— Ты, конечно, знаешь, что упоминать о твоем происхождении на Гранатовом дворе строго запрещалось.
— Какая глупость! Достаточно посмотреть на мое лицо, и сразу становится понятно, что я — не уроженка Каменного Берега!
— Конечно. Красота, которую мы все ценили… и ценим… в тебе, отчасти как раз и заключается в твоей необычности. Но разговоры о твоей родине напомнили бы тебе о прошлом и оживили старые воспоминания.
— У вас с Танцовщицей имелись в отношении меня другие планы, — сухо заметила я.
— Зелёная, наши планы были скрыты внутри других планов. — Федеро мельком взглянул на меня и тут же потянулся за новым колокольчиком. — Ты родом из страны, которая называется Селистан. Она находится на юго-западе, на другом берегу Штормового моря; напрямик от Медных Холмов до Селистана примерно шестьсот узлов.
Селистан!
Наконец-то я узнала имя своей родины. Не просто место, где живут лягушки, змеи и есть рисовые поля, но место в мире, у которого есть название, страна, нанесенная на карту.
— Где именно в Селистане я жила?
— Точно не помню. — Мне показалось, что ему не по себе. — Самый крупный порт, куда прибывают почти все заморские торговые суда, называется Калимпура. Я высадился на берег лигах в девяноста к востоку от Калимпуры, в провинции, которая называется Бхопура. Маленький портовый городок, в котором я очутился, носил название Maлая Бхопура, хотя никакой Большой Бхопуры поблизости вроде нет.
— Мы с тобой довольно долго шли пешком от моей деревни до Малой Бхопуры, — осторожно сказала я.
Федеро засмеялся. Я бы, пожалуй, обиделась на него, не будь его радость такой неподдельной.
— Мы прошли лиги две вдоль горного хребта, отделяющего долину реки, где ты жила, от побережья, где я высадился на берег. — Он тепло улыбнулся мне. — Не сомневаюсь, путь показался тебе длинным, но вспомни, какой ты тогда была маленькой. Вряд ли ты до того дня отходила от отцовской хижины дальше чем на три фарлонга. Сегодня ты легко проделала бы такой путь за несколько часов, не почувствовав усталости!
Тот день я прекрасно запомнила. Тогда мне казалось, что мы идем целый день и прошли громадное расстояние. Федеро не издевался надо мной; он описывал мое раннее детство. В начале жизни все маленькие.
Я взяла очередной колокольчик и, пришивая его, собиралась с мыслями. Федеро молчал. Он не злил меня и не оборонялся. Мне хотелось расспросить его о многом. Внизу распахнулись двери. На склад пришли рабочие.
Понизив голос, я спросила:
— Где поле моего отца?
— Я… не знаю. Уже не помню, — пристыженно ответил он.
Федеро явно чего-то недоговаривал. Я задумалась. Не хотелось выплескивать на него свой гнев. Колодец в моей душе, наполненный гневом, был глубоким и неиссякаемым, но тогда я совсем не злилась на него.
— Федеро… Как звали моего отца?
Он склонился над шитьем — так низко, что рисковал попасть себе иголкой в глаз.
— Не знаю.
— Как звали меня?
Он отвел глаза в сторону.
Я понемногу закипала.
— Ты купил девочку и даже не спросил, как ее зовут, у человека, чьего имени ты тоже не знал!
Федеро поднял на меня глаза, хотя лицо его по большей части оставалось в тени.
— Я покупаю много разных вещей у разных лю…
— Я не вещь!!!
Мы оба замолчали, глядя друг на друга. Внизу, под нами, рухнул на пол какой-то ящик.
— Я знаю, знаю, что ты не вещь, — прошептал он, когда грохот внизу возобновился. — Извини, я неудачно выразился. Прошу тебя, Зелёная, прости меня. Ты ведь понимаешь, о чем я!
Склонившись над шитьем, я буркнула:
— Да, понимаю! — Но как он посмел не знать, не спросить?! Он купил меня, точно корзину фруктов на базаре, лишил меня прошлого и будущего, даже не зная, кто я такая и как меня зовут!
Федеро снова заговорил:
— Могу сообщить тебе лишь вот что. В тех краях есть один человек. Он ищет семьи, в которых есть… потенциально ценные дети. — Федеро покраснел от стыда и понизил голос. — И еще… семьи, которые настигла беда. Бедные семьи, семьи, в которых умерли кормильцы.
А я-то кто для него? Просто товар. Купленный и сломленный ребенок!
— Наверное, у тебя сохранилась купчая? — спросила я самым своим противным голосом.
— Нет, — устало и грустно ответил Федеро. — За тебя я заплатил наличными. После сделки… я сделал запись в своей счетной книге.
— Выгодно ты меня купил?
Федеро долго смотрел на меня в упор и сказал:
— Больше не хочу продолжать этот разговор.
Я чуть не набросилась на него с кулаками. Мне хотелось выместить на нем гнев за то, что он обокрал меня, лишил всего, а теперь не желает отвечать на мои вопросы. Федеро находился в выгодном положении, когда покупал меня; теперь у него тоже есть преимущество; он притворился, будто я оскорбила его достоинство, и продолжает скрывать от меня правду обо мне.
Вскоре, остыв, я поняла, что бить его нет смысла. Да, я вымещу на нем гнев, но вряд ли он расскажет мне больше того, что уже рассказал… Выдержке научиться трудно. Мои наставницы были весьма дотошны.
В ту ночь к нам присоединилась Танцовщица. Она принесла с собой еду: копченую оленину, сушеный зеленый лук и чеснок. После того как наша беседа оборвалась, мы с Федеро весь день молча шили. Время от времени мы обменивались парой слов. До самого вечера я старательно загоняла свой гнев обратно, в тот глубокий колодец, откуда он то и дело вырывался.
С приходом Танцовщицы словно подул свежий ветерок, развеявший духоту нашего недоверия. Танцовщица, наверное, с первого взгляда поняла, что мы с Федеро поссорились. Со временем я научилась немного понимать ее; хотя Танцовщица, как и все ее сородичи, не очень хорошо разбиралась в выражении человеческих лиц, она прекрасно разбиралась в человеческих запахах. Видимо, от нашей размолвки на чердаке распространился настоящий смрад. Помню, Танцовщица положила на стол еду и села посередине, буквально разделив нас с Федеро.
— Вы делаете большие успехи!
Мы вдвоем нашили больше тысячи двухсот колокольчиков. Меньше четырех лет моей жизни, но неплохой результат для одного дня. У меня онемели пальцы, исколотые иглой. Вот цена успеха!
— Да, — согласилась я.
Танцовщица склонила голову набок и серьезно посмотрела на Федеро.
— Как прошел день? — негромко осведомилась она.
— Мы говорили о прошлом, — буркнул Федеро.
Танцовщица снова повернулась ко мне:
— Разговоры о прошлом огорчают тебя?
Ее вопрос показался мне поразительно глупым. Вместо ответа я посмотрела на нее в упор.
— Ты чего-то боишься, — заметила Танцовщица.
— Я злюсь, а не боюсь.
— Страх и гнев — две стороны одного клинка.
То же самое изречение, только в разных вариантах, я читала в книгах много раз.
— Не говори банальности.
— Из-за того что какие-то слова часто повторяют, они не становятся менее правдивыми. — Голос ее оставался тихим и мягким. — Многие даже считают наоборот.
— Я злюсь всю жизнь — мне есть на что злиться. А бояться-то мне чего?
Она ответила не задумываясь:
— Последствий своих поступков. Цены, которую тебе придется за них заплатить.
— Опять цена! Всю жизнь приходится иметь дело с ценами.
— Да, точно.
Когда я прервала свои занятия, чтобы перекусить, Танцовщица заняла мое место и вдела нитку в иголку.
— Сколько тебе сейчас лет — двенадцать?
— Да, наверное, — буркнула я.
Федеро поморщился.
Танцовщица продолжала:
— В таком возрасте девушки у тебя на родине выходят замуж.
Госпожа Шерлиз тоже говорила, что на родине я стала бы женой какого-нибудь потного крестьянина. Незавидная участь! И все же… Кто я сейчас?
Танцовщица продолжала, как будто я ей ответила:
— Здесь, в Медных Холмах, ты стала бы супругой Правителя или одного из его фаворитов.
— Причем независимо от того, начались у тебя месячные или нет, — буркнул Федеро.
— А месячные тут при чем? — вскинулась я.
Танцовщица осталась невозмутимой.
— Ты боишься происходящих с тобой перемен. Ты боишься будущего. Сейчас ты лишена и той и другой участи. Пути, для которого ты была рождена, тебя, купив, лишил Федеро. В поместье Управляющего тебя бережно растили, готовя к иному пути. Даже наши ночные прогулки были подготовкой к нему — с небольшими отклонениями. Изуродовав себя и убив госпожу Тирей, ты отказала себе в выбранном для тебя пути. Что же остается?
— Страх, — ответила я, обращаясь к шелку, который стискивала в руках.
— Нет, — возразила Танцовщица. — Ты сама сделала выбор, с последней попытки примкнув к нам с Федеро.
Я поняла, что не боюсь того, что может со мной случиться. Будущее почти не зависит от меня. Я не стыдилась своих недавних поступков… А Танцовщица не имела права меня упрекать. Почти не имела… Несмотря на всю свою жестокость, госпожа Тирей исподволь подготавливала меня к величию. Меня не сожрало чудище в океане. Стойкий не случайно присматривал за мной. Ожидание чего-то необычайного не страшило меня.
Все, кто так или иначе был связан со мной, умирали. И все же меня страшило не только это. Все причиняют боль, но боялась я чего-то другого.
Не переставая шить, я думала. Бабушка отправилась на небесные похороны, завернутая в свой саван. Мой шелк символизирует мой жизненный путь, и каждый колокольчик должен нести в себе воспоминание. В старости женщина вспоминает: вот этот колокольчик я пришила в тот день, когда встретила своего будущего мужа, вон тот — когда родила своего первенца…
Наконец я пришла к выводу, что боюсь своей внутренней сущности.
Я снова подняла голову. Раскосые глаза Танцовщицы мерцали в свете нашей маленькой лампы. Она ждала, пока я заговорю.
— У твоих соплеменников есть души? — спросила я, надеясь из ее ответа больше узнать и о собственной душе.
Она задумалась, поглядывая на меня и не переставая работать. Между нами тускло мерцала притемненная лампа. Федеро замер с иглой в руке. Мне показалось, он радуется, что не должен отвечать на мой вопрос.