А теперь о танках. Типпельскирх утверждает, что под Уманью захвачено 317 советских танков!
Эх, будь у нас там 317 танков, неизвестно, как бы повернулось дело! Можно не поверить мне, если скажу, что почти не видел танков в окружении. Но ведь не я один, сотни оставшихся в живых участников тяжелейших боев с 4 по 6 августа утверждают, что на нашей стороне действовали тогда лишь 4 танка. Если бы у нас были танки, не потребовалось бы имитировать танковую атаку артиллерийскими тягачами и колхозными тракторами.
Сколько наших соединений попало в котел? Даже в составленном красными следопытами Подвысокого списке командиров наших соединений из группы Понеделина одно и то же лицо фигурирует дважды: то как командир 10-й танковой дивизии, то как командир 49-го стрелкового корпуса. Почему? Да потому, что еще в июле по директиве Ставки Верховного Главнокомандования началась организационная перестройка наших танковых войск: механизированные корпуса упразднялись, дивизии реорганизовались в бригады. Так что 10-я танковая дивизия просто не дошла до Подвысокого. Она перестала существовать где-то в середине июля, личный состав и остатки ее техники успели отправить за Днепр на переформирование. Тогда-то бывший ее командир и получил новое назначение.
То же можно сказать и о 8-й танковой дивизии. В Подвысоком этой дивизии не было. Там оказался в окружении лишь ее отважный командир Петр Фотченков с четырьмя танками.
Данные Типпельскирха о захваченной в районе Умани артиллерии мне так же трудно оспаривать, как и согласиться с ними. Одно скажу: пушек в Зеленой браме скопилось много, и, пока не иссякли снаряды, они составляли грозную силу. Даже немецкие источники отмечают, что наш артогонь был всесокрушающим.
А потом? Когда боеприпасы кончились?
Приведу выдержку из воспоминаний артиллериста Д. Тихевича (он живет теперь в городе Первомайске):
«Третьего августа батарея старшего лейтенанта Туровца заняла огневую позицию между Каменечьем и Нерубайкой. Полковой комиссар Харитонов приказал матчасть уничтожить. Выпустили все снаряды по противнику. Оставили по одному снаряду на пушку. Последним снарядом зарядили орудия, с дульной части туго забили землей и ждали команды.
Когда команда последовала, бойцы целовали стволы своих пушек, обнимали, плакали, прощались с пушками».
Если Типпельскирх учел в числе захваченных и эти пушки, можно только задним числом поздравить вермахт с такими трофеями. А за командира взорванной батареи старшего лейтенанта Туровца остается только порадоваться: он дошел до Победы, поныне жив и здоров.
Это о таких, как сам Туровец и его батарейцы, пишет английский историк Д. Ирвинг: «Опаснее всего была тяжелая выдержка советского солдата: он скорее был готов умереть, чем сдаться; он был смел и упорен».
Хочу привести еще некоторые выписки из книги Оскара Мюнцеля «Танковая тактика». Я не нашел в ней данных о бронетанковых и артиллерийских трофеях войск Клейста. Упоминаются лишь повозки и несколько бронемашин. Но от этого не легче было читать ее. Больно резануло глаз и душу немецкое начертание навек запомнившихся мне названий населенных пунктов: Монастырище, Погребище, Оратов, Умань...
Оскар Мюнцель считает, что Умань имела решающее значение для продолжения операции (то есть для захвата Днепропетровска, Запорожья, Донбасса).
Записи ведутся день за днем.
20 июля Накануне опять 16-я танковая дивизия оставила Оратов. 57-ю пехотную дивизию «атакуют большие силы».
22 июля Автор жалуется на дождь, на размытые дороги (позже они будут приписывать свои неудачи снегам и морозам). Далее снова об Оратове: «Противник атаковал Оратов с трех сторон... Оставив почти все автомашины, удается отступить... Противник, предположительно более сильный, чем раньше, используя свой успех, продвигается дальше».
23 июля «Обострение положения в 11-й танковой дивизии».
24 июля «Зафиксировано новое обострение обстановки. Корпус должен бросить в бой последние резервы. 11-я танковая дивизия отходит».
30 июля «Лейбштандарт [2] и 11-я танковая дивизия вынуждены отражать многочисленные удары».
1—2 августа «Ожесточенно атакуются части 11-й танковой дивизии в районе Легедзино. Тяжелые бои, большие потери... Боевая группа «Герман Геринг» не могла пробить сильные вражеские позиции. 16-я пехотная дивизия отбивает атаки, введя последние резервы. Противник наступает с запада и юго-востока».
2 августа «В Каменечье подвергся атакам один из батальонов 16-й мотострелковой дивизии. Он окружен. Село переходит из рук в руки. Полк СС «Вестланд» спешит на помощь — приходится выбивать русских из домов поодиночке».
«...Несмотря на действия пикировщиков и сильный артиллерийский огонь, русские снова и снова атакуют волнами из леса юго-восточнее Каменечья... Несмотря на свои потери, атакуют и севернее Свердликово. Здесь противнику (то есть нам.— Е. Д.) удается обойти с тыла батальон пехотного полка».
Дальше автор говорит, что у Свердликово пало 1200 русских, и признает, что немецкие потери «тоже значительны».
Мюнцель сообщает: «Лейбштандарт вновь (подчеркнуто мною.— Е. Д.) взял Новоархангельск». Отсюда можно заключить — этот районный центр тоже несколько раз переходил из рук в руки.
В главке, охватывающей период с третьего по восьмое августа, читаю: лейбштандарт отбивает сильные атаки на Новоархангельск с запада; на дороге Тишковка — Новоархангельск упорное сопротивление русских; большие колонны противника (то есть наши колонны. — Е. Д.) движутся из Подвысокого на Терновку; вот-вот может быть прорван фронт 4-й горноегерской дивизии в направлении Голованевска и, видимо, смят заслон, поставленный 24-й пехотной дивизией.
В дневнике Оскара Мюнцеля достаточно данных, по которым можно составить представление о мужестве и упорстве наших войск. Я медленно, со словарем разбирал немецкий текст, сопоставляя показания противника с тем, что сам видел и что знаю.
Разноречивые чувства владели мной.
Во-первых, запоздалая досада. Если б мы знали, что возле Оратова у танковых дивизий противника опасно открыты фланги!.. Если бы нам, рвавшимся из окружения, было известно, что у Голованевска уже наметилась брешь!
А вместе с тем росло и чувство гордости: наши окруженные войска бились беззаветно, сделали все, что могли.
Об ожесточенном сопротивлении наших войск у села Подвысокого свидетельствуют и другие немецкие источники.
В Бонне в «объединении фронтовых землячеств» я получил телефон вдовы генерала Хельмута Фрибе, командовавшего в районе Зеленой брамы полком 125-й пехотной дивизии, а позже (под Новороссийском) ставшего командиром этой дивизии. Кстати, под Новороссийском дивизия и была разгромлена...
Вдова генерала любезно прислала стенограмму его речи, произнесенной в ноябре 1953 года на сходке ветеранов дивизии в городе Фридрихсхафене.
Читая эту речь, натолкнулся на такое примечательное высказывание: «Дивизия приняла участие в боях, шедших с нарастающей силой, приведших к прорыву «линии Сталина» и достигших кульминации в битве под Уманью».
Упоминание о «линии Сталина» я находил в ФРГ во многих документах вермахта и книгах о войне. Насколько мне известно, такой линии обороны, названной по ассоциации с «линией Маннергейма», вообще не существовало, и мы здесь имеем дело с чисто пропагандистским приемом: линия границы 1939 года изображается как некая неприступная крепость, с тем чтобы похвастаться ее взятием...
А то, что под Уманью были не просто бои и даже не сражение, а битва, повторяется во всех немецких источниках.
Получив от вдовы командира дивизии ряд адресов и телефонов его бывших подчиненных (да и начальников!), я попытался с ними связаться.
Бывший штабной радист Макс Штрауб, сославшись на недавно случившийся инсульт, сказал мне, что помнит лишь название села «Подвысокое», а все остальное забыл.
Не удалось мне поговорить и с бывшим полковником и начальником штаба окружавшего нас корпуса, отставным полным генералом Гансом Шпейделем: перетрудившись на посту заместителя командующего сухопутными войсками НАТО в Европе, генерал заболел и ныне пребывает в тяжелом состоянии.
Все же мне удалось связаться с одним из участников тех боев — доктором Хельмутом Браймайером. (Он живет недалеко от Штутгарта.) На вопрос об августе 1941 года он ответил браво: «С самого начала нам было нелегко, но под Уманью особенно сильно досталось».
Когда же я представился и сообщил ему, что был там же в группе генерала Огурцова, Браймайер заговорил иным тоном, от встречи отказался, но пообещал спешной почтой выслать наложенным платежом написанную им собственноручно историю 125-й пехотной дивизии.
На следующий день книга нашла меня в Бонне.
На обложке этого крупноформатного издания я увидел нечто знакомое: силуэт поднявшегося на задних лапках зверька — ласки,— ту самую эмблему дивизии, что была нарисована на бортах немецких грузовиков и повозок. Именем этого зверька названа и книга доктора Браймайера.
Браймайер повествует о том, что в Христиновке были захвачены гигантские запасы пива. Далее говорится: 2 августа разведывательный дозор преодолел ручей Ревуха, но тут русские взорвали мост.
История дивизии изложена четким, суховатым штабным языком, а вот некоторые страницы написаны очень живо.
Привожу в своем переводе абзацы, где речь идет об августовских боях:
«Вновь и вновь противник пытается найти слабые места в кольце, где бы он мог прорваться. Его противостояние с каждым днем все крепче и достигает 5 августа высшей точки. Если учитывать, что у них потеряно общее руководство войсками, становится очевидным, что русский солдат — уже не в первый раз — показывает способность ожесточенно бороться.
Победа у Подвысокого не будет легкой!
...В семи километрах от Синюхи — большое село Оксанино. Никто не предполагал, что это будет тяжелейшая битва для 419-го пехотного полка: русские подпускали наших в лесу на 150 метров и встречали на опушке страшным огнем, несущим смерть и гибель. За одну минуту — бесчисленные убитые и раненые. Цепь залегает, чтобы п