Потом я очутилась одна на вершине скалы посреди бурного озера. Город пропал; остался лишь клочок земли у меня под ногами. Переплетающиеся лозы стали корнями растений, которые, подобно кувшинкам, плавали по поверхности воды. Меня окружали руки. Целое море рук. Пальцы на всех руках сжались. Ко мне тянулись миллионы кулаков.
Вскрикнув, я проснулась, не ведая, что спала. Голова у меня дернулась и угодила в челюсть Танцовщице. Она мяукнула от боли, но лишь крепче обняла меня.
— Извини, — пробормотала я на селю. — Откуда в нашей камере такой ветер?
Она погладила меня по голове.
— Милая, когда ты говоришь на здешнем языке, я тебя не понимаю.
Очень не хотелось вылезать из ее объятий, и все же я села на холодный каменный пол, подсунула под себя свой черный костюм и прижалась к ней сбоку, как прижимаются друзья.
— Никто не приходил, пока я спала? — спросила я по-петрейски.
— Никто и ничто.
Я хмыкнула и крепче обняла ее:
— Мне жаль, что мы так поранили друг друга.
Погладив меня по бедру, она прошептала мне на ухо:
— Ты многому научилась!
— Если бы у нас было время, я бы тебе еще не то показала! — Мы обе многозначительно усмехнулись. — Ну вот, ты меня нашла, — сказала я наконец. — Может, теперь расскажешь, зачем тебе понадобилось меня искать?
Танцовщица скрестила руки на груди и некоторое время смотрела на пол. Возможно, ею завладело смущение. А может, она просто пыталась собраться с мыслями. Потом она вскинула голову:
— В Медных Холмах сейчас плохо. После того как ты уничтожила Правителя, освободилось много зла, которое при нем было связано. Беда идет на нас за бедой. Некоторые… некоторым из нас кажется, что твоя роль в падении Правителя позволяет тебе помочь и в наших теперешних бедах.
Сердце у меня екнуло.
— Кто эти «некоторые»? Обо мне знала только ты и Федеро!
— Не только. О тебе знали Септио и матушка Железная.
— Септио и матушка Железная послали тебя за море? — ошеломленно переспросила я. — А Федеро что думает?
— Федеро не знает о моем отъезде. — Танцовщицу передернуло. — Возможно, именно из-за него и начались все неприятности.
Неожиданно я поняла, что она плачет. Я положила ее голову себе на колени и начала гладить ее по щеке, по шее, по маленьким круглым ушкам. Танцовщица не плакала, как люди, — не знаю, способны ли пардайны плакать слезами. Она просто излучала страх и печаль. Хотя несчастья Каменного Берега меня больше не касались, сердце у меня защемило от жалости к ней.
Я прижала ее к себе, расцеловала, зашептала ласковые слова на селю. Вскоре она глубоко вздохнула, притянула меня к себе и страстно поцеловала в губы. Дыхание у нее оказалось не звериное, а человеческое, женское, а руки — знакомыми, ласковыми.
На время нам с ней удалось забыть о грядущих бедах.
Дверь распахнулась настежь. На пороге стояли злющие Клинки. Мы с Танцовщицей приподнялись, жмурясь от яркого света. Они разозлились еще больше.
— Встать! — рявкнула матушка Вишта. За ней стояла матушка Аргаи с арбалетом в руках. Остальные Клинки теснились в коридоре. К чему такие предосторожности? Неужели они думают, что я хочу с ними сразиться?
Я встала, внезапно устыдившись своей наготы. Я не раз лежала в постели и с матушкой Виштой, и с матушкой Аргаи, но сейчас обе не скрывали своего отвращения. Танцовщица легко вскочила и заняла боевую стойку.
— Кто научил тебя совокупляться со зверями? — буркнула матушка Аргаи.
Матушка Вишта жестом приказала ей замолчать.
— Она не зверь, — быстро ответила я, стараясь преодолеть растущий страх. — Она моя самая лучшая и самая старая наставница.
— Тогда пусть говорит. — Матушка Вишта показала на Танцовщицу и проворчала: — Защищайся, жалкая тварь!
— Где можно снять комнату? — вдруг произнесла Танцовщица на селю с ужасным акцентом.
Я смерила ее ошеломленным взглядом и по-петрейски воскликнула:
— Что-о?!
— Я знаю всего несколько фраз на вашем языке, — призналась пардайна, внимательно глядя на арбалет. — Думала, проведу здесь больше времени и успею выучить селю как следует.
— Рычит, как животное. — Матушка Вишта презрительно скривилась. — Как птицу можно научить говорить, так кто-то научил и эту тварь! — Она метнула на меня испепеляющий взгляд. — Как ты посмела…
— Зачем вы сюда пришли? — пылко спросила я. Вряд ли они спустились под землю для того, чтобы мучить меня.
Матушка Вишта немного успокоилась.
— Чтобы отвести вас на собрание жриц.
Когда заговорила матушка Аргаи, арбалет дрогнул в ее руке.
— Обвинения против вас выдвинули и Уличная гильдия, и Дом Выпей. Один из убитых вами — сын главы этого дома!
— Твоя сегодняшняя вылазка не удалась, — сказала матушка Вишта. — Надо было отобрать у тебя твой черный наряд, еще когда ты напялила его на себя в первый раз!
Я сообразила, что раньше меня не трогали, потому что я оказалась очень хорошим Клинком. Меня отправили патрулировать город, чтобы настроить посвященных против меня, однако все вышло совсем наоборот.
— Зелёная! — хрипло и низко позвала Танцовщица. Она не понимала, что происходит.
— Сейчас нас отведут наверх, — сказала я ей. — Мы предстанем перед всеми жрицами храма Серебряной Лилии. Не знаю, чем все закончится.
— Нас убьют?
— Скорее всего, нет. — Во всяком случае, меня убьют вряд ли. Хотелось бы мне знать, что ждет нас «скорее всего»… — Мне надо одеться…
— Нет! — перебила меня матушка Вишта. — Оставь свои черные тряпки! — Она швырнула мне платье из некрашеного муслина, какое носят претендентки.
Я быстро надела платье на голое тело.
— Твоей твари не нужен ошейник? — мерзким голосом поинтересовалась матушка Аргаи.
С трудом протиснувшись в ворот платья, я ответила, дрожа от бешенства:
— Не больше, чем тебе.
Лицо у нее перекосилось, но палец на тетиве арбалета не дрогнул.
Танцовщица запахнула свою рваную, грязную тогу и следом за мной вышла в коридор. Матушка Вишта возглавляла процессию; вооруженные Клинки следовали за нами.
Мы не пошли в верхний зал, как я ожидала. Я надеялась, что судить нас будут старейшины: матушка Ваджпаи, матушка Мейко, матушка Вишта и несколько других старших наставниц.
Нас же привели в главное святилище. Хотя в среду после обеда службы не проводились, и почти все места в зале оказались заняты. Помимо представительниц всех орденов, я увидела и женщин со стороны. В глаза бросались платья цветов Уличной гильдии и Дома Выпей.
Ну конечно, как же без Дома Выпей! Я обманула их ожидания, когда после убийства Карри выкинула ключ в залив. Теперь заказчик убийства нашел способ отомстить мне за дерзость.
— Нас примерно накажут, — шепнула я Танцовщице.
— Молчи.
Тревожась за ее судьбу, я послушалась. Да и что могла я сказать ей? Разве что перевести обращенные к ней слова, молитву… или приговор!
У самого алтаря, посреди священного круга, стояла Верховная жрица. Эту роль всегда исполняла самая старшая представительница ордена Жриц, хотя ее выдвигали главы Юстициариев, Клинков — с тех пор как я попала сюда, орден Клинков возглавляла матушка Мейко, — а также Целительницы и Наставницы.
До тех пор мне почти не приходилось общаться с Верховной жрицей. Годы отбелили ее кожу, посеребрили волосы, и она стала похожа на северянку, которая никогда не загорает под слабым северным солнцем. Верховную жрицу звали матушка Умаавани, хотя никто, кроме матушки Мейко, не обращался к ней по имени.
Верховная жрица стояла неподвижно и смотрела на меня своими выцветшими глазами. Мы медленно спускались вниз по ступеням между ярусами. Я спиной чувствовала, что матушка Аргаи по-прежнему целится в меня из арбалета. А может, и не она одна, а весь отряд, наспех созванный матушкой Виштой.
Странно ловить на себе пристальный взгляд старой женщины, которую обычно занимают лишь молитвы и обряды. Странным было отсутствие благовоний, курильниц, колокольчиков, деловитых претенденток. Как будто нас осталось только трое: я, рассерженная Верховная жрица и та, что была самой старой моей наставницей и самой последней любовницей.
Я не сводила взгляда с Верховной жрицы. Взгляд у меня, я знала, был тяжелый; даже матушка Гита отворачивалась, когда меня охватывал гнев. Но на Верховную жрицу мой взгляд не действовал — как и на матушку Мейко.
Скоро я спустилась к священному кругу и встала на его краю. Я никогда не заходила сюда; думала, что окажусь здесь, лишь когда буду вступать в орден Клинков.
Должно быть, Верховной жрице пришли в голову те же мысли, потому что она обратилась ко мне со словами:
— Зелёная, не так я надеялась встретиться с тобой!
— Матушка! — Она единственная во всем храме Лилии не требовала, чтобы к ней обращались по имени.
— Дорогая, похоже, ты навлекла на себя серьезные неприятности.
Хотя говорила она тихо, почти ласково, лицо ее было суровым. Возможно, когда-то давно она патрулировала город в отряде Клинков… Правда, наверняка я ничего о ней не знала, однако, судя по жесткости лица…
— Я сделала то, что требовалось, матушка.
— Ах да. — Верховная жрица начала расхаживать перед огромной серебряной лилией, как будто беседовали только мы вдвоем, без Танцовщицы, стоящей сбоку от меня, и более двухсот зрителей. — Откуда ты знала, что именно от тебя требовалось? С тобой говорила богиня?
— Она часто говорила со мной, — храбро ответила я. Если удастся растормошить их всех, есть надежда, что нас отпустят отсюда живыми. — Только я не всегда понимала, что от меня требуется. Матушка, ее голос похож на дальний гром, который говорит о дожде, но не о том, сколько воды натечет на мой порог.
— Да, дитя, иногда богиня выражает свою волю не впрямую. — Голос Верховной жрицы был исполнен печали. — Если она сама не сказала тебе, что от тебя требуется, как ты поняла, что нужно сделать?
Не понимая, куда ведут вопросы Верховной жрицы, я глубоко вздохнула. Постараюсь отвечать честно и угадать, куда она клонит.