчелами; и его иногда бывает так много, что он в иные годы образует [так сказать] озера. Один крестьянин упал в огромное дупло дерева, где в большом изобилии находился мед; не успел он опомниться, как погрузился в него по горло. Он кричал о помощи, но никто из путников не мог услышать его. В такой нужде крестьянин в течение двух дней питался этим медом. Наконец, он [уже] отчаялся в спасении своей жизни, как ему помог удивительный случай. К тому дереву случайно пришла за медом медведица и спустилась книзу с ногами, как обыкновенно делаем и мы. Крестьянин, ухватившись за ее [задние] лапы, начал кричать. Медведица в ужасе поспешила вылезть и [при этом] силою вытащила и его. Случай поистине любопытный и замечательный»{208}.
В изложении анонимного автора басня приобрела иной смысл: в роли спасенного теперь выступал московит, а не его сосед. У читателей непременно должен был возникнуть вопрос: кто скрывался под личиной глуповатой медведицы? Ни один из европейских правителей не выразил желания оказаться в роли спасителя «русского крестьянина». Император Карл V, сложив с себя полномочия, удалился в монастырь Святого Юста (Испания), но продолжал «выкачивать» деньги из банка Фуггеров. За полтора года — с начала 1556 г. до середины 1557 г. — Фуггеры ссудили Габсбургам такую сумму, которая превышала все предыдущие выплаты за такой же срок{209}. В 1557 г. французский король Генрих II, Карл V и его сын, испанский король Филипп II, объявили себя банкротами. Антон Фуггер провел частичную ликвидацию компании. Видимо, в связи с угрозой банкротства самого Дома Фуггеров, «русский проект» отошел на второй план.
В это время в Ферраре между Фоглером и Шлитте начались распри по поводу каких-то похищенных вещей, купленных последним «для просвещения людей и страны» московского царя. По словам Зенга, после одной крупной ссоры Шлитте скрылся в неизвестном направлении. При этом все бумаги — подлинники королевских грамот, копии с документов и частных писем Шлитте, адресованных Ивану IV — оказались в руках Фейта Зенга.
Дальнейшая судьба Ганса Шлитте неясна. В 1557 г. Фейт Зенг приехал из Италии в Кенингсберг и доложил о деле маркграфу Альбрехту Прусскому. Тот, пребывая в уверенности, что Шлитте находится в Московии, предложил Зенгу отправиться туда и отыскать саксонца{210}. Однако совершенно очевидно, что без проезжих документов, которые остались у Зенга, Шлитте не имел возможности добраться до русской границы. На родину он также не вернулся. Вероятно, немолодой, с подорванным в любекской тюрьме здоровьем, Ганс Шлитте скоропостижно скончался в Ферраре, а Фейт Зенг умолчал об этом.
Дело Фейта ЗенгаКенингсберг — Любек (май 1558 г. — май 1567 г.)
Фейт Зенг не упоминал о каком-либо документе, который бы официально удостоверял передачу ему полномочий на ведение дел, подобно тому как это было оформлено между Шлитте и Штейнбергом по договору от 1 августа 1550 г. Поэтому представляется вероятным, что бумаги Шлитте попали в руки Фейта Зенга не вполне честным путем.
Завладев документами, Зенг назначил Гогенауэра «содоверенным» лицом и предложил войти в дело Гансу Фоглеру. Тот согласился, но вскоре «не устоял» и покинул своих товарищей. Фоглер вернулся в Германию и возобновил работу над усовершенствованием станка по изготовлению монет. В 1568 г. он получил денежное вознаграждение за свой аппарат от короля Фердинанда I{211}. Как видно, Гогенауэр также отказался от дальнейшего участия в деле, его имя более не встречается в документах. Далее Фейт Зенг действовал самостоятельно.
Весной 1558 г., когда Иван IV начал военные действия против Ливонии, Зенг вновь обратился к маркграфу Прусскому со своим делом и в мае получил рекомендательные письма и пропуск к польскому королю. Маркграф дал Зенгу в сопровождение «