мамаша, — говорит Финн и, готов поспорить, с ухмылкой косится на Мулейни, — чтобы указывать, что говорить и где.
— Я и не претендую. Я просто прошу вас проявить немного уважения, и идите себе дальше своей дорогой.
— Тебе бы, наверное, больше хотелось стать мне мамочкой, так ведь?
— Да не то чтобы очень, — говорит Кларк. — Тогда бы мне было стыдно, что я вообще существую на свете.
— Ха-ха, смотри, какая добрая фея, — говорит Финн.
Мистер Кларк продолжает все так же спокойно сидеть в кресле в футболке «Иглз» и выцветших желтых шортах. Закидывает левую ногу на правую и чертит пальцем по влажному налету на пивной банке. — У меня к вам всего одна простая просьба, ребята: сваливайте отсюда, и дело с концом.
— Иди подрочи, гомик вонючий, — бросает Финн ему в ответ. — У меня к тебе тоже одна простая просьба.
Грейс порывается выскочить из-под кресла, но мистер Кларк ногой преграждает ей путь.
— Прекрасный вечер, мальчики, — говорит он. — Веет теплый ветерок. Уже через две недели он станет холодным. И я не смогу вот так сидеть на свежем воздухе, пить пиво и выслушивать оскорбления от мальчишек, которые и смысла-то тех слов, которые разбрасывают, как навоз, толком не понимают. Мне будет не хватать всего этого. Еще раз прошу: не будете ли вы так любезны убраться отсюда подальше?
— Базара нет, гомик, — отвечает ему Финн, затем следует придурочный гогот, но тем не менее оба уходят. Кларк длинным глотком тянет пиво, затем вздыхает и начинает насвистывать мелодию «Эсквивел».
— Черт возьми, Кларки, — возмущается Грейс. — В следующий раз не нужно меня останавливать. Я бы легко надрала обоим их тощие задницы.
— В этом я не сомневаюсь, мисс Макклейн, но в моем доме злость и насилие не приветствуются. Никакой злости, никакого насилия, — произносит он медленно, так, будто каждое из этих слов весит не меньше тонны.
— Да хватит тебе. Сколько раз тебе дом загаживали? — спрашивает Грейс с раздражением и непониманием. По ней, если кто тебя ударил, нужно тут же дать сдачи.
— Конкретнее: на этой неделе, или в этом месяце, или за текущий год? — спрашивает он с мягкой усмешкой.
— Может, имеет смысл переехать, — вставляю я. — Здесь вокруг слишком много злобных типов.
— Никуда я отсюда не поеду. Здесь мой дом. Здесь я прожил всю жизнь. И из-за каких-то там злобных типов переезжать не собираюсь. Этого добра везде хватает. А обращаем внимание мы на них просто потому, что сами здесь живем.
— Ты вообще с какой планеты? — спрашивает Грейс. — Драться не хочешь, и бежать — тоже?
— Совершенно верно, — сообщает он ей. — Ни драться не буду, ни бегать ни от кого. Вот так-то.
— А я хочу уехать отсюда как можно дальше, — говорю я. — Купить себе ферму, где людей поменьше, а деревьев побольше.
— Людей поменьше. И как ты собираешься жить, если некому будет слушать твой бред, Хэнк? — фыркает Грейс.
Я буду читать книги в тени деревьев. Буду гулять босиком по траве. Буду целовать тебя под небом, где будет сиять жирная луна с двадцатью миллионами звезд в придачу. Я подарю тебе всю любовь, что есть во мне.
— Как-нибудь обойдусь.
— Сомневаюсь, — говорит Грейс, тушит бычок о пол, щелчком отправляет его в пепельницу в десяти футах от нас и успевает закурить следующую сигарету до того, как он приземлится.
— Должен признать, мистер Тухи, я удивлен и озадачен не меньше, чем мисс Макклейн, — говорит мне Кларк. — Мне вы кажетесь натурой чересчур деятельной для сельского уединения. Тишина вас попросту убьет.
— Возможно, — с поспешностью психа отвечаю ему я, — но попробовать все же стоит.
— Очень разумно, — говорит он. — Искренне вам желаю, чтобы ваша мечта сбылась. Не вижу в ней ничего невозможного.
Постепенно на ветру становится все прохладнее, и я начинаю чувствовать через одежду холод от цементного пола, на котором лежу. Мистер Кларк зажигает ароматическую свечку против насекомых с душным, сладким запахом. Грейс смотрит на меня из-под шезлонга. Когда она делает затяжку, ее глаза чуть-чуть сужаются.
— Эй там, на ферме, — говорит она мне, — тебе не холодно, Хэнкстер?
— Есть чуть-чуть, — отвечаю я, жалостно надувая губы.
— Может, стоит переместиться куда-нибудь, где бы мы вдвоем могли согреться? — говорит она.
Держите меня. В штанах встает, как по тревоге. Грейс смеется. Может, заметила, как у меня встал? Услышала, как он растет?
— Видел бы ты, какие у тебя глаза были, когда я это сказала. Как плошки, — улыбается Грейс. — Кларки, доложи обстановку на улице, — командует она. Тем временем мистер Кларк вскрывает следующую банку. «Эсквивел» давит на уши так, как будто нас с птичьим ревом атакует эскадрилья «летающих крепостей». Сразу четыре мошки одна за другой поджариваются в ловушке. Бзз, бззз, бзз, бззз.
— Спокойной ночи, жукашки. До встречи в аду, — говорит Кларк. — Похоже, все тихо, мисс Макклейн. Эти уродцы еще раз прошвырнулись по улице, а затем удалились по дорожке, что у меня за домом. — Дом Кларка — последний в нашем квартале, поэтому дорожки идут с двух сторон. — Также должен заметить, что какой-то мальчишка, который все время надувает пузыри из жвачки, спрятался за мусорными баками магазина морепродуктов и оттуда закидывает мою веранду всякой гадостью.
Что-то большое и мокрое шмякается на пол. Кларк смеется.
— Кальмар. А вон еще летит, — почти с восторгом восклицает он.
Рядом с кальмаром приземляется пустая раковина от устрицы. Затем рыбья голова. Потом краб.
— Так-так, — говорит Кларк. — Идите и спросите, чего ему надо, а то он сейчас, того и гляди, китом в нас запустит.
Мы с Грейс выскакиваем из укрытия и засекаем Бобби Джеймса, который, согнувшись, прячется за мусоркой и, приложив руки ко рту, пытается нам что-то сказать. Рядом с ним Марджи.
— Прошу прощения за всю эту дохлятину, мистер Кларк, — говорит он и добавляет громким шепотом: — Генри, Грейс, сюда, быстро.
— Вас не затруднит потом здесь прибраться? — спрашиваю я у мистера Кларка.
— Конечно-конечно, — отвечает он. — Я сам все сделаю, я же профи. Можете идти дальше играть с ребятами. Оставьте грязную работу взрослым.
— О’кей. Ну что, не пойдем по лестнице, перемахнем прямо через перила?
— Конечно, — говорит он.
— Круто. Давай, Хэнк, — говорит Грейс, перекидывая ногу через перила.
Мы смотрим друг на друга и улыбаемся, параллельно Грейс щелчком отправляет бычок в пепельницу.
— Пожелай доброй ночи мистеру Кларку, Хэнк, — напоминает она мне.
— Доброй ночи мистеру Кларку, Хэнк, — говорю я.
Мы смеемся. Грейс спрашивает меня, готов ли я к нашей рискованной затее. Я говорю, что стопудово готов. Мы спрыгиваем с крыльца и падаем, падаем, как два влюбленных друг в друга десантника.
Господи боже, Бобби Джеймс обжимается с Марджи прямо у ограды мусорки, и прерываются они только на секунду, чтобы нас поприветствовать.
— Мы решили, что вам двоим не помешало бы уединиться, — сообщает нам Джеймси, а затем, высунув язык, предлагает Марджи жвачку, которую она с удовольствием у него с языка сковыривает. Грейс всю аж передергивает от отвращения.
— Фу, какая гадость, — говорит она.
— Ничего, к мусорке скоро принюхаешься, — успокаивает он ее.
— Проблема не в запахе, а в том, что я вижу, — парирует Грейс. — Кстати, как вы узнали, что мы прячемся под креслами у Кларка?
— Кончик сигареты светился, — отвечает Марджи.
— Ой.
Какой-то косматый ублюдок выходит из задней двери магазина и швыряет мусор в баки. Склизкие рыбные отходы летят с верха переполненного бака прямо нам под ноги.
— Генри, — говорит Бобби Джеймс — его руки крепко, но неуклюже обвивают талию Марджи, — почему бы вам с Грейс не пристроиться с той стороны мусорки? А мы останемся здесь.
Черт, настало-таки время! Мне понравилось, когда Грейс меня оседлала, выйдя из душа, но вот целоваться — это совсем другое дело. Тут уметь надо. У тех, кто плохо целуется, на лице розовые следы от пощечин, которыми их от скуки наградили девчонки. Похоже, Грейс тоже страшновато, потому что мы с ней понурив головы плетемся на другую сторону мусорки и стоим там целую вечность, не говоря ни слова. В животе бурлит, и сердце стучит так сильно, как будто внутри у меня работает сушильный барабан и кто-то молотит в тамтамы. Дверь магазина морепродуктов распахивается и тут же с силой захлопывается. Скрип. Бум. Все тот же хлыщ швыряет в мусорку еще пакет. Бух. Все вываливается нам на ноги. Плюх. Грейс подходит ко мне ближе, бросает сигарету, наступает на мусор и так нежно на меня смотрит. Никогда еще не видел такой зелени.
— Знаешь что, Хэнк Тухи, а ты и впрямь настоящий придурок.
— Это еще почему?
— Придурок — и все тут.
— О’кей.
— Ладно, проехали, я говорила тебе, что ты за хрен?
— Нет, ты сказала придурок.
— Одно другого не исключает, — улыбается она.
Быстрый взгляд зеленых глаз скользит по моему лицу. Я отвечаю взглядом глаз голубых. Прядь волос с виска падает ей на губы. Я протягиваю руку и нежнонежно заправляю прядь ей за ухо. Как можно ласковей. Смотри, не ткни пальцем в глаз — все дело испортишь. Теперь тыльной стороной ладони прикоснись к ее щеке. Я чувствую, как от ее дыхания пахнет сигаретным дымом, но мне на это наплевать. Вблизи кажется, что ее коричневые веснушки отдают желтизной. Мочки чуть-чуть напоминают цветную капусту. Она кладет мне руки на плечи, и я жду захвата, но никакого захвата не следует. Я притягиваю ее к себе, и — бум — мы целуемся. Влажно и тепло. Вау. Перед глазами мелькают цветы, фейерверки, пакеты с отходами валятся сверху, из переполненных баков. В штанах член буквально кувыркается через голову, и какое-то странное ощущение поднимается вверх по ногам, к коленям, пока рядом кто-то не вскрикивает «Ага!» и не толкает нас. Бля, замели: Джереми Финн и Джеймс Мулейни. В тот момент, когда они хлопают нас по плечу, мол, поймали по всем правилам, не отвертишься, рука Финна проходится по правой сиське Грейс. Та от души отвешивает ему пощечину.