Когда пришел Федеро, я занималась во дворе с госпожой Леони. Едва увидев гостя, госпожа Леони встала и пошла искать госпожу Тирей — по крайней мере, я так подумала. Федеро сел на ее маленькую мягкую скамеечку и некоторое время молча смотрел мне в глаза.
Я едва заметно улыбнулась — мне не хотелось выдавать себя.
— Как ты живешь, девочка? — спросил он наконец.
— Я учусь.
— Хорошо. — Федеро взял меня за руку. Несколько раз повернул ее туда-сюда, осмотрел запястье, пальцы, ладонь, тыльную сторону ладони. — Ты хорошо учишься?
— Одни уроки труднее, другие легче.
— Которая из наставниц нравится тебе больше всего?
На миг я позволила себе улыбнуться по-настоящему:
— Танцовщица!
Он улыбнулся в ответ:
— Хорошо!
— У меня есть вопрос. — Мне до сих пор не хватило духу спросить ее саму.
— Можешь его задать, — сухо ответил Федеро.
— Почему у всех наставниц есть имена, а у нее нет? Только название профессии… — «Да и то не совсем точное», — подумала я.
— Хороший вопрос. — Федеро слегка склонил голову, и я увидела у него под глазом красное пятно, как будто его ударили. — Она принадлежит к немногочисленному племени, которое обитает далеко отсюда. Пардайны не открывают свои имена даже друг другу. У них в обычае — они называют его тропою душ — держать в тайне свою подлинную сущность. Говорят, их души так глубоко запрятаны, что живут в переплетении троп других пардайнов еще долго после того, как умирает тело. — Федеро пожал плечами. — Как бы там ни обстояло дело с их душами, многие предпочитают называться по роду занятий. Иным дают имена по цвету глаз или по любимому блюду.
— У меня нет имени. — Хотя когда-то было. — Но моя сущность вовсе не скрыта. Наставницы все время следят за мной со всех сторон. Они переделывают меня постепенно, каждый день.
На моих глазах его радость улетучилась, как птица перед грозой.
— Это не урок, который можно выучить. Ты и она отличаетесь, как звезды от ламп в твоем доме.
— И звезды, и лампы освещают ночь.
Он быстро погладил меня по голове:
— Никогда не забывай, кто ты.
— Я не твоя, — ответила я на родном языке.
— Молчание — твой друг, — ответил он на том же языке.
Я смотрела ему вслед. Федеро побрел к дому, чтобы побеседовать с госпожой Тирей. Вскоре вернулась госпожа Леони, и мы продолжили занятие.
Иногда уроки бывали весьма необычными. Читая книги госпожи Данаи, я наткнулась на одну сказку, которую рассказывали по-разному. Истории о богах, которые повторялись в разных формах и переходили из книги в книгу, сами по себе служили для меня откровениями; они казались мне священными знаниями, изложенными достоверно и умело.
Первой я прочла, если можно так выразиться, мужскую историю о богинях, которые посвятили себя заботе о женщинах. Гораздо позже та же самая история стала привлекать меня совсем по-другому, но вначале меня поразила изложенная в ней картина мира.
Давным-давно весь мир был садом, в котором произрастали все племена и твари. За ними ухаживали и присматривали титанобоги. Отец Солнце, первый среди них, каждый день гулял по саду и огороду и проверял, здоровы ли побеги и молодые ростки. По ночам приходила Матушка Луна; она подрезала побеги и собирала урожай.
Их третьей дочери, которую звали Страстью, позволено было играть среди деревьев, на которых росли рыбы, и лиан, на которых росли птицы. Однако ей запрещали и близко подходить ко всем созданиям, покрытым мехом или волосами.
— Твоя природа пробудит их раньше времени, — говорила Матушка Луна, когда они пировали в голубом Небесном чертоге. — Играй с холоднокровными и бездумными крылатыми, которые не ощутят твоей силы.
— Так несправедливо, — жаловалась Страсть, как всегда жалуются дети.
— Ничего справедливого на свете нет! — грохотал Отец Солнце. — Мы радуемся, если нам удается просто установить порядок в этом мире, не говоря уже о справедливости. Твой брат Время тоже жалуется, что ему не дают играть с деревьями, на которых растут рыбы. Он бродит вдоль шпалер, на которых растут одушевленные, и тоже хнычет и требует справедливости.
Страсти хотелось заниматься именно одушевленными — двурукими, двуногими, обладателями замечательных густых запретных волос. Хотя их глаза еще не открылись и души еще не расцвели, Страсть представляла, как будет обнимать их одного за другим, прижиматься губами к их губам, ласкать их тела. Ей хотелось тоже повиснуть на шпалере и во весь голос прокричать о своем вожделении двоюродным сестрам — звездам.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — шептал ее брат Время. — Погоди, я тебе помогу.
— Все «погоди» да «погоди», — шептала в ответ Страсть. — А я хочу сейчас!
— Моя сила в течении, а не в осуществлении, — отвечал Время с улыбкой, сулящей что-то неведомое. — Поверь мне, все у тебя будет.
Страсть никак не могла не думать о мужчинах с кожей всех цветов, а также о великанах, эльфах и их ближайших родичах. И вот как-то раз она поднялась к Времени на его наблюдательную башню в такой час, когда Отец Солнце и Матушка Луна уединились, чтобы ублажить друг друга под одеялом из облаков.
— Ты обещал мне помочь!
Время ответил улыбкой, в которой читалось еще больше обещания.
— Исполни мою мечту — ляг со мной, а взамен я подарю тебе много часов, когда ты сможешь украдкой возлежать в саду со своими одушевленными.
— Лечь с тобой? — Страсть рассмеялась. — Ты еще подросток со впалой грудью и глазами темными, как сны Дядюшки Океана! — Она дотронулась до своих пышных грудей, приподняла их под сорочкой, словно в насмешку. — Зачем мне делиться с тобой моими дарами?
Время снова улыбнулся. Обещание на его лице стало очень большим.
— Затем, что Страсть всегда уступает Времени. У младенца Страсть отсутствует, в ребенке еще не сформировалась, в юности она требовательна, в пожилом возрасте неосуществима. Подаренные мною часы вернутся тебе стократно в том мире, который настанет, когда отец и мать разбудят сад!
Тогда Страсть сняла с себя сорочку и показала свое тело брату Времени. Она была воплощением женственности; волосы ее переливались всеми цветами радуги, глаза сверкали так ярко, что вовсе не имели цвета, губы были полными и манящими, как цветок лилии между ее ногами, кожа гладкая, как только что созревший персик. И хотя Время был узкогруд и бледен, а его мужское орудие не было очень большим, он, в силу своей природы, мог целую вечность оставаться готовым к любовным утехам. Долго он наслаждался в постели со своей сестрицей. Наконец, ее крики удовольствия сменились мольбами о пощаде. Ибо даже Страсть в конце концов умеряет аппетит.
Наконец, Время излил последнее свое семя на грудь Страсти. Он встал, оторвал кусочек ногтя мизинца на левой руке и вложил его в дрожащую руку сестры.
— Возьми его с собой в сад. Всегда держи его рядом с собой, и у тебя будет столько времени, сколько тебе понадобится.
Страсть так устала и измучилась, что ее передернуло, когда она представила в своем лоне другое мужское орудие. Но ей не терпелось испытать подарок Времени. Перекинув сорочку через руку, потому что ей было очень больно и она не могла натягивать ее на тело, Страсть, хромая, заковыляла в сад.
От нее исходил такой аромат удовлетворенного влечения, что даже холоднокровные рыбы на деревьях дрожали при ее приближении. Птицы бились на своих лианах, чувствуя ее приближение или даже пряный аромат ее дыхания. Когда Страсть шла мимо покрытых мехом животных, те видели тревожные сны, метались и рычали.
Когда же она подходила к шпалерам, на которых созревали отцы и матери всех одушевленных, их глаза, дрогнув, раскрывались. Мужчины приходили в готовность, груди у женщин отвердевали; они проводили языками по пересохшим губам. Все живые существа в том саду чуяли ее, желали ее, томились по ней.
Страсть, утомленная и измученная, испугалась и побежала в голубой Небесный чертог. На бегу она обронила в саду свою сорочку и ноготь Времени. Позже Отец Солнце пришел проверить всходы и увидел, что все одушевленные проснулись, а все животные беспокоятся. Он сразу понял, что Страсть проходила здесь; нашел он и доказательства того, что Время стал соучастником сестры.
— Ущерб нанесен, — сказал Отец Солнце Матушке Луне. — Наши дети возбудили одушевленных. Они придут в мир с несформировавшимися душами. — И он обронил на землю золотые слезы, которые иссушали ее.
Матушка Луна посмотрела на землю с ярко освещенных небес.
— Может быть, это и хорошо. Каждый отыщет собственной путь. Каждый взрастит душу себе по вкусу.
— Но многие потеряются в бессердечии, злобе, жестокости!
— Все они — твои дети, Отец. Не каждый ребенок — Преданность или Правда. Пусть и одушевленные живут своей жизнью.
Отец Солнце послушал совет жены. Он распахнул ворота сада, собрал всех, кто там произрастал, и бросил своих подопечных в мир. Рыбы упали в реки, озера и океаны. Птицы вспорхнули в весеннее небо нового мира. Звери, рыча и мыча, разбежались по земле. А одушевленные разошлись по тем местам, которые им больше всего понравились, и начали строить города и фермы и рассказывать друг другу сказки о жарких снах, которые они видели, пока спали в саду.
Потом Отец Солнце взошел на башню Времени и проклял сына за вероломство. Теперь Время познал все муки жизни и все больше увядает перед очередным зимним солнцестоянием. Таково его наказание за то, что он возлег со своей сестрой Страстью.
Потом Отец Солнце поднялся в голубой Небесный чертог и запер Страсть в ее покоях на год и один день, чтобы она не выходила, пока проклятие брата не пройдет первый круг и она не узнает, что с ним сталось.