Гарри Карран меряет шагами пятачок перед входом в «У Манджоли» и, в нервном ожидании чего-то, поминутно смотрит на часы. К нему подхожу я в кипенно белом костюме и таких же туфлях. Увидев меня, он расплывается в улыбке.
— Ты только посмотри, а, Тухи, — говорит он. — Здорово выглядишь.
— Спасибо, — говорю я. — И настроение здоровское.
— Нервничаешь?
— Вот еще, — улыбаюсь я. — Все будет хорошо и никак иначе. Все будет просто здорово.
С этими словами я хватаюсь за дверную ручку. Я готов зажигать. Но Карран меня останавливает.
— Подожди, — говорит он. — Я заплатил диджею двадцать баксов сверху, чтобы он всем объявил о твоем появлении.
— Что, правда? — смеюсь я.
— Правда, — гордо заявляет мне он. — Стой пока здесь. Я должен дать ему отмашку, что ты пришел.
Он приоткрывает дверь и проскальзывает внутрь, откуда доносится гомон и орет фоновая музыка. Дверь за ним закрывается, отгораживая все звуки, несущиеся изнутри банкетного зала. Музыка пропадает.
— Леди и джентльмены, прошу минуточку внимания, — слышится приглушенный голос диджея. — Если вы будете так любезны и ненадолго обратите ваше внимание на вход в зал «У Манджоли», то я смогу с радостью представить вам человека, не нуждающегося в представлении, человека, которого привело сюда чувство огромной любви, человека с гениальной шевелюрой, человека, которого все мы очень хорошо знаем и любим, Генри Тухи!
Гарри распахивает передо мной дверь. В зале гаснут все огни, кроме светового пятна прожектора, в котором оказываемся мы с Гарри.
— Текст я сам написал, — шепчет мне он. — Давай, заходи.
Покатываясь со смеху и приветственно потрясая поднятыми руками, я вхожу в зал. Вокруг царит гробовая тишина, пока Гарри не начинает громко хлопать у меня за спиной. Народ подхватывает аплодисменты, и вскоре они становятся всеобщими. Уверен, никто понятия не имеет, что́ происходит, но уговаривать хлопать никого долго не приходится, потому что все здесь меня и впрямь знают да к тому же еще и порядком выпили, поэтому заранее готовы к любым сюрпризам. Ничего толком не соображая, я иду по направлению к танцполу, искоса глядя на луч прожектора, пока Гарри не хватает меня за руку и не оттаскивает к столу, за которым в полном составе уже сидят Карраны, О’Дрейны и Тухи, последние за исключением Стивена (он, конечно, тоже в зале, но при исполнении) и Фрэнсиса Младшего (этот вообще не пойми куда делся). Аплодисменты стихают, и в зале снова зажигается свет. Все за столом выжидающе на меня смотрят.
— Отличный выход, Генри, — со смехом говорит мне Сесилия. — По какому такому случаю?
— А, это сегодня еще далеко не последний, детка, — сообщаю я ей. — Впереди длинный вечер. Добрый вечер, Грейс, — говорю я и целую ей руку.
В ответ она смеется и усиленно пытается зажечь сигарету. Я сажусь рядом с ней.
— Ну, девочки, что у вас новенького? — говорю я, обращаясь к Сес с Арчи, которые оба глядят на меня разинув рты.
— Ты прямо как тот парень на торте, — смеется Сес.
— Это точно, — отвечаю я. — Есть что добавить, Арчибальд?
— Я Арчи, осел, — презрительно фыркает он мне в ответ. — Весь в белом, что ли?
— Да, весь в белом. Какие-то проблемы?
— Нет, пока никаких, — говорит он, — вот когда подадут шоколадный десерт — тогда будут.
— Значит, буду есть осторожно. А вот тебе волноваться уже не о чем. Все, что можно было испортить, ты себе уже испортил, — сообщаю ему я и провожу пальцем по четким колеям от колес инвалидного кресла у него на костюме. Крыть нечем, поэтому для дальнейшего обсуждения десерта Арчи отворачивается к Сес. Грейс выдувает пару колец сигаретного дыма и смотрит на меня, приподняв бровь.
— Хэнк, это что, тот самый костюм, который ты надевал на первое причастие? — спрашивает она.
— Дорогая, первое причастие у нас прошло еще в третьем классе, — замечаю я.
— Так это не тот костюм?
— Нет, милая, не тот.
— Значит, решил заняться продажей мороженого? — интересуется она. — Мне, пожалуйста, пару шариков эскимо.
— Тебе что — не нравится, как я одет? — спрашиваю я и уже начинаю всерьез беспокоиться. — Разве мне не идет?
— Я не сказала, что тебе не классно, — улыбается она.
— И хорошо, потому что иначе я бы сказал, что тебе не мешает купить очки, — говорю ей я. — С толстыми стеклами.
Мы глядим друг на друга и смеемся. Лампочки под потолком сияют, будто звезды вблизи. Над залом несется легкая обеденная музыка — не поймешь, то ли Генри Манчини, то ли Рэймонд Скотт: в общем, кто-то из рафинированных. Народ в основном с улицы Святого Патрика — кое-кто из других кварталов, но таких немного. Болтают, смеются, в руках бокалы. Одеты элегантно. Кругом пахнет едой и шампанским, духами и туалетной водой. Улыбки сверкают так же ярко, как браслеты и ожерелья. Да, лучше дня, чем сегодня, не придумаешь. Генри, я хочу пить. Эй, осел, ты меня слышишь, я пить хочу. Щелк, щелк, щелк. Земля вызывает Тухи.
— Что? — спрашиваю я.
Грейс щелкает пальцами у меня перед носом и говорит:
— Твоя сестра просит, чтобы ты налил ей попить, Хэнк.
— Которая сестра? — Я в недоумении.
— Которая Сес. Я у тебя, вообще-то, единственная.
— Постой, а Фрэнни — он мальчик или девочка? — в шутку спрашиваю я.
Сес смеется:
— Какой ты злой, Генри Тухи. Налей мне какао.
— Вряд ли у них найдется, — говорю я. — Может, хочешь чего-нибудь другого?
— Тогда какао, — улыбается она, показывая мне язык через дырку между зубами.
— О’кей, значит, колу, — заключаю я. — Народ, я иду к бару. Кому-нибудь чего-нибудь принести?
Обновить содержимое бокалов хочется всем, поэтому мы отправляемся к бару вдвоем с Гарри. Бар — на самом деле не бар, а простой чулан, где какой-то паренек смешивает для всех коктейли и краем глаза наблюдает, как переполняется коробка с чаевыми. Мы встаем в очередь. Перед нами четверо ребят постарше. Слева у стойки стоит, пошатываясь, отец Альминде на пару с Джонни Бойлем и тычет ему пальцем в грудь.
— Какие-то подлые ублюдки только что мячом разбили мне стекло в церкви, — говорит он.
— Во, бля, пидоры, — говорит Бойль. — Прошу прощения за «пидоров», святой отец.
— Нет, бля, пидоры они и в Африке пидоры. Поймаю сучат — всем яйца на хер поотрываю.
— Так и надо с ними. Всем яйца поотрывать, — говорит Бойль и в эту минуту замечает нас с Гарри. — Тут дело такое, святой отец, никогда нельзя сказать наверняка: вполне возможно, что злоумышленники преспокойно разгуливают сейчас здесь, в этом самом зале.
— Да уж, вот была бы удача, — говорит святой отец и оглядывается по сторонам. — Нет, кругом ни одного подозреваемого. Вон только разве что Карран с Тухи, так ведь они у нас пай-мальчики.
Оба смеются. Святой отец через рясу чешет себе яйца.
У стойки справа Фрэнсис Младший общается с Берни Куни. Оба в соплю.
— Послушай, Фрэн, мне правда жаль, что я поспешил с выводами, — говорит мистер Куни. — Но сам посуди. Сижу я в церкви. Твоя мечет искры на мою. Моя смотрит то на нее, то на тебя. Сын вас со Стивеном терпеть не может. И тут вдруг мне показалось, что у меня за спиной между вами творится эта фигня, а вы все мне просто голову морочите. Я ведь не выношу свою жену. Я эту суку на дух не перевариваю. Хочет крутить с кем-то — пожалуйста, мне-то что? С другой стороны, не могу же я позволить, чтобы кто-нибудь вот так просто, от нечего делать, заходил ко мне в дом и трахал мою жену, понимаешь, о чем я? В общем, я хотел показать, что не на того ты напал.
— Да всё, забыли уже, — бросает ему Фрэнсис Младший, ерзая на стуле и глядя прямо перед собой.
— Так ты не знаешь, чего там наши с тобой парни не поделили? — спрашивает мистер Куни.
— Понятия не имею, — отвечает Фрэнсис Младший. — Мой со мной вообще не разговаривает.
— Понимаю тебя. Сам терпеть не могу подростков. Если кого с катушек срывает — тут только один разговор может быть: по морде — и дело с концом.
— Как-как ты сказал? — переспрашивает Фрэнсис Младший.
— Я говорю, надо ему врезать хорошенько, и все, — говорит мистер Куни. — Вот, например, как я своему сегодня. Сейчас небось сидит дома и ревет в три ручья, зато впредь будет знать.
— Слушай, мне пора к своим за стол, — говорит ему Фрэнсис Младший, порядком подустав от этого разговора, а может, и от себя самого, ведь у них с Берни столько всего общего.
— Да, конечно. В самом деле, чего это я тебя задерживаю. Еще раз извини.
Куни протягивает ему руку, Фрэнсис Младший секунду медлит, потом все-таки отвечает на пожатие, но при этом только скользит по его лицу коротким, беглым взглядом. Затем он разворачивается и, не замечая меня, отходит от бара. Куни наблюдает, как Фрэнсис Младший по пути чуть не сталкивается с миссис Куни — оба не обмениваются ни словом, — опускает глаза в стакан, встряхивает кубики льда на дне и заказывает себе еще выпить. Генри. Генри. Йоу.
— Что? — спрашиваю я.
— Смотри, — говорит Гарри и показывает мне на Бобби Джеймса и Марджи, которые стоят и целуются, прижавшись к стене, на глазах у целого стола обалдевших взрослых. К Джеймси подходит его лилипутских размеров бабушка, отвешивает подзатыльник ему и Марджи и принимается, размахивая пальцем в воздухе, кричать на них. Бобби Джеймс незамедлительно лезет к себе в карман за дымным шариком, пуф — шарик взрывается под ногами у бабушки. Бобби Джеймс хватает Марджи за руку и бегом тащит ее мимо закашлявшейся от дыма бабули Джеймс. Прорываясь к бару, он взрывает еще три дымных шарика, что позволяет ему успешно увернуться от пьяного одноногого дядюшки, мимоходом ущипнуть за щеку желтозубую двоюродную бабушку и стоящего рядом с ней уголовного вида троюродного брата (последний занят тем, что делает какие-то пометки в букмекерской книге на странице с таблицей забегов пони). Наконец они с Марджи протискиваются к нам.
— Как вы считаете, святой отец, мог он разбить окно? — спрашивает Бойль, указывая на Бобби Джеймса.