ный танк был закопан 31 июля в районе Легедзино... Но в тот день еще держалась Умань, еще не сомкнулось кольцо, и положение не могло быть расценено как критическое. Людей, которые бы закапывали документы и знамена 31-го июля, посчитали бы преступниками. Никто бы не дал им, не позволил приступить к похоронам танка! Танк был еще нужен для боя!
Нетрудно было догадаться, что в августе говорливого консультанта вообще не было в районе боев — он был, по его же словам, ранен и успел уйти либо его эвакуировали. Это могло происходить только раньше трагедии.
Танк закопать могли лишь после 5 августа, когда положение становилось безнадежным...
Не скрою, я очень обрадовался, узнав, что моя книга хоть на один тайник, а все же навела экспедицию.
Я упомянул в одной газетной публикации о колхознике Сергее Горячковском, жителе Подвысокого, о его сыне Грицько, собиравшем в Зеленой браме оружие для партизан.
Вскоре пришло письмо из белорусского города Несвижа: «Я — тот самый Грицько...»
Григорий Сергеевич Горячковский успел послужить в армии, закончил высшую партийную школу. Теперь он на советской работе в Белоруссии. К письму своему он приложил лист топографической карты с пометкой: вот тут, на огороде, были зарыты документы крупного штаба, а также оружие.
Рисунок Григория Сергеевича, бывшего Грицько, я отослал в Народный музей вместе с другими схемами, коих накопилось у меня предостаточно (на одной, присланной в прошлом году, отмечено крестиком место, где должен быть закопан... самолет. В достоверности этих данных сомневаюсь, но столько чудес вокруг Зеленой брамы, что все версии подлежат изучению и проверке).
Грицько предупреждал, что тайник, вероятней всего, заминирован и необходимо проявить осторожность.
И вот в отчете кандидатов физико-математических наук появился в списке обследованных объектов «участок Горячковского».
Это дом 129 по Зеленобрамской улице.
Несмотря на то что был разгар лета, хозяйка разрешила копнуть на огороде, и были найдены, видимо ранее хранившиеся в чемодане, окончательно сгнившем, наган, гранаты, патроны и часть мундира комиссара высокого ранга.
На рукаве — комиссарская эмблема, но не обычная, а золотого шитья.
Как видно из отчета, к изучению предметов была привлечена лаборатория реставрации Института археологии Академии наук, и вот как записано восстановление комиссарской звездочки: «Нашивка (фрагмент многослойной ткани с позументным шитьем) обрабатывалась следующим образом: многократное смачивание перхлорэтиленом на подложке из нескольких слоев фильтровальной бумаги с параллельной механической очисткой острым глазным скальпелем витков позументного шитья...»
Все по науке...
В том же развалившемся чемоданчике обнаружили здорово обглоданный ржавчиной наган и пачку бумаг, которая, правда, в руки искателей не далась.
Вообще в обращении с бумагой открыватели пушек Витуса Беринга, покорители Антарктиды и изобретатели искусственного северного сияния не проявили должного умения. Кандидаты физико-математических наук разве не знали, что пролежавшая более сорока лет под землей бумага, поддававшаяся воздействию, влаги и микробов, не выдерживает встречи со свежим воздухом и солнечным светом? Она превращается мгновенно в пыль, в прах, ни восстановить, ни прочесть уже ничего нельзя.
К сожалению, нестойкость бумаги вообще не принимается во внимание многими, если не всеми искателями и следопытами. Находя «смертные» медальоны, не могут удержаться, чтобы не раскрыть их. Легкомысленное любопытство еще одну судьбу хоронит второй раз, и теперь уже навеки.
А ведь если комиссар высокого ранга закопал вместе со своей гимнастеркой бумаги, это, конечно, была не просто пачка старых газет. Но и пачка газет представила бы интерес: ведь нашей армейской газеты «Звезда Советов» нет ни в одном архиве! (Я уже об этом упоминал.)
Правда, в выводах экспедиции отмечено, что необходимо в дальнейшем подключать к поиску специалистов в области обработки и сохранения документов, всего того, что в отчете именуется «оперативной полевой консервацией».
Ценный трофей экспедиции — коллекция найденных в земле печатей воинских частей и соединений. Печати однотипны — бронзовые круглые, с выгравированными номерами и буквами, их вжимают в расплавленный сургуч. Они отлично сохранились, хоть сейчас засургучивай секретный пакет.
Последние дни экспедиция действовала в сотрудничестве с саперами, присланными из военного округа. Но поле деятельности для саперов не было обеспечено, рекогносцировка лишь началась.
О результатах говорить рано. А все-таки дело сдвинулось с нулевой отметки...
Мы расстались с участниками экспедиции добрыми друзьями и условились, что вместе будем изучать поступающие письма и документы, готовиться к продолжению поисков.
Не прошло и недели — меня посетили двое человек из новой группы искателей. Очень молодые, с хорошей спортивной осанкой, самоуверенные.
Представились: Юрий Смирнов — юрист, Алексей Архипов — шофер. Живут под Москвой, в Красногорске, состоят в активе клуба «Искатель», организованного горкомом комсомола. С детства увлекаются подводным плаванием и исторической наукой. Члены клуба, аквалангисты, коллективно читали «Зеленую браму» и договорились готовить экспедицию на реки Синюху и Ятрань.
— Что, по-вашему, можно обнаружить в глубинах этих рек?
Отвечают бойко:
— По-нашему, то же, что и по-вашему. У вас написано, что на дне Синюхи остался танк, значит, мы его должны найти и обследовать.
Мне очень захотелось поближе узнать этих молодых людей.
Оказывается, они уже не первый год занимаются подводными поисками, ездили на Черное море, где сотрудничали с археологами; прослышав байку о сокровищах московского Кремля, вывезенных Наполеоном и затопленных в Бобровском озере, по-партизански махнули в Белоруссию, но их оттуда, как говорится, «наладили», популярно объяснили, что хватает своих аквалангистов и обойдутся без красногорских искателей.
Поговорили о «Черном принце», Бермудском треугольнике, о тайнах морей, и я все-таки посчитал необходимым несколько остудить пыл красногорских ихтиандров: вам нужны сокровища Наполеона, амфоры эллинских кораблей, а на Синюхе в лучшем случае вы достанете со дна ржавое железо.
Мои гости так на меня посмотрели, что я засомневался — могут ли люди разных поколений понять друг друга, и уверился, что они не отступятся, все равно поедут на Синюху доставать танк...
Достанут?
Хочу верить и верю в их успех. Помощь населения им обеспечена, болельщиков у них хоть отбавляй.
Могу представить читателям в подтверждение хотя бы такое письмо. Оно от Н. А. Левицкого, механика машиностроительного завода в Дружковке (Донбасс). Левицкий сообщает, что ему 34 года и вот уже 14 лет он с товарищами ходит по местам боевой славы вдоль Северского Донца, ведет раскопки, научился подрывать снаряды и мины, разряжать старые гранаты.
«Но это все детство!» — восклицает донбасский следопыт.
А настоящим делом он считает раскопки в районе Зеленой брамы и готов принять в них участие. Он мог бы провести в экспедиции свой очередной отпуск, предлагает разбить местность на квадраты и каждый квадрат обследовать, а также изучить все письма, чертежи и схемы.
Письмо завершается скромно: «Думаю, что даже как рабочая сила я пригодился бы...»
Притяжение памяти
Будничной, хлопотливой, далеко не безмятежной жизнью живет Подвысокое. Круглосуточно дежурят агрономы в диспетчерской колхоза «Дружба», с рассвета заняты колхозники на фермах, в ранний час по улицам и тропинкам идут ребята в новую, мало чем отличающуюся от столичных, светлую и просторную школу, тепло дышит и позванивает металлом кузница, пофыркивают тракторы... Приветливы утренние дымы над хатами, а плывущие в южном небе облака словно паруса на мачтах телевизионных антенн...
По графику прибывает из районного центра крытая полуторка, останавливается у домика почты. Сгружают газеты, журналы, посылки, письма. Индекс, знакомый многим,— 317551.
Есть почти в каждом постпакете конверты с цветистыми иностранными марками — они адресованы КИД, то есть клубу интернациональной дружбы.
Обращает на себя внимание, но уже давно не удивляет подвысоцких почтарей приход писем без точного адреса — пишут в Подвысокое, будто это не село, а человек такой и можно к нему обратиться, как к другу или старому знакомому.
Попадается корреспонденция и с адресом и адресатом Зеленая брама, словно это женское имя и фамилия.
Много приходит запросов от родственников воинов, пропавших без вести. Уже известно, что надо их направить председателю сельсовета для проверки по скудным спискам захороненных в братских могилах, ну и конечно в школу и в музей — учителям Фартушняку и Симоненко. Придется педагогам и старшим школьникам-экскурсоводам до ночи разбирать музейный архив: вдруг что-то, хотя бы косвенно содействующее поиску, найдется, обнаружится.
Другая категория писем обращена ко всему селу: вот и читают их многие — старые и молодые его жители.
Подобные письма получают и редакции центральных и украинских газет, а после опубликования ряда статей о боях сорок первого года стал получать и я.
Приведу отрывки из некоторых писем:
«Я решил приехать 9 мая к вам и еще раз повидать тот памятный клочок земли, оставшийся дорогим мне на всю жизнь... Мне кажется, прожившему в нормальных условиях жизнь не так дорого прошлое, как прожившему в тяжелых условиях... Может, и кто из моих однокашников приедет»,— пишет в Подвысокое Иван Белобрысов из Новограда-Волынского. Белобрысов — это фамилия, которую ему дали в детском доме. Он стал сыном полка в 44-й стрелковой дивизии, музыкантом, и оказался в эпицентре тяжких боев. Потом мальчика спрятали колхозники, но уберечь не смогли — он был увезен на работы в Германию, четыре раза бежал, угодил в тюрьму, был освобожден американцами и вернулся на родину. Много пришлось пережить Белобрысову после боя в Подвысоком, а вот осталась эта земля ему не просто памятной, но дорогой...